The article is about the evolution of the status of the Boyar Duma in Russia during the six centuries from X to XV. The role of boyars in the political life of the country has changed with the development of the role of the Prince´s administration and overcoming feudal disunity. Boyars´ management in real historical practice was ineffective. But this fact has become an important factor in the formation of national political culture.
Ancient Rus, Kievan Rus, Muscovy, the Prince, the squad, the Boyar Duma.
Боярская Дума всегда была на Руси институтом, не просто объединявшим служилую и родовую аристократию, но и помогавшим князю в осуществлении государственного управления. В этом смысле бояр X–XV в. можно назвать профессиональными администраторами – разумеется, лишь в той мере, в какой сам термин «профессиональное государственное управление» вообще применим к рассматриваемой эпохе.
Разумеется, на протяжении обозначенных шести веков статус бояр и их место в системе институтов публичного управления значительно изменялись. По мере развития государства и преодоления им исторических вызовов усложнялось и государственное управление. В XVI в. потребовалось учреждение системы приказов и созыв Земских Соборов, а потому эта эпоха находится за пределами нашего исследования. Впрочем, сам институт Боярской Думы продолжал функционировать вплоть до начала XVIII в. Термин же «Дума», как известно, был воспроизведён в начале XX в. в качестве названия русского парламента, и в этом качестве рассматривается по сей день.
Не стоит на основании общего наименования проводить параллелей между Боярской Думой и парламентом. Боярскую Думу сложно назвать законодательным или представительным органом даже с поправкой на условия средних веков. На протяжении всего рассматриваемого периода бояре были именно ближайшими советниками князя. Изучение статуса и примеров работы коллегиального органа, обсуждающего с главой государства важнейшие вопросы политического управления, позволяет ответить на вопрос о наличии или отсутствии в рассматриваемую эпоху институционального ограничения власти государя со стороны наследственной и служи¬лой аристократии. Признаки такого ограничения являются важным элементом национальной политической культуры, а реальная роль аристократии в истории отчасти помогает уяснить причины избранного вектора развития национальной политической системы в последующие эпохи. Централизация и концентрация власти в руках монарха предстаёт с этой точки зрения процессом, обусловленным помимо иных факторов и объективной необходимостью повышения эффективности государственного управления.
Таким образом, деятельность Боярской Думы выходит за пределы собственного государственного администрирования, а становится фактором развития российской правовой и политической культуры. Исследование статуса и работы Боярской Думы становится одним из ключей к пониманию этой культуры, и такое понимание невозможно в полной мере без историко-правовых исследований.
Наконец, отдельным вопросом является использование самого термина «Боярская Дума» применительно к исследуемому институту. В отличие от официального термина «синклит», общепринятого в византийской политической терминологии и позже привнесённого Иваном Грозным на Русь для неофициального наименования Боярской Думы, в Древней Руси использовалось наименование «боярская дума» или «княжеский совет» для обозначения группы лиц, участвующих в обсуждении важнейших вопросов государственного управления с князем. В различных источниках встреча¬ются разные варианты названия этого института: например, древние авторы, такие как создатель «Повести временных лет», для обозначения указанной группы лиц использует слово «совет», у Н.М. Карамзина употреблён термин «верховный совет» [6, с. 153], у В.И. Сергеевича — «княжеская дума» [10, с. 283].
Летописцы, в отличие от историков, не различают терминологически дружину, княжеский совет и боярскую думу. В отдельных исследованиях дружиной называются не вооружённые силы князя, а именно собрание его служилой аристократии, составлявший совет при князе. Таким образом, на Руси можно условно назвать дружину (в узком смысле, иначе «старшую дружину») синонимом совещательного органа при князе. Коль скоро за этими старшими дружинниками ещё в древнерусских текстах закрепилось наименование бояр, то и совещательный орган при князе ещё применительно к эпохе Древней Руси представляется допустимым именовать Боярской Думой, хотя в качестве единственного наименования совещательного органа при монархе это термин утвердился лишь в Московской Руси. Именно в таком обобщённом смысле термин «Боярская Дума» и будет фигурировать в данной статье.
