Abstract (English):
In article the right to housing, its fixing and realization in the Russian law and order, and also in rules of international law are analyzed. Achievements and contradictions of the Council of Europe and Russia in questions of housing policy and protection of the right to housing are estimated, standards of the right to housing are defined European, the category of the sufficient dwelling is investigated. Practice of the European Court of Human Rights on application of Art. 8 of the European Convention on protection of human rights and fundamental freedoms is analyzed.

Keywords:
right to housing, social housing, practice of the European Court of Human Rights.

Право на жилище приобретает в современное время поистине международное значение, и из области исключительно частных прав в понимании международных правовых норм и правоприменительной практики Европейского суда по правам человека (далее ЕСПЧ), данное право переходит в область частных, но публично значимых прав, граничащих с такими категориями и даже их формирующими, как суверенитет, территориальная целостность государства, здоровье населения (нации), безопасность человека и государства. В связи с распространением проблемы беженцев на европейском пространстве в пересмотре нуждается концепция «достаточного жилья», поскольку применительно к понятию «достаточное жилье» в современных политических и геополитических условиях формируется подход двойных стандартов. Решение указанной проблемы необходимо с учетом направлений деятельности Совета Европы.  

Следует отметить, что направления деятельности Совета Европы весьма широки, и находятся за рамками выработанной практики ЕСПЧ по применению норм Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее ЕКПЧ) [1]. Эти направления включают развитие и гармонизацию права и практики государств-членов в области социального обеспечения, защиты социальных прав, к числу которых по европейским стандартам относится право на жилье. Подтверждением социальной природы права на жилье выступает Европейская социальная хартии (далее ЕСХ) [2], в которой речь идет именно об обеспечении жильем, а не только о его сохранении и уважении существующего жилища. При этом закрепляются общие стандарты обеспечения доступным жильем граждан, формирования соответствующей политики государств – членов Совета Европы, и сделаны акценты на обеспечении жилыми помещениями беженцев, мигрантов, т.е. особых категорий граждан, нуждающихся в силу уязвимости их положения в особой защите.

Европейская социальная хартия в ст. 31 предусматривает принятие государствами мер по содействию доступу к жилью, отвечающему должным требованиям, предотвращению бездомности и сокращению ее масштабов с целью ее постепенной ликвидации, обеспечения доступности цен на жилье для людей, не имеющих достаточных средств. Подобная регламентация в документах Совета Европы, а именно в Европейской социальной хартии, свидетельствует о понимании права на жилище как социального права и позволяет говорить о концепции социального жилья, стандартах социального жилья, тенденции изменения указанных стандартов, выявлять достижения и противоречия актов и самой деятельности Совета Европы и государств-членов по закреплению и реализации права на жилище.

В РФ право на жилище гарантируется Конституцией РФ и обеспечивается в рамках жилищного законодательства, выступающего самостоятельной отраслью российского законодательства (п. (к) ст. 72 Конституции РФ), наряду с законодательством в области социальной защиты и социального обеспечения (п. (ж) ст. 72 Конституции РФ). Таким образом, право на жилище не относится к виду социальных прав, и традиционно рассматривается как разновидность гражданских либо самостоятельных прав, но имеющих сходную с гражданскими правами, природу. В то же время, категория социального жилья давно знакома российскому жилищному законодательству.

Необходимо отметить, что концепция социального жилья и опыт ее реализации как раз более характерны для российского государства, и были наиболее развиты в России (в составе СССР) еще до присоединения РФ к Совету Европы и до принятия Европейской социальной хартии, как в ее первоначальном варианте в 1961 г., так и в пересмотренном виде в 1996 г. В период принятия ЕСХ в ее первоначальном виде, в советском государстве была создана и эффективно применялась система жилищного обеспечения нуждающихся в жилье граждан, при этом реализовывался принцип семейного обеспечения (с учетом нормы жилой площади на каждого члена семьи) по достаточно широкому перечню оснований нуждаемости в жилье. Семья выступала – «субъектом» жилищного права, что признавалось еще в советской науке жилищного права, когда велись дискуссии по вопросу коллективного субъекта или множественности лиц в жилищных обязательствах, и продолжает обсуждаться в современных исследованиях.

В последующем после изменения государственно-политического и социально-экономического строя, модель жилищного обеспечения граждан нового независимого государства – РФ (одного из субъектов и преемников СССР по международным обязательствам) стала существенно меняться, но с сохранением некоторой преемственности в обеспечении права граждан на жилье и обязательств государства по реализации такого права. Таким образом, понятие социального жилья сохранилось, приобретая в современных условиях новые черты.

Российский период гарантирования, обеспечения и защиты права на жилище, основы которого заложены в Конституции РФ 1993 г., характеризуется во многом утратой истинного смысла права на жилище, предполагающего его фактическую реализацию, а не простое декларирование [3]. Формально же Российская Федерация сохранила обязательства советского государства, не реализованные как на момент принятия новой Конституции РФ, так и Жилищного кодекса РФ, вступившего в силу с 01.03.2005 г., в части предоставления жилья определенным категориям граждан. Так, например, в ст. 6 Вводного закона [4] предусматривается сохранение права состоять на учете нуждающихся в жилых помещениях за гражданами, принятыми на учет до 1 марта 2005 г., до получения ими жилых помещений по договорам социального найма. В то же время срок ожидания на учете законодательством не устанавливается, в том числе и для категорий граждан, попавших в переходный период действия жилищного законодательства. С 1 марта 2005 г. применяются новые условия и порядок жилищного обеспечения, основанные на иных конституционных принципах решения жилищного вопроса, и выражающиеся в сокращении категорий граждан и оснований предоставления жилья за счет государства. Новая концепция жилищного обеспечения, вытекающая из ст. 40 Конституции РФ, предусматривает обязательства РФ по непосредственному жилищному обеспечению только определенных категорий граждан, и лишь созданию условий для решения жилищного вопроса в отношении всех остальных.

Двойственность в понимании социального жилья распространилась на весь период новой жилищной политики РФ и сохраняется по настоящее время, что требует разработки концепции социального жилья и уточнения истинного смысла права на жилище, гарантированного Конституцией РФ. Следует признать, что за период новой российской жилищной политики, начиная с реализации положений Закона РФ «Об основах федеральной жилищной политики» [5] и закрепления этих основ в Конституции РФ 1993 г., произошло снижение гарантий права на жилище, а при отставании принятия ЖК РФ вплоть до декабря 2004 г. прежнее жилищное законодательство (ЖК РСФСР 1983 г.) не могло обеспечивать полноценной защиты жилищных прав, включая новые их виды, как право собственности на существующее и строящееся жилье, ограниченные вещные права на жилые помещения. При этом положения ГК РФ не являлись достаточной компенсаций правового регулирования жилищных отношений, поскольку не учитывали всей специфики становления вещных прав на жилые помещения в РФ. Примечательно, что переходные положения по некоторым видам вещных прав на жилые помещения оказались закреплены в Вводном законе к ЖК РФ, вступившему в силу 1 марта 2005 г., т.е. спустя 20 лет с момента начала развития оборота жилых помещений, становления частной собственности и современного развития института ограниченных вещных прав на жилые помещения. Наличие такого непоступательного правового регулирования привело к целому ряду проблем с защищенностью права собственности и иных видов ограниченных вещных прав на жилые помещения, которые можно отнести в целом к проблемам защиты жилищных права или права на жилище. В российской правовой системе даже возник парадокс «потери вещного права» из легальной их фиксации в нормах закона, в то время как в длящихся жилищных правоотношениях такие права сохранились и имеют по существу вещную природу (законодательное упущение юридической фиксации права в переходный период) [6].

Необходимо отметить следующую тенденцию: в то время как ЕСХ и акты международного права развивались в направлении усиления гарантий права на жилище и установления таких стандартов жилища и обеспечения им граждан, которые были известны периоду советской жилищной политики 60–80-х годов, в РФ наблюдался переходный период к самообеспечению граждан жилыми помещениями и сокращению государственных обязательств по решению их жилищного вопроса. Таким образом, европейское направление отмечается социализацией права на жилище, в то время как современное российское направление характеризуется усилением рыночных механизмов в решении жилищного вопроса, при котором проявляется конкуренция права собственности и права на жилище, а баланс между ними не всегда обеспечивается в пользу права на жилище [7].     

Несмотря на то, что как член Совета Европы, РФ ратифицировала ЕСХ только в 2009 г. [8], опыт в разработке концепции социального жилья, и развитии социальной составляющей жилищного права, у РФ имеется и он корреспондирует с положениями, вошедшими в ЕСХ. Другое дело, какие тенденции обеспечения и защиты (уважения) права на жилище стали появляться и находить поддержку на европейском пространстве с развитием Совета Европы, его деятельности, Европейского союза, и в целом европейкой интеграции, с одной стороны, и как развивалась в современной России жилищная политика с переходом к рыночной экономике и сокращением социальных обязательств государства перед гражданами при одновременном провозглашении в Конституции РФ государства, как социального.    

Поэтому в рамках деятельности Совета Европы у российского (советского) государства может быть заимствован серьезный опыт обеспечения права граждан на жилище. Многие положения, на наш взгляд, были взяты именно у СССР при формировании ЕСХ.

Противоречие на современном этапе действия положений ЕСХ заключается в том, что в основу политики реализации социальных стандартов, и, в частности, права на жилье по ЕСХ, положены совсем иные принципы, иные экономические условия, нежели обеспечивали реализацию данных социальных прав в советском государстве. И в этом смысле интерес представляют вопросы обеспечения и защиты права на жилище в рамках единых европейских стандартов в государствах-членах и развития концепции социального жилья, опирающейся как на национальные стандарты и опыт государств, так и учитывающей современные вызовы и угрозы, которые характерны для Европы и мира в целом (включая проблему беженцев и мигрантов).  

Прежде всего, следует остановиться на актуальном вопросе о пределах социализации ст. 8 ЕКПЧ в реализации и защите ЕСПЧ и национальными судами права человека на уважение его жилища. ЕСПЧ обращал внимание на необходимость разграничения аспектов политики и права в понимании и обеспечении права на жилище. Такое разграничение является важным как для формирования единообразной практики ЕСПЧ по защите права граждан на жилище, так и в унифицирующем значении стандартов Совета Европы для государств-членов и выбора государствами своих решений в жилищной сфере.  

