На формирование социально-педагогических воззрений А.С. Макаренко большое влияние оказали отечественные и зарубежные исследования в области социологии, экономики, философии права, этики и т.д. «Один из главных “секретов” успеха А.С. Макаренко, – писал Е.И. Шехтерман, – состоит в том, что он осуществил конкретный синтез педагогики с рядом смежных наук, применил по-новому, творчески конкретизировал в полном соответствии с новыми историческими условиями ряд философских, социально-политических, педагогических, психологических, этических, эстетических, экономических идей, принципов, понятий, категорий и сам ввел ряд принципиально новых педагогических принципов и понятий. Причем все эти принципы и понятия отнюдь не изолированы друг от друга, а образуют сложные, целостные, разветвленные системы и группы, системы систем» [1, с. 28].

В 1922 г. в записке «Вместо коллоквиума» А.С. Макаренко указал, что в области политической экономии и истории социализма изучал труды Туган-Барановского, Железнова, Михайловского [2, с. 10]. Возникает вопрос: какое влияние на социально-педагогические воззрения Макаренко оказали идеи указанных социологов-экономистов?

Следует обратить внимание на то, что в перечисленном списке Антон Семенович не случайно первым упоминает М.И. Туган-Барановского (1865–1919). Показателен и тот факт, что труды ученого пользовались большой популярностью в дореволюционной России. Как утверждают социологи, М.И. Туган-Барановский «…не отрицал социальный идеал марксизма, но искал иные пути для его реализации, которые вели бы к решению главной проблемы – проблемы личности. Поэтому каждый из них создает собственную концепцию социализма – “гармонический социализм” у Туган-Барановского, “христианский социализм” у Булгакова, “персоналистический социализм” у Бердяева. Особенно много этим вопросом занимался Туган-Барановский, посвятивший ряд исследований критическому анализу существующих трактовок социалистического идеала и обоснованию концепции этического социализма в духе философии И. Канта. Главную проблему он видел в том, как разрешить извечное противоречие между коллективизмом и индивидуализмом. Форму его разрешения он находит в кооперации, суть которой заключается в принципе свободной самоорганизации общества, на основе интеграции общих и частных интересов. Кооператив, как добровольное хозяйственное объединение, преследует цель увеличения доходов благодаря общему ведению хозяйства. В такой организации царит не капитал, а человек, и опирается она, прежде всего, на духовно-нравственные основания. …Общество должно превратиться “в добровольный союз свободных людей – стать насквозь свободным кооперативом”» [3, с. 224].

М.И. Туган-Барановский не пользуется понятием «экономика», а использует понятие «хозяйство», «трактуя его не столько как экономическое, сколько как социологическое понятие». Под понятием «хозяйство» он понимает «“совокупность действий человека, направленных на внешнюю природу и имеющих своей целью не наслаждение самой деятельностью, но создание материальной обстановки, необходимой для удовлетворения наших потребностей”. …Хозяйство одновременно есть и материальный, и социальный процесс… представляя собой и определенное культурное единство, независимое от личности хозяина, т.е. совокупность приспособлений и учреждений, служащих целям хозяйственной деятельности» [3, с. 222]. К признакам хозяйственной деятельности Туган-Барановский относил определенный план, расчет, а также создание средств для удовлетворения потребностей (а не цель сама по себе) и направленность на материальные условия существования человека.