Древнерусский князь и его Дума
В эпоху генезиса древнерусской государственности военные полномочия князя не были чётко отделены от административных. Упрощённо говоря, первые князья – это те, кто возглавлял войско во время боевых действий и управлял подконтрольными землями в периоды перемирий. В эту эпоху любая власть держалась прежде всего на силе, без которой невозможно было ни отразить внешнюю агрессию, ни уничтожить разбойников, ни обуздать недовольство подвластных племён. Сила князя зримо выражалась в наличии крупного боеспособного войска профессиональных воинов, преданных лично князю.
Тот институт, который позже получил наименования Боярской Думы, вырос из круга ближайших соратников князя, которые сражались с ним бок-о-бок в походах, а в мирное время помогали проводить управленческие решения. Эти воины-аристократы, составлявшие ядро княжеской дружины – так называемую. «старшую дружину» – и получили наименование «бояр». Полномочия бояр-дружин¬ников с первых веков русской государственности не ограничивались функциями отряда княжеских телохранителей, а распро¬странялись и на участие в осуществлении государственного управления.
И.Н. Данилевский называет княжескую дружину одним из «государствен¬ных институтов Киевской Руси» [3, с.102] в том смысле, что этому институту свойственны были и функции публичного политического управления. А.А. Горский к «не вызывающим расхожде¬ний положениям» относит утверждение «об активном участии дружины в дея¬тель¬ности аппарата управления» [1, с. 37] древнерусского князя. Деятельность эта выражалась в первую очередь в обсуждении и принятии совместно с дружиной тех решений, которые совместно же с дружиной и приходилось проводить в жизнь. В древнерусских текстах – у того же Владимира Мономаха – такие совещания князя с дружиной именовались «думой», хотя в переводе на современный русский язык этот термин несколько сглажен: «Сажусь думать с дружиною, или собираюсь творить суд людям, или ехать на охоту или на сбор дани» [5, с. 172]. Можно с уверенностью сказать о том, что это не изобретение Владимира Мономаха, а отражение практики, сложившейся задолго до него. В.И. Сергеевич пишет о том, что «существование княжеской думы с древнейших времён нашей истории не подлежит ни малейшему сомнению» [10, с. 203].
Итак, бояре-дружинники в Древней Руси служили для князя и советниками, к мнению которых он прислушивался, и соратниками, на силу которых он мог опереться при реализации того или иного решения. Однако дружина в широком смысле не может рассматриваться как синоним княжеского совета. Исследователи сходятся в мнении о том, что непосред¬ствен¬ное участие в осуществлении княжеских административных функций в качестве советников принимали лишь воины, входившие в состав старшей дружины и именуемые боярами. Свидетельства такого специфического положе¬ния бояр, существовавшего с первых веков русской истории, Горский и Данилевский находят уже у Ибн-Фадлана, оставившего в своих записках о посещении древнерусских земель в 921–922 годах упоминание о «мужьях из числа богатырей», постоянно находящихся при «царе руссов» в качестве «сподвижников» при осуществлении тем своих властных функций [7, с. 146]. Именно эту старшую дружину А.Е. Пресняков называет «главным орудием княжеской администрации» [9, с. 412].
В равной степени неточно ограничивать состав древнерусской княжеской Думы исключительно выходцами из военного сословия. Б.Д. Греков к числу княжеских советников наряду с боярами относит «старцев», указывая, что, тогда как первые составляли военную элиту и были ядром княжеской дружины, вторые являлись «туземной знатью» [2, с. 122], представителями административной элиты составлявших древнерусское государство племён. Таким образом, в княжеском совете присутствовали как представители военной аристократии, избиравшиеся на основе принципа, который А.А. Горский именует принципом «личной верности князю» [1, с. 25], так и представители «земской аристократии», для которых основой участия в совете было обладание властным авторитетом в своей местности. Такое сочетание представляется логичным с учётом того, что с опорой на свою Думу князь должен был управлять не только столице, но и реализовывать по крайней мере относительно долгосрочные решения на всех обширных землях Киевской Руси.