Так, в практике ЕСПЧ защита права на жилище находится в рамках ст. 8 ЕКПЧ, предусматривающей право на уважение частной и семейной жизни, включая уважение жилища. Следует отметить в основном ограничительный подход к пониманию права на жилье в актах ЕСПЧ, который заключается в защите уже имеющегося у гражданина жилья, нежели решении вопроса обеспечения жильем. Это связно именно с пределами социализации ст. 8 ЕКПЧ с учетом более широких, как отмечалось, направлений деятельности Совета Европы. В тоже время, следует привести ряд постановлений ЕСПЧ, которые напрямую или косвенно влияют как на решение вопроса обеспечения гражданина жильем и выработки государством-членом соответствующих мер по конкретному делу, так и на принятие государством-членом системных мер по решению жилищного вопроса определенных категорий граждан или их неопределенного числа.

На наш взгляд, в практике ЕСПЧ не сложилось единого подхода в толковании права на уважение жилища по ст. 8 ЕКПЧ: охватывает ли это право только уважение существующего жилища, или является более широким, включающим также право на обеспечение жильем. Позиции ЕСПЧ по этому вопросу разделились, и в постановлениях ЕСПЧ прослеживаются обе тенденции в понимании права на жилище, как права на уважение существующего жилища, так и охватывающего обеспечение жилым помещением.

Если рассматривать более широкое содержание конвенционного значения права на жилье по ст. 8 ЕКПЧ, следует отметить важный аспект, связанный с тем, что в государствах – членах Совета Европы не предусматривается жилищное обеспечение за счет государства всех нуждающихся в жилье граждан. Таким образом, будучи включенным в положения ЕСХ аспект жилищного обеспечения отдельных категорий граждан и создания условий для доступности жилья соответствующим гражданам, как и выбор этих категорий, относится к вопросам жилищной политики государств. Не включение обеспечения жильем в содержание права на уважение жилища по ст. 8 ЕКПЧ при формировании практики ЕСПЧ связано с опасениями существенной социализации ст. 8 Конвенции, что в ст. 8 ЕКПЧ изначально не подразумевалось.

Однако же это следует из направлений деятельности Совета Европы в области социальных прав, в том числе защиты семьи, детей и определенных наиболее уязвимых категорий граждан. В целом необходимо отметить, что направления деятельности Совета Европы по гармонизации законодательства и практики государств-членов обеспечивают развитие эволютивного толкования Конвенции, приводя к расширению толкования статей Конвенции за счет развития условий для конвенционных прав на уровне единых стандартов, законодательства и практики государств, и это неизбежный процесс. Ключ к расширительному толкованию ЕКПЧ, именуемому эволютивным, как раз находится, на наш взгляд, в направлениях деятельности Совета Европы, выражаемой в иных конвенциях, рекомендациях, актах мягкого права и т.п.

Кроме того, на социализацию ст. 8 ЕКПЧ влияют нормы международного права, формируемые не только в рамках Совета Европы, общие принципы международного права, изменение стандартов жилого помещения [9], развитие категории «достаточное жилище» [10].   

Однако, на наш взгляд, социализация ст. 8 ЕКПЧ неизбежна в практике ЕСПЧ даже, если придерживаться ограничительного подхода в понимании права на уважение существующего жилища. Это связно с тем, что, во-первых, само понятие жилище не тождественно жилому помещению, что находило отражение в целом ряде постановлений ЕСПЧ, предоставляющих защиту праву граждан на объекты, имеющие определенные недостатки или несоответствия как жилые помещения. Во-вторых, изменение международных стандартов в понимании жилища, достаточного жилища, условий осуществления и уважения права на него влияют не только на вопросы политики государств в жилищной сфере, но и на законодательные (правовые) решения по уважению собственного, нанимаемого жилья граждан, планирования застройки населенных пунктов и использования земельных участков, защиты оборота от недобросовестных участников и злоупотреблений в сфере жилой недвижимости, что, безусловно, касается вопросов обеспечения граждан достаточным жильем и находится в области уважения права на жилище.

Однако тонкая грань в вопросах политики государств, ориентированной на общие принятые международные стандарты, и возможностью отличий и собственного национального выбора также должна учитываться. Это является еще одной причиной, по которой ЕСПЧ не определился окончательно с практикой применения ст. 8 ЕКПЧ в отношении права на уважение жилища.

Как было отмечено ЕСПЧ в деле Чемпэн против Соединенного Королевства Великобритании (постановление от 18.01.2001 г.) выделение государством средств для обеспечения каждого жильем является вопросом политики, а не юриспруденции. Данный вывод разделяет сферу государственной жилищной политики, в которую ЕСПЧ таким образом, вмешиваться напрямую никак не может и полагает эти вопросы, находящимися за пределами толкования ст. 8 ЕКПЧ, и сферу юриспруденции – правовых (законодательных и практических) решений вопросов гарантирования, защиты и обеспечения права на жилище с учетом применяемой в государствах жилищной политики. Иными словами, ЕСПЧ не может вынести решение по жалобе конкретного гражданина против государства, не обеспечивающего его жильем, если национальным законодательством такое обеспечение не предусмотрено и не гарантировано, ЕСПЧ не может напрямую понудить государства ввести меры по жилищному обеспечению своих граждан.

Однако же, рассматривая вопрос более широко, в рамках направлений деятельности Совета Европы, такая тенденция предопределения жилищной политики государств в отношении отдельных категорий граждан наблюдается, на примере беженцев и мигрантов, когда государства-члены вынуждены принимать соответствующие законодательные решения под влиянием международных обязательств не всегда с учетом национальной сформированной жилищной политики и национальных интересов, что на примере с жильем отчетливо проявляется в дискриминации лиц, имеющих гражданство таких государств, и преимуществах в решении жилищного вопроса уязвимых категорий, как беженцы и мигранты. Таким образом, проявляются двойные стандарты в понимании и реализации конвенционных прав и дисбаланс в понимании стандартов достаточного жилища.

В этом вопросе, на наш взгляд, следует различать вопросы политики и юриспруденции, поскольку указанные решения принимаются под влиянием европейских политических механизмов, в то время как Совет Европы должен преследовать цели гармонизации законодательства и правовой практики государств-членов, как это прописывалось при его создании. Таким образом, общеинтегративные стандарты, касающиеся вопросов политики государства, должны иметь иной механизм принятия, нежели стандарты прав человека в чистом виде, опирающийся на обмен мнениями между государствами и Советом Европы, выбор государствами-членами приемлемости такой политики для обеспечения или сохранения баланса права и свобод разных категорий граждан, учитывая, что при выборе того или иного варианта политики могут возникать столкновения разных конвенционных прав, ограничиваться возможности государств в реализации иных прав, гарантированных ЕКПЧ.

В любом случае имеющийся прецедент ЕСПЧ по разграничению области политики и юриспруденции при обеспечении и защите права на уважение жилища имеет важное значение для установления и применения критериев гармонизации законодательства и практики государств-членов, разграничения сферы национального усмотрения государствами и применения европейских стандартов, исключения политизации отношений Совета Европы и государств-членов.

Несмотря на необходимость разграничения вопросов политики и юриспруденции, на выбор политики государств-членов безусловно оказывает влияние и меняющаяся практика ЕСПЧ, происходящая под воздействием, в том числе социализирующего значения направлений Совета Европы в этой сфере. И отказ государства решать жилищный вопрос становится возможным рассматривать в рамках ст. 8 ЕКПЧ.  

Имеется несколько примеров из практики ЕСПЧ, оказывающих влияние на вопросы обеспечения жилыми помещениями граждан на уровне национального правопорядка и разработку не только мер, касающихся конкретных участников спора, но и системных мер. Среди таких показательных дел: дело «Гладышева против России», дело «Бурдов против России», дело «Герасимов против России», дело «Иванова и Черкезов против Болгарии».

Дело «Гладышева против России» [7] привело к появлению в российском правопорядке положительной практики применения ст. 31.1. ФЗ от 21.07.1997 г. № 122-ФЗ «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним», предусматривающей основания выплаты РФ компенсации за утрату права собственности на жилое помещение. В ст. 31.1. закона установлено, что собственник жилого помещения, который не вправе его истребовать от добросовестного приобретателя, а также добросовестный приобретатель, от которого было истребовано жилое помещение, имеет право на разовую компенсацию за счет казны Российской Федерации. Компенсация выплачивается в случае, если по не зависящим от указанных лиц причинам в соответствии с вступившим в законную силу решением суда о возмещении им вреда, причиненного в результате утраты указанного имущества, взыскание по исполнительному документу не производилось в течение одного года со дня начала исчисления срока для предъявления этого документа к исполнению. Размер данной компенсации исчисляется из суммы, составляющей реальный ущерб, но не может превышать один миллион рублей [11].

Следует отметить, что указанная компенсация является в большей степени процессуальной мерой, поскольку регламентирована процедурным законом о регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним и связана с издержками системы регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним, косвенно допускаемыми законодательно. Регистрация прав на недвижимое имущество относится к публичным институтам в области частного права, оборота недвижимости, и не может считаться просто формальной процедурой. В тоже время неопределенный статус компенсационной меры, не связанной по смыслу статьи закона с нарушениями в процессе регистрации (действиями и виной регистрирующего органа), создает двойственное отношение к указанной мере на практике, и не позволяет считать ее эффективной при сохранении в течение длительного времени пробелов в российском законодательстве и в системе регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним в вопросах защиты права собственности и гарантий добросовестного приобретения. Фактически признание такого несовершенства, на наш взгляд, и привело к появлению в ФЗ № 122-ФЗ ст. 31.1. о компенсации, ограниченной предельным размером, когда речь идет о столкновении права собственника, утратившего владение в результате сделки, и добросовестного приобретателя, если объектом сделки является жилое помещение. Примечательно и то, что компенсационная мера распространяется только, если объектом права является жилое помещение, это связано, на наш взгляд, с особой социальной значимостью жилых помещений, как объектов недвижимости, и компенсационная мера за утрату зарегистрированного права выступает так называемой мерой баланса между интересами оборота и социальной функцией жилого помещения. 