Понятно, почему в начале 1920-х гг. А.С. Макаренко в отчетных документах и статьях о колонии им. М. Горького также использует термин «хозяйство». Педагог вкладывал в это понятие материальный (это и материальный, и социальный процесс) и духовный смысл (организация защиты личности). Например, в отчетной ведомости за апрель 1923 г. он писал: «Напряженная работа по хозяйству не оставляет энергии для игр на открытом воздухе» [2, с. 222]. В его тезисах доклада «Организация воспитания трудного детства» (1926 г.) читаем: «…10. Реальная логика колонии – это логика хозяйства. Труд определяется хозяйством, которое должно отличаться развитием, мощностью, прибыльностью, веселым тоном. Труд определяется хозяйством – знание, точность, учет, умение, “ухватка”, план, отчет, ответственность… 12. Логика хозяйства и логика труда вместе дают железную логику коммуны. Она требует быстрого экономного совещания, короткого приказа и короткого исполнения. Но она же требует и организации защиты личности» [2, с. 54]. В «Очерке о работе Полтавской колонии им. М. Горького» (1925 г.) Макаренко выделяет тему «Хозяйство». Читаем: «По мысли педагогического коллектива, хозяйство должно было сделаться основным фоном педагогической работы колонии. …Проблема хозяйства в детском учреждении весьма важная проблема, которую нельзя пока что считать решенной. Во всяком случае, хозяйство должно рассматриваться нами прежде всего как педагогический фактор. …Только труд в условиях коллективного хозяйства для нас ценен, но ценен только потому, что в нем в каждый момент присутствует экономическая забота, а не только трудовое усилие. Хозяйственная (экономическая) забота, с нашей точки зрения, является элементарным объектом воспитания… Но… только переживание хозяйственной заботы может дать мощный толчок, с одной стороны, для воспитания нужных нам качеств коллектива, с другой – для логического оправдания норм поведения личности в коллективе. А как раз качество коллектива и нормы поведения личности в коллективе являются местом, где располагаются наши цели… Сделав хозяйственную заботу отправной точкой в процессе воспитания, мы, в полном согласии с теорией исторического материализма, все формы нашей жизни и организации вывели из хозяйства и хозяйствования. Главные формы… – это хозяйственные требования к воспитателю и воспитаннику, организация хозяйственно-активных отрядов, точная дисциплина, труд, осложненный хозяйственной целью, игнорирование узкоиндивидуальных черт колонистов, хозяйственная позиция по отношению к окружающему миру» [2, с. 45–47]. В это время колония достигла больших хозяйственных результатов.

В письме А.М. Горькому от 24 ноября 1925 г. Макаренко совершенно справедливо сетовал на то, что «…наше советское воспитание так, как оно определяется в нашей литературе, и в особенности, как оно сформировалось на практике, не представляет ничего ни революционного, ни советского, ни просто даже разумного. Мы оказались без определенной системы, без строгой линии, а самое главное, без какого бы то ни было воспитания… Мы перекроили нашу жизнь по новым выкройкам, которые давно были заготовлены, а о воспитании и о его планах никто у нас серьезно не беспокоился» [2, с. 225].

В следующем письме (10 февраля 1926 г.) Макаренко признавался: «Мы в нашей работе достигли бы большего, если бы нам не мешали… Те формы, которые нам рекомендуются, прямо противоположны задаче, способы организации, финансирования, учета, отчета, штатов решительным образом противоречат задачам нового воспитания… А между тем новое воспитание возможно. Это сразу видно, если подойти к делу с простым здравым смыслом, не особенно полагаясь на педагогику. Нужно создать новую педагогику, совсем новую. Наш коллектив чувствует себя в силах принять участие в этом создании, и мы уже много сделали за 5 ½ лет. Но первое, что нам нужно, это свобода от делопроизводителей, свобода от всякого хлама, которым мы завалены, а потом уже мы легко избавимся и от педагогических предрассудков. Вот почему мы и стремимся в Запорожье. Там экономическая мощь и общий размах помогут нам посадить бухгалтеров на их место. То обстоятельство, что вместе с нами стремятся и все хлопцы, страшно нас поддерживает и внушает веру в успех» [4, с. 23].

Социологи и экономисты, анализируя наследие М.И. Туган-Барановского, пишут о том, что «…марксизм понял хозяйство слишком узко, связав его только с удовлетворением низших потребностей. На самом деле не существует ни одной потребности, вплоть до самых высших, в удовлетворении которых хозяйство не играло бы никакой роли. Этим и обусловливается центральное его положение в социальной жизни, которой оно придает системный характер. Хозяйство есть центр, в котором, как радиусы, пересекаются и соединяются все отрасли (линии) социальной деятельности. Все, что совершается в центре, идет по всем радиусам. Влияя на центр, радиусы влияют друг на друга. И только то окажет воздействие на общество в целом, что вызовет определенные изменения в хозяйстве. Но это не означает совпадения социальной жизни с хозяйством: радиусы только исходят из центра, но идут дальше него. Чем выше ступень, тем меньше доля собственно хозяйственной деятельности. А поскольку с развитием общества возрастает роль высших духовных потребностей, то и социальное значение хозяйственного момента должно постепенно уменьшаться. В этом, по мнению Туган-Барановского, и заключается основная тенденция социального прогресса» [3, с. 222, 223].