В.И. Сергеевич указывает, что в Древней Руси княжеская Дума не был органом ни постоянно действующим, ни вообще обязательным для князя [10, с. 284]. В древнерусских законодательных памятниках не содержатся нормы, регулирующие круг вопросов, которые выносятся на обсуждение Думы, равно как и вопрос об обязательности для князя принятых этим органом решений. С учётом того, что совещательные полномочия думцев не были отделены от административных, можно предположить, что Дума нужна была князю для обсуждения именно тех вопросов, для реализации решений по которым опора на Думу была для князя критически необходимо. Так, например, князь вынужден был обсудить с Думой перспективу очередного похода в том случае, если сомневался в спокойствии «тылов» или не был уверен в безоговорочной готовности своих дружинников участвовать в этом походе.
На основе анализа упоми¬наний летописцев о деятельности княжеской Думы в Древней Руси можно судить как о её роли при осуществлении публичного управления, так и о важности вопросов, в решении которых думские бояре и старцы принимали участие. На примерах из «Повести временных лет» [цит. по: 8] можно выделить, в частности, следующие важнейшие вопросы, которые решались при участии дружины.:
1. Определение размера дани.
В записи за 945 г. указано, что князь Игорь отправился в ставший для него роковым древлянский поход по инициативе дружины: «Сказала дружина Игорю: „Отроки Свенельда изоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдём, князь, с нами за данью, и себе добудешь, и нам.“ И послушал их Игорь — пошёл к древлянам за данью и прибавил к прежней дани новую, и творили насилие над ними мужи его».
2. Заключение мира на предложенных противником условиях.
Под 944 годом в «Повести…» находим следующую запись о походе Игоря на Византию: «Игорь собрал воинов многих <…> и пошёл на греков в ладьях и на конях, желая отомстить за себя. Услышав об этом, [корсунцы] послали к Роману со словами: „Вот идут русские, покрыли море корабли“. Также и болгары послали весть, говоря: „Идут русские и наняли себе печенегов“. Услышав об этом, цесарь прислал к Игорю лучших бояр с мольбою, говоря: „Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег, прибавлю и ещё к той дани“. <…> Игорь же, дойдя до Дуная, созвал дру¬жину, и стал с нею держать совет, и поведал ей речь цесареву. Сказала же дружина Игорева: „Если так говорит цесарь, то чего нам ещё нужно, — не бившись, взять золото, и серебро, и паволоки? Разве знает кто — кто одолеет: мы ли, они ли? Или с морем кто в союзе? Не по земле ведь ходим, но по глубине морской: всем общая смерть“.
Схожая ситуация совета князя с дружиной по поводу заключения мира между Святославом и византийцами описана под 971 годом: «И отправил послов к цесарю в Доростол, ибо там находился цесарь, говоря так: „Хочу иметь с тобою прочный мир и любовь.“ [Цесарь], услышав это, обрадовался и послал к нему даров больше прежнего. Святослав же принял дары и стал думать с дружиною своею, говоря так: „Если не заключим мир с цесарем и узнает цесарь, что нас мало, то придут и осадят нас в городе. А Русская земля далеко, а печенеги нам враждебны, и кто нам поможет? Заключим же с цесарем мир: ведь они уже обязались платить нам дань, — того с нас и хватит. Если же перестанут нам пла¬тить дань, то снова из Руси, собрав множество воинов, пойдём на Царьград.“ И была люба речь эта дружине, и послали лучших мужей к цесарю, и пришли в Доростол и сказали о том цесарю».
3. Вопрос выбора веры.
В записи за 955 г. летописец упоминает о том, что Святослав, отказываясь принять христианство, ссылался на мнение дружины: «Ольга часто говорила: „Я познала Бога, сын мой, и радуюсь; если и ты познаешь Бога — тоже станешь радоваться.“ Он же не внимал тому, говоря: „Как мне одному принять иную веру? А дружина моя станет насмехаться“».