Неопределенность условий для получения указанной в ст. 31.1. закона компенсации, как и сама правовая природа компенсационной меры, явились предметом рассмотрения Конституционным судом РФ [12]. Так, Конституционный Суд РФ признал положения статьи 31.1 Федерального закона «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним» не соответствующими Конституции Российской Федерации, ее ст. 19 (ч. 1), 35 (ч. 1), 40 (ч. 1) и 55 (ч. 3), в той мере, в какой с учетом места в структуре Федерального закона «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним» и по смыслу сложившейся правоприменительной практики эти положения не допускают выплату добросовестному приобретателю, от которого было истребовано жилое помещение, разовой компенсации за счет казны Российской Федерации – в случаях, когда по не зависящим от него причинам в соответствии со вступившим в законную силу решением суда о возмещении ему вреда, причиненного в результате утраты такого имущества, взыскание по исполнительному документу в течение одного года со дня начала исчисления срока для предъявления этого документа к исполнению не производилось, – по мотиву отсутствия оснований для привлечения компетентного государственного органа к ответственности за незаконные действия (бездействие), связанные с производившейся им государственной регистрацией прав на указанное жилое помещение.

Таким образом, Конституционный суд РФ, на наш взгляд, подтвердил неэффективность компенсационной меры, неопределенность ее роли в сглаживании издержек правового регулирования гражданского оборота и отсутствие четкого соотношения указанной меры с положениями об ответственности при регистрации прав. И хотя, Конституционный Суд РФ указал фактически на возможность применения компенсационной меры независимо от нарушений регистрирующего органа и его вины, которые являются обязательным условием по общему правилу привлечения к ответственности при государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним, такая мера не решает проблемы обеспечения правовых гарантий защищенности в сделках с жилой недвижимостью.

Любопытным в этом вопросе является особое мнение Судьи КС РФ Н. С. Бондаря к названному Постановлению. В особом мнении судьи КС РФ отмечается, что вопрос о правовой природе рассматриваемой компенсации не сводится к определению порядка и условий ее выплаты, а имеет более глубокий характер, он связан с сущностными характеристиками, предназначением этого института и основаниями, механизмом реализации. В отсутствие каких-либо специальных конкретизирующих пояснений на этот счет вопрос о том, насколько четко, ясно, понятно законодатель установил нормативно-правовые характеристики института компенсации добросовестным приобретателям жилых помещений финансовых потерь от действий третьих лиц, в том числе с точки зрения целей установления этой меры, являются ли данные характеристики адекватными конституционным требованиям, остается открытым, требует к себе особого конституционно-правового внимания [13]. Существо указанной компенсации Судья КС РФ Н.С. Бондарь предлагает искать в конституционно-правовом ключе. Так, в особом мнении обращается внимание, что «в пункте 4.1 мотивировочной части Постановления содержательные характеристики термина "компенсация" в условиях действующего правового регулирования поясняются главным образом в цивилистическом, гражданско-правовом аспекте: компенсация как: а) как способ возмещения вреда, б) альтернативный способ возмещения отдельных видов убытков, в) форма взаиморасчетов между участниками имущественного оборота, г) дополнительная (штрафная) санкция помимо возмещения вреда. В рамках же иных отраслевых подходов, например, социально-трудового законодательства, трактовка компенсации имеет свои особенности, поскольку компенсации в этом случае рассматриваются в тесной связи с льготным правовым регулированием, они нередко увязываются с наличием определенных заслуг, достижением социально-полезных результатов, выполнением публично значимых обязанностей и несением соответствующих обременений, обусловлены принадлежностью к определенным социально-демографическим группам и т.п. В конституционно-правовом плане нормативные характеристики компенсаций связаны, прежде всего, с обеспечением конституционных принципов равенства, справедливости и соразмерности: компенсация служит мерой пропорционального (соразмерного) предоставления (выплаты) для обеспечения справедливого равенства или устранения несправедливого неравенства» [13].

По особому мнению судьи Конституционного суда РФ Бондаря Н.С. к Постановлению КС РФ № 13-П, «отмеченное Конституционным Судом Российской Федерации, пусть в самом общем виде, наличие неопределенности в отношении правовой природы соответствующей компенсации, вероятно, должно предполагать необходимость для законодателя в рамках реализации Постановления решить, может ли подобное, не дифференцированное по своему характеру государственное регулирование - в условиях, когда Конституция Российской Федерации предполагает прежде всего самостоятельное несение рисков, связанных с участием в обороте жилых помещений, - считаться справедливым, или же в данном случае имеет место основанная на несправедливой уравниловке произвольная раздача государственно-бюджетных средств. Действительно ли наше государство достигло к настоящему времени столь высокого уровня национального богатства, чтобы финансово-имущественные потери от участия в гражданском обороте, для которого экономический риск является неизбежным, компенсировались всем, без различения состоятельных и малоимущих, оказавшихся в ситуации объективной нуждаемости в жилье по причине утраты единственного пригодного для постоянного проживания жилого помещения, и тех, для кого утрата жилого помещения составляет пусть ощутимую, но все же только имущественную (а не жилищную) потерю?». В итоге в Особом мнении делается вывод, что «законодателю в рамках совершенствования правового регулирования предоставления указанной компенсации необходимо в том числе решить вопрос об установлении критериев, позволяющих обеспечить дифференцированное регулирование данной сферы отношений».

Можно согласиться с тем, что компенсационная мера, предусмотренная ст. 31.1 ФЗ № 122-ФЗ по своему значению выходит за рамки процедурной меры и гражданско-правовой вариации возмещения вреда и связана с конституционным значением права на жилище (ст. 40 Конституции РФ), и даже конвенционным значением этого права. 

Однако же трудно согласиться с особым мнением судьи Бондаря Н.С. в том, что указанная компенсация безотносительна к публичным аспектам обеспечения права на жилище, лежащим за пределами собственно действий и вины регистрирующих органов, а, соответственно, является некоей мерой возмещения утраты права на жилое помещение по причине эфемерных действий третьих лиц, что составляет обычный риск гражданского оборота. Компенсаторный институт, примененный в ст. 31.1. ФЗ № 122-ФЗ, имеет куда более скрытый характер своего происхождения и значения, чем представлен в отрыве от исторических особенностей становления гражданского оборота в Особом мнении судьи Конституционного суда РФ к Постановлению № 13-П.

На первый взгляд, ситуативная дифференциация права на компенсацию, а также определение ее размера – наверное, возможны, но это задача, по нашему мнению, непосильная для универсального законодательного решения. И более того, размер компенсации, который остается неизменным в 1 млн руб. в новом законе о регистрации недвижимости (общее правило), должен быть выше и компенсировать стоимость утраченного жилья, если понимать природу компенсаторной меры правильно. Для убеждения в таком тезисе следует проанализировать ту имеющуюся практику по спорам об утрате права на жилье, в которых мог быть (или был) поставлен вопрос о компенсации. А также вернуться к анализу конфликта права собственности и права добросовестного приобретения, явившегося предметом рассмотрения Конституционным Судом РФ ранее – Постановление № 6-П от 21.04.2003 г. по конкуренции ст. ст. 167 и 302 ГК РФ [14].

Ключевое противоречие при столкновении интересов оборота и защищенности права собственности в переходный период становления современного российского гражданского оборота, не сопровождающийся системой публичных гарантий права собственности позволили при разрешении указанной казалось бы гражданско-правовой конкуренции способов защиты: виндикации и реституции, исключить из поля зрения проблемы защиты слабых участников (недееспособные, ограниченно дееспособные), не учесть вопросы становления правил об оформлении сделок с недвижимостью и прав собственности на жилую недвижимость, риски с этим связанные (постоянная смена ответственных за регистрацию уполномоченных органов власти, отсутствие единого реестра недвижимости и прав на нее, изменение правил об инвентаризации и учете недвижимости, различия в учет разных видов объектов недвижимости, в том числе жилой, и оформлении права них, отсутствие в период становления оборота принципа публичной достоверности реестра, постоянная оспоримость зарегистрированных прав и т.п.).

Проблема оценки указанных рисков и ответственности за их последствия в настоящее время является предметом обсуждения при возвращении к нотариальной системе удостоверения сделок с недвижимым имуществом, поэтому относить риски утраты права, не связанные непосредственно с конкретным процедурным действием регистрирующего органа, на риски гражданского оборота и, как следствие, правообладателя, чье зарегистрированное право оспаривается – является не вполне верным, на наш взгляд. Безусловно, компенсационная мера, предусмотренная в ст. 31.1. ФЗ № 122-ФЗ и ст. 68 нового ФЗ № 218-ФЗ [15] нуждается в изменении и уточнении законодателя, тем более с переходом к системе нотариального оформления сделок с недвижимостью, возможно указанный компенсаторный механизм и отпадет с развитием такой системы. Тем более, что определенные изъятия из положений об ответственности за регистрацию в связи с переходом к нотариальному оформлению сделок включены в новый ФЗ № 218-ФЗ (ч. 3 ст. 66).  

Постановление ЕСПЧ по делу «Гладышева против РФ» вслед за влиянием на практику применения компенсационной меры по ст. 31.1. ФЗ № 122-ФЗ в российской правовой системе, привело к появлению двух обзоров Верховного Суда РФ: Обзору судебной практики по делам, связанным с истребованием жилых помещений от добросовестных приобретателей, по искам государственных органов и органов местного самоуправления от 1.10.2014 г. [16] и Обзору судебной практики по делам, связанным с истребованием жилых помещений от граждан по искам государственных органов и органов местного самоуправления от 25.11.2015 г. [17]. Однако данные обзоры не снимают проблему баланса частных и публичных интересов в сфере оборота жилой недвижимости, не обеспечивают защиту всех участников такого оборота и не разрешают конфликт права собственности на жилое помещение и права на уважение жилища.