Нетрудно заметить, что А.С. Макаренко в своей педагогической практике руководствовался подобными положениями.

Определяя контуры построения нового общества, Туган-Барановский главным этическим принципом считал кантианскую идею верховной ценности человеческой личности (учение Канта об этическом идеале считал центральной идеей этического сознания). Признавая полезность капитализма как системы хозяйства для России, ученый в то же время критиковал капитализм с социально-нравственных позиций. Противоречия он видел, с одной стороны, в том, что человеческая личность превращается в средство, раба вещей, а с другой – что укрепляется общественно-моральное сознание (кантовское признание личности верховной ценностью общественной жизни). В документе «Вместо коллоквиума» А.С. Макаренко писал, что читал «Критику чистого разума» Канта. Анализ изученных источников выявил связь и преемственность кантинианских идей Туган-Барановского с философско-педагогическими воззрениями Макаренко.

В работе «Социализм как положительное учение» Туган-Барановский называл неравенство людей социальным злом. Однако устранение неравенства – это только первый шаг к достижению социального идеала, под которым ученый понимал не социальное равенство, а социальную свободу. Заметим, что Макаренко писал о свободе и счастье человека, но не о равенстве людей. Туган-Барановского занимала идея поиска этико-философской основы объединения трудовой стоимости и теории предельной полезности, он считал, что труд является основным источником прибыли. Если К. Маркс предсказывал крушение капиталистической экономической системы, то Туган-Барановский утверждал обратное – ее жизнеспособность.

Следует обратить внимание на то, что и у Макаренко на этот счет были сомнения. В документе «Вместо коллоквиума» (данный фрагмент был изъят из документа «Вместо коллоквиума» при публикации в первом томе педагогических сочинений А.С. Макаренко) он писал: «По политическим убеждениям – беспартийный. Считаю социализм возможным в самых прекрасных формах человеческого общежития, но полагаю, что пока под социологию не подведен крепкий фундамент научной психологии, в особенности психологии коллективной, научная разработка социалистических форм невозможна, а без научного обоснования невозможен современный социализм» [5, с. 58].

Позже, анализируя 20-летний период народного образования в СССР в статье «На пороге третьего десятилетия» (1937), Макаренко подвел следующие итоги: «Создавая советскую школу в тяжелой идеологической борьбе и среди материальных трудностей, мы сумели развить до невиданных пределов гуманистические, высокочеловеческие принципы воспитания. Мы не уступили ни разболтанному, анархическому “свободному” индивидуализму, ни формалистическим соблазнам внешней муштровки. Мы сохранили настоящую, глубокую любовь к нашим детям» [2, с. 50].

Вместе с тем педагог указал на недостатки в области методики воспитательной работы: «Не оформился по-настоящему ученический коллектив: не найдены еще в нем гармонические линии свободы и дисциплины. Не установился общий стиль и тон нашего педагогического коллектива» [2, с. 51]. Подчеркнем, что проблема гармонизации свободы личности и дисциплины в конце 1930-х годов все еще оставалась для Антона Семеновича центральной.

А.С. Макаренко изучал работы единомышленника Туган-Барановского экономиста В.Я. Железнова (1896–1933). В.Я. Железнов получил известность после выхода книги «Очерки политической экономии» (1896 г.), которая выдержала восемь изданий и была переведена на немецкий язык. Подвергнув тщательному анализу теорию промышленных кризисов в России и во всем мире Туган-Барановского, В.Я. Железнов пришел к выводу, что «…несмотря на свою большую эрудицию Туган-Барановский был, однако, относительно мало информирован о новостях в области исследования экономической конъюнктуры. Он не уделял этому должного внимания, считая свою теорию недосягаемой, и не обращал внимания на тот факт, что молодые ученые России идут уже по новому пути, указывая на недостатки его теории».