Запись 987 г. начинается с описания обсуждения князем Владимиром с княжеским советом вопроса выбора веры: «Созвал Владимир бояр своих и старцев городских и сказал им: „Вот приходили ко мне болгары, говоря: „Прими закон наш“. Затем приходили немцы и хвалили закон свой. За ними пришли евреи. После же всех пришли греки, браня все законы, а свой восхваляя, и многое говорили, рассказывая от начала мира. <…> Что же вы посоветуете? что ответите?“ И сказали бояре и старцы: „Знай, князь, что своего никто не бранит, но хвалит. Если хочешь поистине всё разузнать, то ведь имеешь у себя мужей: послав их, разузнай, какая у кого служба и кто как служит Богу“. И понравилась речь их князю и всем людям».
Как видим, во всех описанных случаях мнение дружины оказывается для князя важным, если не решающим. «Мнение думцев не всегда было лучшим, но князья, чаще всего, вынуждены были следовать ему» [12, с. 39]. Без князя думцы не могли провести свои решения в жизнь, но и князь при реализации собственной воли вынужден был опираться на бояр, а значит зачастую и согласовывать собственное решение с ними. При этом, как отмечает П.П. Толочко, «решение князей, согласованное с их думцами и советниками, представлялось настолько естественными для летописцев, что случаи нарушения такой практики неизменно вызывали у них осуждение» [12, с. 43].
Боярство в эпоху феодальной раздробленности
В эпоху феодальной раздробленности уже сложно выделить в составе управленческой аристократии дружинников и «старцев». И те, и другие стали именоваться боярами, и каждый из них имел власть и авторитет на определённой земле вкупе с собственным ополчением. Формально статус бояр как советников при князе, на которых князь мог опереться при реализации своей политики, сохранялся и в разделившихся русских землях на протяжении XII – XV вв. Как и в Древней Руси, в разделившихся русских княжествах совещательные полномочия бояр не были отделены от административных. Однако именно административные полномочия бояр в эту эпоху выходят на первый план.
Власть бояр становится тем значительнее, чем меньше становится власть князя. По мере дробления древнерусских земель статус, положение и реальные возможности князя «мельчают» и становятся ближе к уровню бояр эпохи Киевской Руси. Князем именуется уже не киевский властелин и даже не член его семьи, а глава относительно небольшой территории. И не всегда этот князь уже способен ограничить своеволие бояр. Параллельно тому, как князья «спускаются» на боярский уровень, сами бояре претендуют на княжескую власть, пусть даже эту власть в одной отдельно взятой земле нескольким боярским кланам и придётся делить между собой.
Реальная роль боярства значительное изменилась в эпоху монгольского завоевания. Прежде всего, едва ли не большая часть древнерусских бояр была уничтожена в сражениях времён Батыева нашествия, и боярство превратилось из касты воинов, занимавшихся в мирное время отдельными вопросами государственной администрации, в совокупность аристократических кланов, занятых прежде всего сохранением собственной роли в той или иной земле. Ослабление власти удельных князей, по крайней мере в части разделившихся русских земель, лишь способствовало этому процессу.
Следствием такой метаморфозы боярства стали его возросшие претензии на участие в государственном управлении – причём для такого управления фигура князя виделась боярам уже факультативной. Даже в княжествах северо-западной Руси бояре составляли оппозицию князьям и порой смещали их: жертвой боярского заговора пал даже могущественный Андрей Боголюбский. Но если для Владимирской и позже Московской Руси такого рода боярское выступление было скорее вопиющим исключением, то в двух регионах участие боярства в государственном управлении было систематическим и особенно активным – это Новгородская земля, в которой боярство постепенно устранило вече от фактического управления, и Галицко-Волынское княжество, в котором после смерти Даниила Галицкого бояре довольно быстро низвели князя до роли своего подотчётного ставленника.