При этом серьезных преобразований на законодательном уровне, позволивших бы защитить граждан и их право на жилое помещение до настоящего времени не произошло. Новый ФЗ «О регистрации недвижимости» [15] сохранил компенсационную меру за утрату зарегистрированного права на жилое помещение, при этом сам институт ответственности за регистрацию прав в новом законе так и не решает проблему снятия рисков оспаривания прав и расчета (полагания) участников оборота на записи в ЕГРПН.

В жилищное законодательство также не внесены изменения, связанные с гарантиями выселения граждан из единственного жилого помещения при оспаривании зарегистрированного права. Этот вопрос разрешается не в порядке применения жилищных гарантий недопустимости выселения из жилого помещения, а в порядке гражданско-правовых споров о виндикации и оспаривании зарегистрированного права собственности на жилое помещение с возможностью взыскания ограниченной по размерам компенсационной меры, имеющей процедурный характер.

Следует признать, что защита и гарантии права собственности на жилое помещение не относятся исключительно к области частных интересов, ввиду того, что жилые помещения – это особые объекты недвижимости, выполняющие важное социальное значение. Дело «Гладышева против России» повлияло в большей степени на обнаружение существующих проблем в российском правопорядке, издержек системы регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним, приводящих к незащищенности граждан от недобросовестных сделок с жилой недвижимостью, выявило определенные упущения при реформировании системы жилищных прав и переходе к свободному гражданскому обороту.  Это проблема относится и к вопросу непоступательного, резкого перехода от системы нотариального удостоверения сделок с недвижимым имуществом (ГК РСФСР 1964 г.) к системе регистрации прав не него и сделок с ним при том, что одновременное расширение пределов гражданского (экономического) оборота с формированием частной собственности на объекты недвижимости не опиралось на изначально созданную полноценную систему регистрации сделок с недвижимостью и прав на нее, а понятие правовой экспертизы, осуществляемой при государственной регистрации прав является довольно размытым.

Показательным является вступление в силу с 1.01.2017 г. нового ФЗ № 218-ФЗ «О регистрации недвижимости» [15], который, наконец, призван объединить две системы: учета объектов недвижимости в современной единой кадастровой системе и регистрации прав на объекты, а также сделок, в случаях, предусмотренных законом. При этом взят курс на возвращение к системе нотариального удостоверения сделок с недвижимым имуществом, первые шаги в этом направлении сделаны для недвижимости, находящейся в общей долевой собственности, и объектов, принадлежащих несовершеннолетним, недееспособным, ограниченно дееспособным гражданам – ст. 24, 30 действующего ФЗ № 122-ФЗ [11].

Следующие два значимых для вопроса жилищного обеспечения граждан в национальном правопорядке России являются: дело «Бурдов против России», дело «Бурдов против России» (2), дело «Герасимов против России».

По делу «Бурдов против России» [18] ЕСПЧ пришел к выводу, что «орган государства-ответчика не волен ссылаться на недостаточное финансирование в оправдание неуплаты долга, установленного решением суда» (§ 35). Длительное неисполнение судебных решений Суд признал нарушением статьи 6 Конвенции (Право на справедливое судебное разбирательство) и статьи 1 Протокола N 1 (Право на уважение собственности). Одного решения по делу «Бурдов против России» оказалось недостаточным для принятия эффективных мер, направленных на своевременное исполнение судебных решений об исполнении обязательств государством. Данная проблема длительного неисполнения судебных решений государством равным образом актуальна как для денежных обязательств, так и различных неденежных обязательств государства перед гражданами.

Благодаря делу «Бурдов против России» в российском правопорядке стал выстраиваться механизм, способствующий своевременному исполнению судебных решений, присудивших выполнение социальных обязательств перед гражданами со стороны государства. Этот механизм формируется как процессуальный и компенсаторный, побуждающий публичные образования исполнять судебные решения, но даже в таком качестве указанный механизм не создан в РФ в полной мере. История появления в российском правопорядке процессуальной меры, способствующей своевременному исполнению судебных решений по обязательствам государства, представлена в статье Ковлера А.И. о постановлении ЕСПЧ «Герасимов против России» [19].

Последовательно после первого постановления ЕСПЧ по делу «Бурдов против России», было вынесено пилотное постановление ЕСПЧ по делу «Бурдов (2) против России», ставшее основанием для принятия закона о компенсации [20], которая, как уже было отмечено, носит процессуальный характер. Федеральный закон о компенсации установил право на компенсацию из средств бюджетной системы Российской Федерации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок и исполнение судебного акта в разумный срок, поскольку в пилотном постановлении ЕСПЧ по делу «Бурдов (2) против России» новым моментом, помимо констатации нарушений статьи 6 и статьи 1 Протокола N 1, был вывод о том, что имело место и нарушение статьи 13 (право на эффективное средство правовой защиты) в результате отсутствия внутригосударственных эффективных средств правовой защиты в случае неисполнения или задержек в исполнении судебных решений, вынесенных в пользу заявителя: суд скрупулезно проанализировал все национальные средства правовой защиты, имеющие отношение к делу, прежде чем прийти к такому выводу [19]. Как отмечает Ковлер А.И., что касается мер общего характера, Суд занял позицию, дающую властям государства-ответчика свободу в выборе средств, которыми оно исполнит свое правовое обязательство по статье 46 Конвенции. И причины такой гибкости содержатся в Постановлении ЕСПЧ: «Суд отмечает, что проблемы на основе нарушений статьи 6 и статьи 1 Протокола N 1, установленные в этом деле, являются крупномасштабными и сложными по происхождению. Действительно, они не развиваются из конкретной юридической или регулирующей нормы или конкретного пробела в российском законе. Поэтому они требуют принятия исчерпывающих и сложных мер, возможно законодательного и административного характера, затрагивающих различные органы государственной власти как на федеральном, так и на региональном уровне» (§ 136). В том, что касается введения законодательным путем нового средства правовой защиты в смысле статьи 13, Суд занял более жесткую позицию: «Суд... считает, что государство-ответчик должно ввести средство правовой защиты, которое обеспечивает полное эффективное возмещение за нарушения Конвенции ввиду длительного неисполнения органами государственной власти решений суда, вынесенных против государства или его органов. Такое средство правовой защиты должно соответствовать принципам Конвенции, как это сформулировано, в частности, в настоящем Постановлении, и быть доступным в течение шести месяцев с даты вступления настоящего Постановления в силу...» (§ 141) [19].

Однако такая процессуальная мера, выбранная российским законодателем, оказалась половинчатой, разделившей денежные и неденежные обязательства государства для целей присуждения и выплаты компенсации, введенной для повышения эффективности права на судебную защиту и исполнение судебных решений. В соответствии с ч. 1 ст. 1 закона о компенсации [20] указанные в ней лица при нарушении их права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта, предусматривающего обращение взыскания на средства бюджетов бюджетной системы Российской Федерации, в разумный срок могут обратиться в суд, арбитражный суд с заявлением о присуждении компенсации за такое нарушение в порядке, установленном указанным законом и процессуальным  законодательством Российской Федерации.

Таким образом, процессуальная мера для повышения эффективности исполнения судебных решений об обязательствах государства перед гражданами и иными лицами была установлена только для денежных обязательств государства, в то время как совершенно справедливо было бы ее установление для любых обязательств государства, исполняемых перед гражданами и иным лицами за счет бюджетов, в частности разных неденежных обязательств, например, по предоставлению квартир определенным категориям граждан, транспортных средств инвалидам и т.п.

Доказательством именно такого подхода к созданию общей эффективной меры по реализации права на справедливое судебное разбирательство и исполнение судебных решений, т.е права на эффективное средство правовой защиты, явилось следующее дело ЕСПЧ «Герасимов против России», по которому принято также пилотное постановление [21]. Суд постановил, что Россия обязана в течение одного года с момента, когда постановление станет окончательным, создать эффективное внутригосударственное средство правовой защиты, обеспечивающее адекватное и достаточное возмещение за неисполнение или несвоевременное исполнение судебных решений, возлагающих на органы власти обязательства в натуре. До настоящего времени такое средство на законодательном уровне РФ не создано [22].

Дело «Герасимов против РФ» является куда более значительным для российского правопорядка, чем только решение проблемы компенсации за нарушение права на эффективную защиту при исполнении судебных решений, предусматривающих исполнение РФ перед гражданами обязательств в натуре, т.е. не только денежных обязательств, вопрос по которым был регламентирован ФЗ от 30.04.2010 г. № 68-ФЗ «О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок» после дела ЕСПЧ «Бурдов против РФ». Из пресс-релиза Секретаря Суда по делу Герасимов против РФ можно выделить следующее интересное положение, которое свидетельствует не только о необходимости разработки процессуального средства, но и принятия более системных мер, направленных на улучшение ситуации с исполнением государственных обязательств перед гражданами в натуре: «Многочисленные постановления, принятые Судом, демонстрируют реальное расхождение между, с одной стороны, социальным обязательством государства предоставить жилье определенному кругу лиц, и, с другой стороны, неспособностью властей выполнить эти обязательства со ссылкой, как правило, на недостаточность имеющихся в их распоряжении ресурсов. В этой связи Суд подчеркнул, что Конвенция в свете ее толкования Судом не позволяет органам власти ссылаться на недостаточное финансирование в качестве оправдания неисполнения судебного акта в разумный срок.

Данная ситуация существенно ослабляет способность судебных приставов обеспечивать исполнение судебных решений в соответствии с законом. В настоящем деле органы власти либо игнорировали многочисленные повестки со стороны судебных приставов, либо ограничивались отписками о том, что исполнение судебного решения невозможно. Ситуация усугубляется продолжающимся отсутствием внутригосударственных средств правовой защиты в отношении таких очевидных и повторяющихся нарушений Конвенции. В результате лица, пострадавшие от элементарных и бесспорных нарушений Конвенции, подобных тем, которые правительство признало в настоящем деле, по-прежнему продолжают требовать восстановления своих прав в Суде как в первой судебной инстанции.