После революции В.Я. Железнов работал в Наркомате финансов, был членом комиссии по истории знаний в Академии наук СССР. В работе «Россия» (1927 г.) он дал анализ российской социальной науке до конца ХIХ века и российской экономической теории в настоящее время. В частности, отметил большую роль Чернышевского на развитие общественной мысли. Как и Герцен, Чернышевский усматривал в общине «первый шаг к реализации будущего социалистического порядка». Железнов видит в Чернышевском логичного, трезвого мыслителя, который в то же время оживлял «...логическое развитие мысли блестящей диалектикой. Воспринятые от Фурье принципы коммунистического общества он считал несомненными и не анализировал их дальше. Основы его мировоззрения базировались на натуралистическо-антропологической философии Фейербаха и утилитаризме Бентама и Дж. С. Милля». В.Я. Железнов отметил, что именно Чернышевский перевел на русский язык книгу Дж. С. Милля «Основы политической экономии», сопроводив ее критическими комментариями [6, с. 269, 270, 293].

Несмотря на «осторожную» оценку Железновым значения М.Н. Туган-Барановского, необходимо сказать, что именно Михаил Иванович стал первым русским экономистом, получившим мировое признание. Однако в советское время «был одним из самых очерняемых авторов. Сегодня его считают гордостью национальной экономической науки…» [7, с. 323].

А.С. Макаренко хорошо знал труды публициста, литературного критика, социолога Н.К. Михайловского (1842–1904). Отметим, что в 1870 годы влияние Михайловского – теоретика народничества – на революционную молодежь было особенно сильным. В 1865 г. Николай Константинович сотрудничал в «Книжном вестнике», в 1869–1884 гг. по приглашению Некрасова работал в журнале «Отечественные записки», позже возглавил журнал «Русское богатство». Его перу принадлежат сочинения: «Что такое прогресс?» (1869), «Аналитический метод в общественной науке» (1969), «Теория Дарвина и Общественная наука» (1870–1873), «Борьба за индивидуальность» (1875–1876), «Записки профана» (1875–1877), «Герои и толпа» (1882). Можно предположить, что из сочинений Н.К. Михайловского Антон Семенович мог заимствовать знаменитую «формулу прогресса». В работе «Что такое прогресс?» Николай Константинович писал: «Прогресс есть постепенное приближение к целостности неделимых, к возможно полному и всестороннему разделению труда между органами и возможно меньшему разделению труда между людьми. Безнравственно, несправедливо, вредно все, что задерживает это движение. Нравственно, справедливо, разумно и полезно только то, что уменьшает разнородность общества, усиливая тем самым разнородность его отдельных членов» [7, с. 219].

При помощи субъективного метода в социологии Н.К. Михайловский рассматривал историю с позиции «нравственного, справедливого, должного», исключая возможность революционного движения в России. Идея о существовании «правды-истины» (объективная правда принадлежит объективному ходу событий общественной жизни) и «правды-справедливости» (субъективная правда выражает внутренний мир людей) есть двуединая правда, с позиции которой Михайловский рассматривал явления общественной жизни. В основе его теории «героев» и «толпы» лежала идея бессознательного и подражательного массового движения.

Н.К. Михайловский также поднимал и решал вопросы личности и общества, трудовой общины, разделении труда и кооперации. Так, он писал об общественном и физиологическом разделении труда (позже выделил техническое разделение труда, как «распадение» производства на отдельные мелкие операции). Если общественное разделение труда понижает социальную организацию, то физиологическое разделение труда является условием прогресса. «Физиологическое – “разделение труда между органами в пределах одного неделимого”», общественное – «разделение “между целыми неделимыми” в пределах вида, расы, народа, общества» [3, с. 61]. Н.К. Михайловский выдели два типа кооперации. Первый тип – простая кооперация, основанная на сходстве между людьми, на сочетании «…равных и независимых индивидов, преследующих общие цели и интересы и входящие в группу всей своей разнородностью. Сложная кооперация основана на различии между людьми, причем общность их целей и интересов сменяется антагонизмом между ними» [3, с. 62].