Таким образом, из опоры князя в деле публичного администрирования боярство превратилось в конкурента, причём в эпоху феодальной раздробленности такая конкуренция была успешна для боярства. При этом боярское управление едва ли можно назвать успехом для управляемых ими земель: не ограниченные даже простейшими выборными механизмами (аналогичными, например, зародышам республиканских институтов современных им Венеции и Флоренции), бояре не боялись устранения от власти. А коль скоро власть их, независимо от результатов администрирования, была пожизненной, то и усилия они прилагали не к повышению эффективности публичного управления, а лишь к тому, чтобы не допустить усиления власти боярского клана-соперника.
Без преувеличения можно сказать, что именно неэффективность боярского управления стала одним из ключевых факторов того, что Галицко-Волынское княжество было поглощено Великим княжеством Литовским, а Новгородская земля – Великим княжеством Московским. Великокняжеская администрация не только лучше справлялась с задачами мобилизации и обороны, но и казалась большинству жителей средневековой Руси куда меньшим злом по сравнению с боярством. Ведь боярство, устраняя князей от управления в эпоху феодальной раздробленности, не способствовало развитию народного самоуправления и тем более не было обеспокоено снижением объёма повинностей тяглового населения. В этих условиях мобилизовать сограждан для защиты власти боярских коалиций оказалось невозможным. Отдельного изучения заслуживает и следующий вопрос: какова роль боярства Великого княжества Литовского сказались в том, что Вильнюс, изначально более успешный в делах государственного строительства и объединения русских земель, в конце концов уступил роль общерусского центра Москве.
Великие князья, по мере объединения русских земель и концентрации власти в собственных руках, видели в боярах важнейшее препятствие для реализации своих начинаний. Нельзя сказать, что такой взгляд на боярство в ту эпоху был необоснованным. Бояре к эпохе формирования централизованного Русского государства не просто не были соратниками князя, способными деятельно поддержать его решения, а выступали в большинстве случаев как оппозиция великокняжеской власти. Однако ограничение боярского самоуправства привело в скором времени к установлению великокняжеского самовластия.
Боярская дума Московской Руси
Централизация Руси и формирование Московского государства с неизбежностью было сопряжено с ограничением роли боярства в осуществлении государственного управления. Но тем не менее именно Боярская Дума оставалась важнейшим совещательным институтов в эпоху генезиса Московской Руси вплоть до созыва первого Земского Собора, да и после этого она существовала ещё полтора века. Отчасти это обусловлено традицией, отчасти же – изменившимся статусом самой Думы, ставшей уже не собранием великокняжеских соратников и тем более не собранием противодействующих его власти аристократов, а своего рода канцелярией, институтом профессиональных администраторов, деятельность которых заключалась единственно в исполнении распоряжений князя по вопросам государственного управления. Профессионализм этот, конечно, был условным и отвечал невысокому уровню требований эпохи, которая позволяла назначать на ключевые государственные должности не столько наиболее одарённых, сколько наиболее родовитых. Но само назначение, равно как и устранение бояр от власти, теперь всецело находилось в руках великого князя.
Определённый интерес в связи с этим представляет доктринальное позиционирование совещательного органа при великом князе в Московской Руси и соотношение этой доктрины с политической практикой. Определённые трудности при изучении этого вопроса представляет тот факт, что от рассматриваемой эпохи не осталось законодательных памятников или памятников политической мысли, из которых можно было бы почерпнуть данные по указанным вопросам. Как пишет В.И. Сергеевич, «указов, опреде¬ляющих состав, компетенцию и порядок деятельности думы, не было издано. Все наши знания основаны на трудно уловимой практике» [10, с. 293].
Доктринально Боярская Дума Московского государства восходит к княжеским советам Киевской Руси. И своим положением совещательного органа при монархе, и своим составом, вновь уже на новом уровне объединявшем «местную аристократию» и «служилую аристократию», Боярская Дума обнаруживает явное сходство с домонгольскими аналогами. Однако значение и влияние Боярской Думы Московской Руси было не¬соизмеримо меньшим по сравнению со значением и влиянием древнерусского княжеского совета. Киевский князь опирался на совет и прислушивался к его мнению при принятии важнейших решений. Московский государь, помня негативный опыт боярского самоуправления, «не желал делиться властью с думой и считаться с „правдой“, законами и традицией» [11, c. 207], тем более что не в последнюю очередь именно для борьбы с боярством ему понадобилась сверхконцентрация власти в собственных руках. Разумеется, победа над боярством не означала для московского государя отказ от этой власти.