Суд отметил, что в его функции не входит предоставление экспертных заключений правительству в комплексной организации политических, правовых и бюджетных процедур с целью разрешения данной структурной проблемы. Соответственно, он не стал предписывать конкретные меры, которые должны быть приняты, предоставив властям самим создать надлежащие механизмы исполнения судебных актов в соответствии с требованиями Конвенции. С другой стороны, Суд отметил, что его выводы относительно внутригосударственных средств правовой защиты по сути очерчивают правовую проблему, которая должна быть разрешена посредством внесения изменений во внутреннее законодательство. Положительным примером таких изменений является опыт пилотного постановления по делу Бурдова» [23].

Данное дело имеет важное значение для практики жилищного обеспечения детей-сирот, детей, оставшихся без попечения родителей; граждан, имеющих право на внеочередное предоставление жилья; иных льготных категорий граждан, имеющих право на жилищное обеспечение в определенные сроки. Пилотное Постановление ЕСПЧ в деле «Герасимов против России» подчеркивает назревшую необходимость разработки современной концепции жилищного обеспечения граждан РФ, предусматривающей единый сбалансированный механизм гарантированного предоставления жилья определенным категориям граждан в разумный срок за счет государства.

Проблема отсутствия механизма справедливой компенсации за длительное неисполнение судебных решений о выполнении государством обязательств в натуре, в частности, о предоставлении жилых помещений, высвечивает более системную и серьезную проблему в целом с жилищным обеспечением в РФ определенных категорий граждан, в отношении которых законодательством РФ эта обязанность возложена на государство.

Неисполнение решений судов о предоставлении жилых помещений гражданам в разумный срок носит не единичный, а массовый характер, а по ряду категорий граждан – даже характер постоянный. Например, в отношении детей-сирот, детей, оставшихся без попечения родителей – опоздание с предоставлением жилья по состоявшимся судебным решениям в субъектах РФ уже прогнозируется с большей долей вероятностью в 2–3 года, а в некоторых субъектах РФ – до 5 лет. А сроки ожидания внеочередного предоставления жилья по указанной категории, право которых возникло до 1.01.2013 г. (с 1.01.2013 г. предусмотрено немедленное предоставление жилья по достижении ребенком 18 лет [24]) в среднем по России варьируются от 2–3 лет до 10 лет. В настоящее время все граждане указанной категории должны обеспечиваться жилыми помещениями незамедлительно по достижении 18-летнего возраста, по общему правилу. Однако такой порядок, как и внеочередное предоставление жилья, не реализуется на практике.  

Применительно к жилищному обеспечению внеочередников, в отношении которых по преемственности от ЖК РСФСР 83 г. сохранилась практика формирования отдельной очереди, правовую позицию уже на основе нового ЖК РФ высказал Верховный суд РФ, в Обзоре судебной практики за 4 квартал 2008 г. (вопрос 5). Согласно разъяснению Верховного Суда РФ, «реализация гражданином права на внеочередное предоставление жилого помещения по договору социального найма предполагает незамедлительное обеспечение его соответствующим жильем. Норма ч. 2 ст. 57 ЖК РФ не ставит право на внеочередное предоставление жилья в зависимость от наличия или отсутствия иных лиц, имеющих право на получение жилой площади вне очереди, от обеспечения жильем других очередников» [25].

Кризис социального жилья, унаследованный РФ от последнего этапа советской жилищной политики, конца 80-х, начала 90-х, отсутствие современной концепции социального жилья, значительное промедление в системном законодательном решении жилищного вопроса (разработка нового ЖК РФ заняла более 10 лет с даты принятия Конституции РФ и начала приватизации жилищного фонда в РФ) – все это в совокупности привело к проблеме отсутствия эффективного средства правовой защиты при исполнении социальных обязательств государства перед гражданами. И введение только процессуальной меры, как компенсация за неразумный срок исполнения судебных решений, присудивших выполнение обязательств в натуре за счет государственного бюджета, не решает проблему. Компенсация также выплачивается за счет бюджетных средств, которые будут отвлекаться от строительства и приобретения жилья для определенных категорий граждан, в отношении который вынесены неисполняемые судебные решения, и таким образом, расходные обязательства государственного бюджета будут расти.

Еще более сложной проблемой видится невыполнение социальных обязательств, в частности, по обеспечению жилым помещениями, тех категорий граждан, для которых законом установлен общий порядок и не предусмотрено незамедлительное или внеочередное жилищное обеспечение. Это значительная категория малоимущих граждан, иных граждан, указанных в законе (ст. 40 Конституции РФ, ст. 49 ЖК РФ), а также граждане, которые были приняты на учет в целях предоставления жилья до вступления в силу ЖК РФ (до 1.03.2005 г.)  и продолжают на нем состоять в силу ст. 6 Вводного закона к ЖК РФ. Для всех указанных категорий средство эффективной правовой защиты в принципе отсутствует, как и возможность его создания в ближайшее время, хотя бы по аналогии с делом «Бурдов против России» и «Герасимов против России». Ввиду того, что срок ожидания на общем учете нуждающихся в предоставлении жилых помещений, в российском законодательстве отсутствует, права на предъявление иска в суд о предоставлении жилого помещения, и далее права на исполнение решений суда в разумный срок, у граждан нет.

Таким образом, право на жилищное обеспечение в РФ, традиционно гарантируемое как фактически реализуемое превращается для многих граждан, указанных в законе, в право ожидания, зависящее от финансовых возможностей государства. Такой несправедливый, и на наш взгляд, не конституционный подход, находит подтверждение, как допустимый, в актах Конституционного Суда РФ, в частности можно привести два Определения Конституционного Суда РФ, касающиеся вопроса жилищного обеспечения молодых семей [3]. Так, Конституционным Судом РФ отмечается, что «само по себе включение органом местного самоуправления и (или) органом исполнительной власти молодой семьи в список (сводный список) молодых семей – участников подпрограммы "Обеспечение жильем молодых семей", изъявивших желание получить социальную выплату в планируемом году, не означает, что такие молодые семьи обладают субъективным правом на получение социальной выплаты для приобретения (строительства) жилья» [3]. В итоге достижение супругами возраста, при котором они не могут составлять молодую семью, лишает их права ожидания получения выплаты на приобретение жилья за счет бюджета, если в период ожидания такие средства им не были предоставлены и жилье не было приобретено.  Поскольку все более российское законодательство, в том числе субъектов РФ, переходит от модели прямого жилищного обеспечения отдельных категорий граждан (предоставления жилых помещений по договору социального найма) к социальным выплатам на приобретения жилья за счет государственных бюджетных средств, это формально дает основание Конституционному суду РФ, судам общей юрисдикции, органам исполнительной власти в субъектах РФ, произвольно толковать субъективное право на жилищное обеспечение граждан, принятых на учет для решения жилищного вопроса, как нуждающихся. 

В итоге, совершенно необоснованно разделяется понимание природы права на жилище, предусмотренного Конституцией РФ и искажается значение субъективного права на получение жилья граждан, принятых на квартирный учет, но различающихся только по порядку их жилищного обеспечения. Если для категории граждан российский закон устанавливает право на немедленное (дети-сироты) или внеочередное (ст. 57 ЖК РФ) предоставление жилого помещения, то средство защиты этого права у граждан имеется, т.е. право на жилище находится в состоянии своей возможной фактической реализации. Если же граждане имеют по закону право на получение жилого помещения в общеочередном порядке, их право ввиду ограниченности финансового его обеспечения, превращается в право не на жилище, а в право состоять на учете нуждающихся в предоставлении жилища, или в право на ожидание. С таким подходом согласиться нельзя, это обостряет проблему жилищного обеспечения и выполнения социальных обязательств государства перед гражданами, а также приводит к нарушению положений ЕКПЧ в отношении граждан РФ.

По существу, ограниченность финансовых средств государства на выполнение взятых и сохранившихся по преемству обязательств по жилищному обеспечению граждан, с одной стороны, с другой необходимость создания внутригосударственных средств, повышающих эффективность исполнения таких обязательств с учетом практики ЕСПЧ и его пилотных в отношении России постановлений, приводит к обходу самим государством, в лице правоприменительных, судебных органов, законодателя, в частности, на уровне субъектов РФ, указанной проблемы. Происходит это посредством развития различных моделей решения жилищного вопроса за счет государственных бюджетных средств, не предусмотренных напрямую нормами ЖК РФ, замены предоставления жилых помещений социальными выплатами, передачи вопросов финансирования этих выплат с федерального на уровень субъектов РФ, формирования «очереди» внеочередников и граждан, имеющих право на незамедлительное предоставление жилья и не закрепления в законодательстве в течение длительного времени разумного срока ожидания в общей очереди, граждан, принятых на учет нуждающихся в предоставлении жилых помещений. Таким образом, в рамках неизменяемой ст. 40 Конституции РФ ее конституционный смысл подвергается существенным корректировкам отраслевым законодательством и правоприменением, а также судебным истолкованием, включая самый его высокий его уровень.

Следующее дело ЕСПЧ, имеющее правовое значение для понимания права на уважение жилища, это дело «Иванова и Черкезов против Болгарии» [26] о сносе единственного жилья, являющегося самовольной постройкой. Указанное дело свидетельствует о необходимости развития государствами-членами категории достаточного жилья, важно для понимания стандартов жилья для беженцев и мигрантов при актуализации указанной проблемы на европейском пространстве.

Дело касается сноса самовольного жилища, являющегося для гражданина единственным местом проживания, и соблюдения баланса частных интересов, уважения права на жилище, и публичных интересов, заключающихся в обеспечении законности строительства, безопасности населенных пунктов. В деле «Иванова и Черкезов против Болгарии» официальные власти приняли приказ о сносе дома, руководствуясь законными целями предотвращения беспорядков и обеспечения экономического благосостояния страны, поскольку стремились разрешить проблему незаконного строительства, которая, по-видимому, была в Болгарии острой.  Вопрос, который был поставлен на разрешение перед судом о том, была ли утрата жилища заявителей в публичном интересе необходимой в демократическом обществе, затрагивал не только существо, но и процессуальный вопрос о том, обеспечивал ли процесс принятия решений надлежащее уважение интересов, защищаемых в соответствии со статьей 8 Конвенции. Среди факторов, которые могут иметь значение в делах о незаконном строительстве, незаконность сооружения жилища, сознательность его строительства, природа и степень незаконности, точная природа интереса, который защищается сносом, и доступность подходящей альтернативы проживания или менее строгие способы разрешения дела.