Перед А.С. Макаренко стояла чрезвычайно трудная задача – научить беспризорников и правонарушителей трудиться, ежедневно совершать трудовые усилия. Для решения этой и других первостепенных задач много полезного педагог почерпнул из приведенных выше положений Михайловского.

На наш взгляд, А.С. Макаренко должны были заинтересовать и «Записки профана» Н.К. Михайловского. Осуждая современную педагогику, Николай Константинович называет ее не наукой и не искусством, а какой-то игрушечной лавкой. Цитируя Михайловского, С.А. Золотарев писал: «“Люди с необыкновенным апломбом, кокетничая своими знаниями, думают, оседлав Локка, ездить на нем до скончания века” и гордятся, что “открыли секрет искусственного приготовления детей по самому естественному методу”. Но они не могут прямо и точно ответить, когда их спрашивают, в чем же заключаются научные основы их деятельности» [8, с. 135].

Любопытно, что в «Записках профана» речь идет и о Л.Н. Толстом-педагоге, которого Михайловский, как отмечал и С.А. Золотарев, ставил неизмеримо выше своих противников, для которого важнее был народ, который «не ездит на одном “коньке”, свободен от нетерпимости в мнениях, и сам готов считать наилучшим яснополянское определение педагогики как науки, изучающей условия благоприятные и неблагоприятные для стремлений ученика и учителя к равенству в общем образовании. Но при этом Михайловский разбивает “твердые, как камень”, мнения Руссо о прирожденном совершенстве и не желает искать научных идеалов позади, а не впереди» [8, с. 136].

В «Записках профана» народ (реальные люди, т.е. профаны) создает условия для развития науки. В свою очередь, наука служит народу и отчитывается перед ним, удовлетворяя потребности в познании, справедливости, в благе. Таков взгляд на социальный мир действующих людей – профанов. Для Михайловского такое видение и есть субъективный метод в действии. Следует напомнить, что Макаренко неоднократно сетовал на педагогическую науку, которая не разрабатывает методик работы с несовершеннолетними правонарушителями.

У Н.К. Михайловского логика субъективного метода раскрывается понятием «предвзятое мнение», или апперцепция, что, как утверждают ученые, является центральным понятием методологии гуманитарного познания. Михайловский отмечал, что апперцепция («предвзятое мнение») обусловливается «запасом предыдущего, бессознательного или сознательного приобретения опыта» и «высотой нравственного уровня исследователя». Перцепция (т.е. опыт) и апперцепция, взаимодействуя, определяют направленность внимания, приводят в действие уровень нравственности («вступает в действие второй элемент предвзятого мнения» [3, с. 58]). Эти и другие идеи Михайловского, на наш взгляд, были близки воззрениям Макаренко. Даже в макаренковской терминологии «проскальзывает» термин «апперцепция».

В 1922 г. («Вместо коллоквиума) А.С. Макаренко засвидетельствовал, что досконально изучил труды ученых в области разнообразных наук. Так, по истории, писал Макаренко, «почти на память» знал Ключевского, Покровского, перечитывал Соловьева, хорошо знал монографии Костомарова и Павлова-Сильванского, труды Виппера, Аландского, Петрушевского, Кареева. «Вся литература по истории, имеющаяся на русском языке», была ему известна. «Феодализмом во всех его исторических и социологических проявлениях» больше всего интересовали Макаренко, был «прекрасно знаком с эпохой Великой французской революции». Педагог также засвидетельствовал, что читал социологические этюды «указанных исторических писателей», а также специальные труды социологов (по социологии лучше всего ему были известны работы о происхождении религии и о феодализме [2, с. 9, 10].

В годы учебы в Полтавском учительском институте (1914–1917) А.С. Макаренко проявил себя способным, талантливым студентом, ему даже пророчили карьеру ученого-историка. Брат педагога, Виталий Семенович, в воспоминаниях писал, что «…среди научных книг А. больше всего прочитал книг по русской истории. Запомнились имена Ключевского, Платонова, Костомарова, Милюкова, Грушевского (“История Украины”), Шильдера (“Александр 1”, “Николай 1”). Всеобщей историей А. не интересовался, кроме истории Рима (он прочел всех древних римских историков) и истории французской революции, по которой он прочел несколько трудов, из них довольно солидный в 3-х томах перевод с французского (“Французская революция”) – имя автора я не запомнил. После истории, по количеству прочитанных А. книг, надо поставить философию» [9, с. 31].