Значение Боярской Думы в Московской Руси уменьшалось постепенно параллельно с усилением великокняжеской власти, и практически сош¬ло на нет к концу правления Ивана III. Ещё в середине XV в. госу¬дарь если не в силу закона, то в силу обычая, как правило, привлекал Боярскую Думу к обсуждению важнейших политических вопросов, однако уже к началу XVI в. за разговоры о необходимости подобного совещания боярин мог поплатиться языком. Великие князья, начиная с Ивана III, обсуждали любые вопросы только с теми, кого они считали нужным к такому обсуждению допустить.
Иван Грозный называет думных бояр «синклитиками», тем самым претендуя на преемственность Боярской Думы по отношению к византийскому Синклиту в той же мере, в которой сам Синклит был преемником по отношению к римскому Сенату. Однако и это наименование не вполне справедливо, поскольку Боярская Дума Московской Руси обнаруживает лишь поверхностное сходство с византийским аналогом. В отличие от Синклита, Боярская Дума не была органом, действующим на постоянной основе, и даже не имела постоянного состава. Имея определённые черты поверхностного сходства и с Синклитом, и с княжескими советами Древней Руси, Боярская Дума по сути своей представляла совершенно новый для Руси орган, соответствующий как усложнению практики государственного управления в новое время, так и реалиям самодержавной монархии Московского государства.
Вот что пишет о составе членов московской Боярской Думы В.И. Сергеевич: «В состав этого класса прежде всего входили бояре введённые. За ними идут другие крупные придворные чины: окольничие, дворецкие, кравчие и пр. Но состав государевых думцев не ограничивается этими высшими чинами, в их число вводятся и люди очень мелкие: дворяне и дьяки. Дворяне и дьяки, назначенные в число государевых думцев, носят наименование думных дворян и думных дьяков. Прилагательное „думный“ не присоединяется к названию введённых бояр и других высших чинов, ибо они, как близкие и доверенные люди, исстари бывали думцами. Думное же свойство мелких людей есть новость, а потому к имени их и оказалось нужным прибавить это новое их качество» [10, с. 295]. Таким образом, хотя родовитость и оставалась важным фактором даже в новых условиях работы Боярской Думы, но и профессионализм постепенно становился условием успешного осуществления государственного управления. Медленно, преодолевая сопротивление традиции, но на смену боярам всё же приходили профессиональные управленцы – и некоторые бояре сами должны были становиться такими управленцами, дабы сохранить своё место в усложняющемся государстве.
Великий князь Московский не утверждал персонального совета Боярской Думы, собирая для каждого конкретного заседания тех из находящихся при дворе чиновников, мнение которых считал нужным услышать при обсуждении данного вопроса. С практической точки зрения такая утилитарность состава совещательного органа при рассмотрении каждого вопроса была эффективна. При этом подобное положение вещей полностью исключало даже теоретическую возможность консолидации полити¬ческой позиции думцев, могущей ограничить самовластие великого князя.
Органы, точнее группировки, обладавшие хотя бы некоторое время достаточным влиянием на великого князя (например, Избранная Рада [подробнее см.: 4, с. 9–14]), были своего рода элитой Боярской Думы, обладая как чётко определённым и постоянно действующим составом, так и консолидированной политической позицией. Причём именно на примере Избранной Рады особенно наглядно видно, что политическая позиция эта заключалась не в обслуживании интересов входивших в Раду аристократов, а именно в развитии институтов государственного управления. Результатом стало развитие приказной системы, заложившей основы отраслевой специализации государственного управления, создание стрелецкого войска, ставшего первым опытом функционирования профессиональной армии, регулярный созыв Земских Соборов, которые в эту эпоху можно именовать всесословным представительным институтом.