Рассмотрение дела было разделено на два аспекта: уважение права на жилище (ст. 8 ЕКПЧ) и уважение права собственности (защита собственности – ст.1 Протокола № 1 ЕКПЧ).

По аспекту уважения права на жилище существенным было то, что дом являлся единственным жилищем и таким образом заявитель был серьезно затронут его сносом. Ни одно из средств правовой защиты, предложенных государством-ответчиком или Верховным административным судом, отсрочка исполнения приказа о сносе, заявление о судебной проверке или требование о деклараторном решении не выглядело эффективным на практике. Точно так же привлечение социальных служб не могло восполнить отсутствие надлежащей оценки пропорциональности. В итоге заявители не имели в своем распоряжении процедуру, позволявшую добиться надлежащей оценки пропорциональности предполагаемого сноса дома, в котором они проживали, с учетом их личных обстоятельств.

По аспекту уважения права собственности приказ о сносе составлял вмешательство в форме «контроля за использованием имущества». Он имел ясную правовую базу и поэтому был «законным», а также «соответствовал общему интересу», так как стремился обеспечить соблюдение строительных правил.

Основной вопрос заключался в том, установило ли вмешательство справедливое равновесие между интересом заявительницы в сохранении ее имущества неприкосновенным и общим интересом в обеспечении эффективного исполнения запрета строительства без разрешения. Государства имеют широкие пределы усмотрения по поводу исполнения политики пространственного планирования и имущественного развития. По этой причине, в отличие от статьи 8 Конвенции, статья 1 Протокола N 1 к Конвенции не предполагает доступность процедуры, требующей индивидуальной оценки необходимости каждой меры исполнения применимых строительных правил.

В деле дом был умышленно построен без разрешения с явным нарушением внутригосударственных строительных правил. Это было решающим соображением в соответствии со статьей 1 Протокола N 1 к Конвенции. Приказ о сносе дома, изданный по истечении разумного срока после его постройки, был направлен только на возвращение к положению, которое существовало бы, если бы заявительница не пренебрегла требованиями закона. Приказ и его исполнение также служили бы предостережением для других потенциальных нарушителей закона. Это был относимый фактор ввиду очевидной распространенности проблемы незаконного строительства в Болгарии. С учетом широких пределов усмотрения государства ни одно из этих соображений не могло быть перевешено имущественным интересом заявительницы в доме.

Это не первый случай, когда право на уважение жилища и право на уважение собственности пересекаются на один объект, при этом защита одного права не исключает пороки второго права. Учитывая особенности разбирательства дел в ЕСПЧ и механизм длительной постфактум защиты, когда защитой считается признание самого факта нарушения, т.е. ЕСПЧ не нацелен на восстановление нарушенного права как такового (по общему правилу), безусловно, возникает вопрос о каком фактическом уважении права на жилище может идти речь, если объект – жилище, как объект собственности признан незаконным, а его снос – правомерным. Видимо – это вопрос национальной дискреции в выборе, регламентации и применении процедур обеспечения и защиты права на жилище, когда оно вступает в конфликт, как частное право, с правом собственности и публичным правопорядком.

Для продолжения иллюстрации указанной проблемы можно привести два интересных Постановления Конституционного суда РФ, когда конфликт права на земельный участок, его категории для целей использования, и права на объект недвижимости, возведенный на таком земельном участке был разрешен в пользу уважения права на жилище с сохранением защиты права собственности на указанный объект, несмотря на нарушения при использовании земельного участка и как следствие при строительстве объекта, получающего статус жилища [27]. 

В Постановлении КС РФ от 14.04.2008 г. № 7-П Конституционный суд РФ отметил, что правоприменительные органы признают возможность регистрации граждан только в жилых домах, отказывая в регистрации в жилых строениях. При этом, исключая Федеральным законом «О садоводческих, огороднических и дачных некоммерческих объединениях граждан» право граждан на регистрацию в жилых строениях, возведенных на садовых земельных участках, федеральный законодатель исходил из необходимости обеспечения целевого назначения этих участков. В результате такого использования института регистрации оказалось – в нарушение статьи 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации – несоразмерно ограничено право граждан на выбор места жительства. Таким образом, КС РФ сделал вывод, что с учетом изменения правового статуса садовых домиков, отражающего изменение их потребительского назначения в связи с отменой жестких нормативов в отношении возводимых жилых строений и означающего возможность постоянного проживания в них, норма абзаца второго статьи 1 Федерального закона «О садоводческих, огороднических и дачных некоммерческих объединениях граждан», не предусматривающая в отличие от нормы абзаца четвертого той же статьи право регистрации проживания в жилом доме, каковым фактически может являться жилое строение, расположенное на садовом земельном участке, т.е. вводящая дифференциацию граждан по признаку членства в садоводческом или дачном некоммерческом объединении, равно определяемых названным Федеральным законом как некоммерческие организации, учрежденные гражданами на добровольных началах для содействия ее членам в решении общих социально-хозяйственных задач ведения садоводства и дачного хозяйства, противоречит конституционному принципу равенства. Такой вывод является актуальным, учитывая, что для многих граждан, членов садовых товариществ садовые дома представляют собой единственное жилье.

В другом Постановлении КС РФ от 30.06.2011 г. № 13-П рассматривался вопрос по делу о признании права за гражданином зарегистрироваться по месту жительства, где он постоянно проживает в принадлежащем ему на праве собственности жилом строении, расположенном на земельном участке, который также является его собственностью, находится на территории садоводческого некоммерческого товарищества и относится к землям сельскохозяйственного назначения. Другого пригодного для постоянного проживания жилья заявитель не имеет. Суды отказали в таком праве, поскольку целевое назначение земель сельскохозяйственного назначения – в отличие от земель населенных пунктов – не предполагает возведение на них жилых домов и, соответственно, возможность регистрационного учета граждан, проживающих в расположенных на этих землях строениях. Конституционный Суд РФ обратил внимание на следующие важные положения: о том, что федеральный законодатель учитывал взаимосвязь и взаимообусловленность свободы выбора места пребывания и жительства и другого права, неотчуждаемого и принадлежащего каждому от рождения, – права на жилище (статья 40, часть 1, Конституции Российской Федерации), в свою очередь предполагающего для гражданина Российской Федерации свободу в выборе жилого помещения для постоянного или преимущественного проживания, которое является для него основным, куда он после непродолжительного либо длительного отсутствия намеревается вернуться, и обладание правом пользования которым служит предварительным условием его регистрации по месту жительства… Вместе с тем место жительства гражданина должно быть определено с достаточной точностью не только в целях административного учета во избежание осложнения деятельности органов публичной власти, которые должны располагать достоверной информацией о том, где фактически проживает гражданин, а не где он формально зарегистрирован в силу невозможности регистрации по фактическому месту проживания, но и в целях использования такого правового средства, как регистрация, в качестве юридического факта, встроенного в механизмы правового регулирования в области гражданских, жилищных, семейных и иных правоотношений. Кроме того, поскольку право на свободу выбора места жительства не исключает выбор постоянного места жительства, находящегося за пределами населенных пунктов, и поскольку понятия «место пребывания» и «место жительства» определены в Законе Российской Федерации «О праве граждан Российской Федерации на свободу передвижения, выбор места пребывания и жительства в пределах Российской Федерации» вне привязки к населенному пункту, регистрация граждан, при том что она носит обязательный характер, должна осуществляться независимо от местонахождения соответствующего жилого строения (при условии, что оно пригодно для постоянного проживания).

В указанном деле Конституционный суд РФ сослался и на практику ЕСПЧ, указав, что конституционный принцип правового государства, из которого вытекают конкретные требования, рекомендации и запреты в отношении определенных действий органов государства, не позволяет федеральному законодателю устанавливать правовое регулирование таким образом, чтобы возможный запрет на регистрацию по месту фактического проживания приводил к чрезмерному ограничению права граждан на выбор места жительства и понуждал их к нарушению закона. Аналогичной позиции придерживается Европейский Суд по правам человека, полагающий, что никакие публичные интересы не могут служить оправданием такой системы регистрации, при которой официальная регистрация по постоянному месту жительства не соответствует фактическому месту проживания (Постановление от 20 июня 2006 г. по делу «Бабилонова (Babylonova) против Словакии»).

Отказ в регистрации гражданина по месту своего фактического жительства, где у него имеется единственное жилое помещение, затрудняет согласно позиции КС РФ реализацию гражданами права на жилище и права частной собственности. Признавая положения федерального закона неконституционными в части невозможности регистрации гражданина по месту своего фактического проживания, Конституционный Суд РФ тем не менее сделал важный вывод, связанный с конфликтом целевого назначения земельного участка (права собственности на земельный участок) и назначения расположенного на нем строения, как жилого (право на уважение жилища). В Постановлении КС РФ указано, что вместе с тем собственникам таких земельных участков следует учитывать, что регистрация по месту жительства в расположенных на них пригодных для постоянного проживания жилых строениях не приводит к приобретению соответствующей территорией статуса населенного пункта и, следовательно, не возлагает на органы публичной власти обязанности по ее благоустройству, созданию и поддержанию коммунальной, транспортной и иных инфраструктур, за исключением решения вопросов, непосредственно связанных с осуществлением основных прав и свобод человека и гражданина. Поэтому, выбирая в качестве места жительства жилое строение, расположенное на земельном участке, отнесенном к землям сельскохозяйственного назначения, граждане должны осознанно принимать и те возможные неудобства, которые являются следствием проживания вне территории населенных пунктов.

Указанный вывод Конституционного суда РФ, обеспечивший защиту права на уважение жилища, должен быть особо учитываем при регулировании публичного компонента правового режима земельных участков и оказываемое значение целевого их назначения на расположенные на участках строения. Это связано с развитием понятия достаточного жилища, а также придания самостоятельного и даже приоритетного значения праву на уважение жилища по сравнению с правом на уважение собственности.