Из переписки лаборатории «Макаренко-реферат» с В.С. Макаренко (1970–1982) мы узнаем, что книги в те годы Антон Семенович не собирал. «Вся библиотека Антона в Крюкове в 1920-е годы состояла из “Большой энциклопедии” (22 тома), которую он купил в кредит в 1913 г.» [9, с. 87]. Но в воспоминаниях Виталий Семенович уточнил, что (кроме энциклопедии) «библиотека Антона состояла из 8 томов Ключевского – “Курс русской истории”» [9, с. 32].

В 1930-е годы А.С. Макаренко планировал участвовать в конкурсе на лучший учебник по истории. В его архиве сохранились черновые материалы к учебнику. Известно, что он планировал написать повесть или роман о Владимире Мономахе. В 1960-е годы В.Е. Гмурман опубликовал материалы бесед с Галиной Стахиевной Макаренко. Об истории Антон Семенович говорил, что ее может преподавать всякий – «предмет очень интересный» [10, с. 98].

В области социологии, политической экономии и истории социализма А.С. Макаренко был «знаком со специальными трудами Спенсера, М. Ковалевского и Денграфа, а также с Ф-де Куланжем и де-Роберти» [2, с. 9, 10].

В макаренковедении нет сколько-нибудь единой общепринятой точки зрения по вопросу влияния учений названных авторов на творчество Макаренко. Проведенное исследование позволяет сделать вывод, что идеи перечисленных ученых оказали существенное влияние на педагогическое мышление Макаренко. Первым в макаренковском списке упоминается философ, социолог, психолог, родоначальник позитивизма и социального дарвинизма Гербарт Спенсер (1820–1903) [2, с. 9, 10].

Представляет интерес следующее высказывание С.А. Золотарева о влиянии идей Спенсера на российскую интеллигенцию:

«Всеми известное сочинение Спенсера о “воспитании умственном, нравственном и физическом” впервые переведено на русский язык в 1877 г., шестнадцать лет спустя после появления его в свет, но, вообще, со взглядами Спенсера был знаком уже Ушинский, частью воспользовавшийся им в своей “Антропологии”; со Спенсером полемизирует Л. Толстой уже в своих ранних произведениях. Параллель между Л. Толстым и Спенсером очень интересна» [8, с. 161].

И далее: «Социология, включающая в себе и вопросы воспитания, есть, по Спенсеру, высшая часть космологии. Общество, развиваясь по тем же законам, как всякий организм, мало-помалу придет к такому состоянию, когда правительство и законы будут не нужны для индивидуума, воспитанного социальной дисциплиной для счастья в обществе. Тогда настанет истинное счастье, которого теперь нет… Из основных своих взглядов Спенсер выводит и принципы воспитания. Он не может, во-первых, предоставить детей самим себе. Они совсем не такое совершенство, как о них говорят; они должны развиваться. Во-вторых, нельзя оставить воспитания и на произвол воспитателя: “каждый мучить неутомимой жаждой влиять своею индивидуальностью”, и отсюда происходит предпочтение таким знаниям, которые обеспечивают видное предпочтение таким знаниям, которые обеспечивают видное положение, успех, но не имеют социально-существенного значения. Главная же цель воспитания – сделать человека способным жить полною жизнью, т.е. научить, как обращаться с нашим телом, как развивать наш ум, как вести дела, как воспитывать детей, как использовать обязанности гражданина, как пользоваться природными дарованиями, как употреблять свои способности “с наибольшей пользой для себя и других”… Система обучения должна быть основана на знании психологии, необходимой одинаково учителям и родителям… Нужно поощрять и направлять, а не игнорировать детскую любознательность… Отрывая ученика от самостоятельной, интересной ему работы, угрозами заставляя его усваивать недоступные или неинтересные ему сведения, мы ослабляем его способности, вызываем отвращение к знанию вообще. Только путем саморазвития, планомерно поддерживаемого школой, дети «дойдут до высшего проявления сил своих, и знания, приобретенные ими, станут вполне их собственность. Это единственная гарантия того, что и после школы люди не перестанут учиться. Сама природа распорядилась так, что здоровое упражнение наших сил приятно для нас. Это удовольствие деятельности и должно быть самым рациональным стимулом в приобретении знаний. При умелом ведении дела не понадобиться употреблять какой-нибудь иной стимул, кроме этого природного» [8, с. 162–164].