Однако влияние членов Избранной Рады, как и позиция отдельных принципиальных иерархов Русской церкви, было ограничением морально-этическим, а не политическим: великий князь смирялся перед интеллек¬туальным и духовным авторитетом своих советников, однако в любой момент мог их устранить, как о том свидетельствует пример всё той же Избранной Рады. Реформы, в том числе и противоположные по своему содержанию, Великий князь Московский мог проводить и без боярства.
Обозначенные особенности Боярской Думы Московской Руси во многом определяли и специфику её работы. Если проводить аналогии с уже упомянутым византийским двором, Боярская Дума выполняла функции скорее не Синклита, а импе-раторской канцелярии: её члены по приглашению государя присутствовали при рассмотрении монархом того или иного конкретного вопроса, давали советы и справки по существу. От Великого князя думцы получали и приказы по выполнению тех или иных решений. Если на то следовало прямое указание Великого князя, думцы могли вынести и собственный «приговор» по тому или иному вопросу: в зависимости от указания монарха, этот приговор мог быть как подготовительным материалом для вели¬ко-княжеского решения, так и собственно решением, подлежащем лишь велико¬княжеской промульгации. В любом случае, без великокняжеской санкции думский «приговор» не имел силы.
В Московской Руси Великий князь, обладая собственным войском и состоявшей не только из бояр профессиональной администрацией, привлекал Боярскую Думу для обсуждения отдельных вопросов государственного управления. Однако он уже не имел необходимости опираться на её поддержку при проведении принятых решений. Усложнение государственного управления требовало, по крайней мере, церемониального привлечения к обсуждению ключевых вопросов представителей всех слоёв подданных Московской Руси, и именно на их согласие великий князь желал опереться, созывая Земский Собор.
Боярство на Руси с X по XV столетие представляло собой путь от княжеских соратников, на силу которых князь должен был опираться при реализации своих решений, до администраторов, выполнявших приказы Великого князя по вопросам государственного управления. Концентрация на собственных корпоративных интересах и полнейшем небрежении к интересам всех остальных сословий не позволила боярству стать самостоятельной политической силой, а потому своеволие бояр ушло в небытие вместе с эпохой феодальной раздробленности. Уцелевшие боярские кланы стали основой для аристократии нового времени, однако эта аристократия вынуждена была обеспечивать своё положение в государстве службой на благо этого государства – одной лишь древности рода для сохранения высокого статуса было уже недостаточно.
1. Gorskiy A. A. Drevnerusskaya druzhina. M., 1989.
2. Grekov B. D. Kievskaya Rus´. M., 1953.
3. Danilevskiy I. N. Drevnyaya Rus´ glazami sovremennikov i potomkov (IX–XII vv.). M., 1999.
4. Zolotukhina N. M. Izbrannaya Rada: mif ili deystvitel´nost´?. Istoriya gosudarstva i prava. 2014. № 10. S. 9–14.
5. Izbornik (Sbornik proizvedeniy literatury Drevney Rusi). M., 1969.
6. Karamzin N. M. Istoriya Gosudarstva Rossiyskogo. V 6 t. M., 1994. T. 1.
7. Kovalevskiy A. P. Kniga Akhmeda Ibn-Fadlana o ego puteshestvii na Volgu v 921–922 gg. Khar´kov, 1956.
8. Povest´ vremennykh let / Drevnerusskiy tekst i perevod D. S. Likhacheva. Ch. 1–2. M., L., 1950.
9. Presnyakov A. E. Knyazhoe pravo v Drevney Rusi. M., 1993.
10. Sergeevich V. I. Drevnosti russkogo prava. V 3 t. M., 2006. T. 2.
11. Skrynnikov R. G. Gosudarstvo i tserkov´ na Rusi XIV– XVI vv. Novosibirsk, 1991.
12. Tolochko P. P. Vlast´ v Drevney Rusi. X–XIII veka. SPb., 2011.