На современном уровне развития государства и общества право на жилище должно толковаться шире, чем непосредственно объект (место), которым пользуется человек для удовлетворения потребности в проживании и организации своего быта. Право на жилище должно охватывать определенную социальную, культурную среду, жилое помещение должно располагаться на территории, позволяющей человеку найти работу, учиться, общаться на одном языке с соседями, иметь определенные культурные корни, включая привычную для себя социальную среду. Только в таком качестве жилого помещения, не ограниченного пространственными пределами объекта нахождения человека, следует понимать право на жилище и его уважение. Для примеров широкого подхода к пониманию права на жилище и места проживания человека следует привести нормы как международного, так и российского законодательства. Так, в соответствии со ст. 12 Гаагской Конвенции о гражданско-правовых аспектах международного похищения детей [28], если ребенок незаконно перемещен или удерживается, например, одним из родителей на территории другого государства, чем в котором ребенок проживал до перемещения или удержания в нарушение права опеки над ним родителей (одного из них), он должен быть незамедлительно возвращен в государство своего проживания. Но правило о немедленном возвращении ребенка гласит о таком возврате, если на момент начала процедур в судебном или административном органе Договаривающегося государства, в котором находится ребенок, со дня незаконного перемещения или удержания ребенка прошло менее одного года.Даже в том случае если процедуры начались по истечении срока в один год, судебный или административный орган также обязан предписать возвратить ребенка, если только не будет доказано, что ребенок адаптировался в новой среде. Таким образом, адаптации ребенка в новой среде придается юридическое значение для установления его места проживания для целей урегулирования конфликта между родителями ребенка о месте его жительства, и уважении права ребенка на жилище в широком смысле.

Согласно новому порядку жилищного обеспечения детей-сирот, детей, оставшихся без попечения родителей, применяемому с 1.01.2013 г. [24] жилые помещения указанной категории лиц должны предоставляться с учетом обеспечения их социализации, соответственно в населенных пунктах с развитой инфраструктурой, позволяющей выполнить требования законодательства о социализации и социальной адаптации лиц из числа детей-сирот, детей, оставшихся без попечения родителей. Однако на практике стандарты такого социального жилья в РФ не разработаны, применительно к категории детей-сирот часто не соблюдаются, что исключает возможность социализации указанных граждан (поиска работы, пользования социальными услугами, создания семьи и т.п.) по месту предоставления им жилья.

В ЖК РФ были внесены изменения в части обязательных требований к жилому помещению, его приспособление с учетом потребностей для инвалидов (ч. 3 ст. 15 ЖК РФ). Эти требования регламентированы в Правилах обеспечения условий доступности для инвалидов жилых помещений и общего имущества в многоквартирном доме [29], вытекают из стандартов достаточного жильяи формирования доступной социальной среды для инвалидов в связи с ратификацией РФ Конвенции о правах инвалидов[30].

Такое понимание права на жилище, ориентированное на социальные стандарты достаточного жилища, вытекает из закрепления в международных актахкатегории«достаточного жизненного уровня», в частности в ст. 25 Всеобщей Декларации прав человека[31] предусмотрено, что каждый человек имеет право на такой жизненный уровень, включая пищу, одежду, жилище, медицинский уход и необходимое социальное обслуживание, который необходим для поддержания здоровья и благосостояния его и членов его семьи. Право на достаточный жизненный уровеньдля человека и его семьи, включающий достаточное питание, одежду и жилище, и на непрерывное улучшение условий жизни закрепляется и в Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах (ст.11)[32], дополняемое правом на свободу выбора человеком местожительства (ст. 12)в Международном пакте о гражданских и политических правах[33] и далее широко толкуемое право на уважение жилища в ЕКПЧ (ст. 8).

Понятие «достаточного жилища» дает Глобальная Стратегия в области жилья до 2000 г.,которое охватывает надлежащую жилую площадь, надежную защиту частной жизни, надлежащую безопасность, надлежащее освещение и вентиляцию, надлежащую базовую инфраструктуру, надлежащее расположение в отношении производственных и других важных объектов,за разумную плату [10]. В стратегии указывается, что «право на надлежащее жилье получило всеобщее признание со стороны международного сообщества... Все граждане всех государств, и бедные в том числе, имеют право ожидать от правительств проявления заботы об их потребностях в жилье, а также принятия правительствами важных обязательств по защите и улучшению, а не разрушению и повреждению, домов и жилых районов». Право на жилище, включает развитие территории и инфраструктуры населенных пунктов, что предусматривается в программе по населенным пунктам ООН-Хабитат 1978 г., в рамках которой проводятся международные конференции и принимаются повестки по развитию населенных пунктов [9].

Таким образом, международный стандарт права на жилище существенно повышается, что требует особого учета для решения вопросов жилищного обеспечения определенных категорий граждан: малоимущих, инвалидов, лиц, нуждающихся в социальной адаптации, беженцев, мигрантов, стандарты жилья для которых в национальных правопорядках пытаются устанавливать на ином, более низком уровне. Одинаковый и равномерный подход к стандарту права на жилище и пониманию достаточного жилища при развитии населенных пунктов и градостроительстве позволит соблюдать баланс прав граждан государства, в отношении которых государство либо выполняет социальные обязательства, либо обеспечивает условия для осуществления гражданами права на жилище, и прав беженцев и мигрантов, с учетом фактических возможностей конкретного государства при планировании миграционной политики. Например, согласно ч. 5 ст. 49 ЖК РФ жилые помещения по договорам социального найма не предоставляются иностранным гражданам, лицам без гражданства, если международным договором Российской Федерации не предусмотрено иное. Таким образом, приоритет в жилищном обеспечении на территории РФ имеют граждане РФ.

Несбалансированная миграционная политика на территории европейских государств приводит к снижению достигнутого с учетом норм международного права и европейских стандартов уровня достаточного жилья, создает допустимость двойных стандартов в области уважения права на жилище, влечет не развитие населенных пунктов, а обратную тенденцию, включая распространение самовольного строительства, захват территории, что нарушает публичные интересы и безопасность проживания граждан на соответствующих территориях. В этом аспекте право на жилище имеет безусловно публичный характер, оказывающий влияние на вопросы суверенитета и национальной безопасности.

1. Konvenciya o zaschite prav cheloveka i osnovnyh svobod (Zaklyuchena v g. Rime 04.11.1950) // Sobranie zakonodatel'stva RF. 08.01.2001, N 2, st. 163

2. Evropeyskaya social'naya hartiya (peresmotrennaya) (prinyata v g. Strasburge 03.05.1996) // Byulleten' mezhdunarodnyh dogovorov. 2010, N 4, aprel', s. 17 – 67 Dannyy dokument vstupil v silu s 1 iyulya 1999 goda. Dlya Rossiyskoy Federacii dannyy dokument vstupil v silu s 1 dekabrya 2009 goda (Byulleten' mezhdunarodnyh dogovorov. N 4, 2010).

3. Opredelenie Konstitucionnogo Suda RF ot 23.04.2015 N 997-O «Ob otkaze v prinyatii k rassmotreniyu zhaloby grazhdanina Shalunca Karena Zavurovicha na narushenie ego konstitucionnyh prav podpunktom «a» punkta 6 Pravil predostavleniya molodym sem'yam social'nyh vyplat na priobretenie (stroitel'stvo) zhil'ya i ih ispol'zovaniya»; Opredelenie Konstitucionnogo Suda RF ot 15.01.2015 N 3-O «Ob otkaze v prinyatii k rassmotreniyu zhaloby grazhdanki Siginoy Ksenii Vladimirovny na narushenie ee konstitucionnyh prav polozheniyami podpunkta «a» punkta 6 i podpunkta «a» punkta 18 Pravil predostavleniya molodym sem'yam social'nyh vyplat na priobretenie (stroitel'stvo) zhil'ya i ih ispol'zovaniya» // SPS Konsul'tant Plyus.

4. Federal'nyy zakon ot 29.12.2004 N 189-FZ «O vvedenii v deystvie Zhilischnogo kodeksa Rossiyskoy Federacii» // Rossiyskaya gazeta. N 1, 12.01.2005.

5. Zakon RF ot 24.12.1992 N 4218-1 «Ob osnovah federal'noy zhilischnoy politiki» // Rossiyskaya gazeta. N 15, 23.01.1993. Utratil silu s 1 marta 2005 goda v svyazi s prinyatiem Federal'nogo zakona ot 29.12.2004 N 189-FZ, kotorym vveden v deystvie Zhilischnyy kodeks Rossiyskoy Federacii ot 29.12.2004 N 188-FZ.

6. Postanovlenie Konstitucionnogo Suda RF ot 24.03.2015 N 5-P «Po delu o proverke konstitucionnosti stat'i 19 Federal'nogo zakona «O vvedenii v deystvie Zhilischnogo kodeksa Rossiyskoy Federacii» v svyazi s zhaloboy grazhdanina A.M. Bogatyreva» // Vestnik Konstitucionnogo Suda RF, N 3, 2015.

7. Postanovlenie ESPCh ot 06.12.2011 «Delo «Gladysheva (Gladysheva) protiv Rossiyskoy Federacii» (zhaloba N 7097/10) – po delu obzhaluetsya lishenie sudom zayavitel'nicy prava sobstvennosti na kvartiru i posleduyuschee vyselenie iz kvartiry, dobrosovestnym pokupatelem kotoroy ona yavlyaetsya. Po delu dopuscheno narushenie trebovaniy stat'i 8 Konvencii o zaschite prav cheloveka i osnovnyh svobod i stat'i 1 Protokola 1 k Konvencii // Byulleten' Evropeyskogo Suda po pravam cheloveka, 2012, N 6.