«Говоря о нравственном воспитании, – отмечал С.А. Золотарев, – Спенсер прежде всего устанавливает, что оно далеко не всесильно и оказывает свое влияние лишь до известной степени. Разумеется, целью его должно быть существо, способное управлять собою по велениям гражданского долга.

Воспитание нравственное начинается в семье, и вместе с общественной эволюцией, изменяющей семейный уклад, оно должно подвергнуться медленной эволюции. Спенсер обращает внимание родителей на гибельные результаты «нравственной скороспелости». Высшие нравственные качества человека развиваются медленно – в этом отношении развитие каждого человека аналогично развитию общества… Постоянные угрозы, наказания, запрещения создают отвратительную обстановку в семье, которая пагубно отзовется на детях… Спенсер против наград и наказаний в их общепринятом смысле. Конечно, ребенок может заслужить удовольствие свои трудом, но ценность этого удовольствия по преимуществу психологическая, – в чувстве самоудовлетворения. Наказания в воспитании вредны. В семье, как и в государстве, суровый деспотизм бывает причиной большинства преступлений, которые ему же приходится и обуздывать, тогда как кроткое и либеральное управление уничтожает поводы к раздорам и улучшает нравы и чувства людей. Вместо наказания воспитатель должен допускать, чтобы дети испытывали на себе естественные последствия, сопровождающие каждый неправильный, дурной поступок. В этом приеме заключаются следующие важные положительные стороны: 1) воспитанник приходит к рациональному познанию хорошего и дурного поведения; 2) видя естественные дурные для себя последствия своего поступка, он учится понимать справедливость; 3) отсутствие произвола воспитателя, невольно допускаемого при системе обычных наказаний, предохраняет ребенка от порчи характера; 4) система «естественных последствий» устраняет обоюдное ожесточение в отношениях воспитателя и воспитанника. Высоко оценивая самостоятельность, определенность характера, Спенсер высказывается очень резко против непоследовательности в воспитательных приемах. Непоследовательность – это худшее зло в деле нравственного воспитания» [8, с. 164–166].

Многие идеи и положения Спенсера, выделенные Золотаревым, легко угадываются в педагогике Макаренко. Антон Семенович осмысливал социологические теории с позиций проблемы личности и общества, революционных преобразований и социального прогресса. Спенсер рассматривал человеческое общество как живой биологический организм, которому свойственна законная социальная эволюция. Общество имеет свою эпидерму, сосудистую систему, систему питания (т.е. армию, средства коммуникации, товарообмен). Человек, вливаясь в целостную систему общества, не теряет своей индивидуальности. Спенсер был против вмешательства государства в жизнедеятельность индивида. Общественный организм, как любая система, должен сохранять равновесие. Нарушение равновесия приводит к аномалии системы, к болезни социального организма. Спенсер считал, что социализм – это нарушение равновесия, система «грядущего рабства», причем свобода и справедливость возможны только в нормальном состоянии, то есть в обществе буржуазном.

Так, Спенсер писал: «В каждом социализме подразумевается рабство. Что составляет идею рабства?.. Характерной чертой рабства является то, что человек работает по принуждению, чтобы удовлетворить желаниям другого. Степень его рабства колеблется сообразно с отношением между тем, что он должен делать, и что он может оставить для себя; а кто его господин: личность или общество? – это не имеет значения. Если он должен отдавать весь свой труд обществу и получает из общего достояния ту часть, которую общество ему назначало, – он раб общества. Социалистическая организация требует подобного рода рабства» [11, с. 452].

В отличие от Спенсера, Макаренко считал «социализм возможным в самых прекрасных формах человеческого общежития», но для этого необходимо подвести под социологию «крепкий фундамент психологии, в особенности психологии коллективной»; нужна научная разработка социалистических форм.