8. Evropeyskaya social'naya hartiya (peresmotrennaya) ratificirovana Federal'nym zakonom ot 03.06.2009 N 101-FZ Federal'nyy zakon ot 03.06.2009 N 101-FZ «O ratifikacii Evropeyskoy social'noy hartii (peresmotrennoy) ot 3 maya 1996 goda» // Rossiyskaya gazeta. N 102, 05.06.2009

9. Programma OON-Habitat 1978 g.; «Stambul'skaya deklaraciya po naselennym punktam» (Prinyata v g. Stambule 03.06.1996 - 14.06.1996 Konferenciey OON po naselennym punktam (Habitat)) // http://www.un.org/ru/ga/habitat/;http://www.unhabitat.ru/ru/index/metod_centre

10. Global'naya strategiya v oblasti zhil'ya do 2000 g. (General'naya Assambleya OON, 1988 g.) // http://www.un.org/ru/ga/43/docs/43res.shtml

11. Federal'nyy zakon ot 21.07.1997 N 122-FZ «O gosudarstvennoy registracii prav na nedvizhimoe imuschestvo i sdelok s nim» // Rossiyskaya gazeta. N 145, 30.07.1997.

12. Postanovlenie Konstitucionnogo Suda RF ot 04.06.2015 N 13-P «Po delu o proverke konstitucionnosti polozheniy stat'i 31.1 Federal'nogo zakona «O gosudarstvennoy registracii prav na nedvizhimoe imuschestvo i sdelok s nim» v svyazi s zhaloboy grazhdan V.A. Knyazik i P.N. Puzyrina» // Vestnik Konstitucionnogo Suda RF. N 5, 2015

13. Mnenie sud'i Konstitucionnogo suda RF k Postanovleniyu Konstitucionnogo Suda RF ot 04.06.2015 N 13-P «Po delu o proverke konstitucionnosti polozheniy stat'i 31.1 Federal'nogo zakona "O gosudarstvennoy registracii prav na nedvizhimoe imuschestvo i sdelok s nim" v svyazi s zhaloboy grazhdan V.A. Knyazik i P.N. Puzyrina» // Vestnik Konstitucionnogo Suda RF. N 5, 2015

14. Postanovlenie Konstitucionnogo Suda RF ot 21.04.2003 N 6-P «Po delu o proverke konstitucionnosti polozheniy punktov 1 i 2 stat'i 167 Grazhdanskogo kodeksa Rossiyskoy Federacii v svyazi s zhalobami grazhdan O.M. Marinichevoy, A.V. Nemirovskoy, Z.A. Sklyanovoy, R.M. Sklyanovoy i V.M. Shiryaeva» // Vestnik Konstitucionnogo Suda RF. N 3, 2003

15. Federal'nyy zakon ot 13.07.2015 N 218-FZ «O gosudarstvennoy registracii nedvizhimosti» // Rossiyskaya gazeta. N 156, 17.07.2015.

16. Obzor sudebnoy praktiki po delam, svyazannym s istrebovaniem zhilyh pomescheniy ot dobrosovestnyh priobretateley, po iskam gosudarstvennyh organov i organov mestnogo samoupravleniya (utv. Prezidiumom Verhovnogo Suda RF 01.10.2014) // Byulleten' Verhovnogo Suda RF. N 2, fevral', 2015

17. Obzor sudebnoy praktiki po delam, svyazannym s istrebovaniem zhilyh pomescheniy ot grazhdan po iskam gosudarstvennyh organov i organov mestnogo samoupravleniya (utv. Prezidiumom Verhovnogo Suda RF 25.11.2015) // Byulleten' Verhovnogo Suda RF. N 5, may, 2016.

18. Postanovlenie ESPCh ot 07.05.2002 «Delo «Burdov (Burdov) protiv Rossii» (zhaloba N 59498/00) - po delu obzhaluetsya narushenie punkta 1 Stat'i 6 Konvencii o zaschite prav cheloveka i osnovnyh svobod i Stat'i 1 Protokola N 1 k Konvencii suschestvennymi i neobosnovannymi zaderzhkami ispolneniya vstupivshih v zakonnuyu silu resheniy suda // Rossiyskaya gazeta. 04.07.2002.

19. Kovler A.I. «Gerasimov i drugie protiv Rossii - novoe «pilotnoe postanovlenie» Evropeyskogo Suda» // Mezhdunarodnoe pravosudie. 2014. N 3. S. 3–10.

20. Federal'nyy zakon ot 30 aprelya 2010 goda N 68-FZ «O kompensacii za narushenie prava na sudoproizvodstvo v razumnyy srok ili prava na ispolnenie sudebnogo akta v razumnyy srok» // Rossiyskaya gazeta. N 94. 04.05.2010.

21. Postanovlenie ESPCh ot 01.07.2014 po delu «Gerasimov i drugie (GerasimovandOthers) protiv Rossii» (zhaloba N N 29920/05, 3553/06, 18876/10, 61186/10, 21176/11, 36112/11, 36426/11, 40841/11, 45381/11, 55929/11, 60822/11) // SPS Konsul'tant plyus.

22. Resheniya Komiteta Ministrov Soveta Evropy po delam protiv RF //http://www.coe.int/ru/web/execution/resenia-komiteta-ministrov-soveta-evropy

23. Press-reliz Sekretarya Suda (neoficial'nyy perevod) ECHR / ESPCh № 194 (2014) 01.07.2014.

24. Federal'nyy zakon ot 29.02.2012 N 15-FZ «O vnesenii izmeneniy v otdel'nye zakonodatel'nye akty Rossiyskoy Federacii v chasti obespecheniya zhilymi pomescheniyami detey-sirot i detey, ostavshihsya bez popecheniya roditeley» // Rossiyskaya gazeta. N 46, 02.03.2012.

25. Obzor zakonodatel'stva i sudebnoy praktiki Verhovnogo Suda Rossiyskoy Federacii za chetvertyy kvartal 2008 goda (utv. Postanovleniyami Prezidiuma Verhovnogo Suda RF ot 25.03.2009, ot 04.03.2009) // Byulleten' Verhovnogo Suda RF. N 5, may, 2009

26. Postanovlenie ESPCh po delu «Ivanova i Cherkezov protiv Bolgarii» (IvanovaandCherkezov v. Bulgaria, zhaloba N 46577/15) ot 21 aprelya 2016 goda. Informaciya o Postanovlenii ESPCh ot 21.04.2016 po delu "Ivanova i Cherkezov (IvanovaandCherkezov) protiv Bolgarii" (zhaloba N 46577/15) - po delu obzhaluetsya zhaloba zayaviteley na prikaz o snose zhilischa zayaviteley za narushenie stroitel'nyh pravil pri otsutstvii ocenki proporcional'nosti. Po delu ne dopuscheno narusheniy trebovaniy Konvencii o zaschite prav cheloveka i osnovnyh svobod // «Byulleten' Evropeyskogo Suda po pravam cheloveka. Rossiyskoe izdanie», 2016, N 9(171)

27. Postanovlenie Konstitucionnogo Suda RF ot 14.04.2008 N 7-P «Po delu o proverke konstitucionnosti abzaca vtorogo stat'i 1 Federal'nogo zakona «O sadovodcheskih, ogorodnicheskih i dachnyh nekommercheskih ob'edineniyah grazhdan»v svyazi s zhalobami ryada grazhdan» // Vestnik Konstitucionnogo Suda RF. N 3, 2008; Postanovlenie Konstitucionnogo Suda RF ot 30.06.2011 N 13-P «Po delu o proverke konstitucionnosti abzaca vtorogo stat'i 1 Federal'nogo zakona «O sadovodcheskih, ogorodnicheskih i dachnyh nekommercheskih ob'edineniyah grazhdan» v svyazi s zhaloboy grazhdanina A.V. Vorob'eva» // Vestnik Konstitucionnogo Suda RF. N 5, 2011

28. Konvenciya o grazhdansko-pravovyh aspektah mezhdunarodnogo pohischeniya detey (Gaaga, 25 oktyabrya 1980 g.). Konvenciya vstupila v silu 1 dekabrya 1983 g. Konvenciya vstupila v silu dlya Rossiyskoy Federacii 1 oktyabrya 2011 g. Rossiyskaya Federaciya prisoedinilas' k nastoyaschey Konvencii Federal'nym zakonom ot 31 maya 2011 g. N 102-FZ s ogovorkoy // Sobranie zakonodatel'stva Rossiyskoy Federacii ot 19 dekabrya 2011 g. N 51 st. 7452, v Byulletene mezhdunarodnyh dogovorov, yanvar' 2013 g., N 1

29. Postanovlenie Pravitel'stva RF ot 09.07.2016 N 649 «O merah po prisposobleniyu zhilyh pomescheniy i obschego imuschestva v mnogokvartirnom dome s uchetom potrebnostey invalidov» (vmeste s «Pravilami obespecheniya usloviy dostupnosti dlya invalidov zhilyh pomescheniy i obschego imuschestva v mnogokvartirnom dome») // Sobranie zakonodatel'stva RF. 25.07.2016, N 30, st. 4914.

30. «Konvenciya o pravah invalidov» (Zaklyuchena v g. N'yu-Yorke 13.12.2006). Konvenciya vstupila v silu 03.05.2008. Rossiya podpisala Konvenciyu 24.09.2008 (Rasporyazhenie Prezidenta RF ot 05.08.2008 N 450-rp), ratificirovala (Federal'nyy zakon ot 03.05.2012 N 46-FZ). Ratifikacionnaya gramota peredana na hranenie General'nomu sekretaryu OON 25.09.2012. Konvenciya vstupila v silu dlya Rossii 25.10.2012. // Byulleten' mezhdunarodnyh dogovorov. 2013. N 7. S. 45 - 67.

31. «Vseobschaya deklaraciya prav cheloveka» (prinyata General'noy Assambleey OON 10.12.1948) // Rossiyskaya gazeta. 10.12.1998

32. Mezhdunarodnyy pakt ot 16.12.1966 «Ob ekonomicheskih, social'nyh i kul'turnyh pravah». Pakt vstupil v silu dlya SSSR s 3 yanvarya 1976 goda // Byulleten' Verhovnogo Suda RF. N 12, 1994

33. Mezhdunarodnyy Pakt ot 16.12.1966 «O grazhdanskih i politicheskih pravah». Pakt vstupil v silu dlya SSSR s 23 marta 1976 goda // Byulleten' Verhovnogo Suda RF. N 12, 1994.