Заметим, что Макаренко (как и Спенсер) не отрицал биологического направления в социологии. Неслучайно в указанном документе «Вместо коллоквиума» педагог писал: «Разумеется, совершенно свободно себя чувствую в области физиологии животных и растений… Солидные знания имею в общей биологии. Несколько раз прочитывал всего Дарвина, знаю труды Шмидта и Тимирязева, знаком с новейшими /проявлениями/ дарвинизма» [2, с. 9].

Как и Спенсер, Макаренко сравнивал общество (и коллектив как ячейку общества) с живым организмом, с системой зависимостей, с равновесием (мажорный тон) и т.д.

Можно предположить, что идеи Спенсера вызвали у Макаренко противоречивые чувства. Педагога интересовала та самая спенсеровская «политическая алхимия, с помощью которой можно было бы превратить олово инстинктов в золото поступков». Только Спенсер такую политическую алхимию считал не существующей, ибо «каков бы ни был социальный строй, несовершенная природа граждан будет проявляться в их дурных действиях» [11, с. 451].

Однако следующая мысль Спенсера вполне созвучна идеям Макаренко: «Преуспеяние общества и доля справедливости в его организации зависят, в сущности, от характера его членов, и никакой прогресс не может осуществляться без усовершенствовании в характере, происходящих от мирного труда, подчиненного правилам хорошо регулированной социальной жизни» [11, с. 451]. А.С. Макаренко на практике реализовывал идею гражданских свобод, прав и обязанностей в новом социалистическом обществе. Спенсер писал: «Польза, определенная не эмпирическим, а рациональным способом, требует поддержания индивидуальных прав, а, следовательно, запрещает то, что может быть им противно» [11, с. 451].

И далее: «Здесь мы достигли крайнего предела, у которого должно остановиться вмешательство законодателя. Даже в самой скромной форме всякое предложение вмешательства в деятельность граждан, если только это делается не с целью ограждения их взаимных ограничений, есть предложение улучшить существование путем нарушения основных условий жизни… Но когда государство налагает новые обязательства на граждан или делает новое ограничение их свобод, мы видим действие и пренебрежение косвенным и отдаленным последствиям этих постоянных вторжений в область индивидуальных прав. Мы не видим, что через накопление незначительных нарушений этих прав жизненные условия индивидуального или социального существования удовлетворяются так несовершенно, что самое это существование приходит в упадок… Законы, издаваемые властью, священны не сами по себе, но все священное в них происходит всецело от той моральной санкции, которая коренится в законах человеческой жизни, поскольку она протекает среди условий социального существования. Отсюда вывод: когда законы лишены этой моральной санкции, они не содержат в себе ничего священного и могут по праву быть отвергнуты» [11, с. 451, 452].

«Из этого следует, – заключал свою мысль Спенсер, – что если охранение социальной жизни при такой сложности условий требует безусловного подчинения верховному главе и полного доверия к нему, то установится та доктрина, что подчинение и доверие не только полезны, но и обязательны. И наоборот, если при других условиях подчинение граждан правительству не необходимо для охранения национальной жизни, если, напротив, национальная жизнь крепнет и улучшается по мере того, как граждане получают большую свободу действий, в их политической доктрине совершается постепенное изменение, результатом которого является уменьшение веры в правительственную власть, увеличение склонности относиться скептически к ее авторитету и стремление в различных случаях противодействовать правительственному вмешательству. Это изменение приводит, наконец, к утверждению доктрины ограничения. …Если есть налицо масса компромисс, которые обстоятельства времени делают или заставляют казаться необходимыми, но не существует понятия о лучшем и худшем в социальной организации; если люди ничего не видят, помимо требования минуты, и привыкают отождествлять ближайшие улучшения с окончательным благом, то настоящего прогресса не может быть» [11, с. 452, 453].

Еще один аспект учения Спенсера был близок Макаренко – эстетические чувствования. Педагогическое мастерство, по мнению Антона Семеновича, в первую очередь связано с эстетическими чувствами, переживаниями, этической деятельностью. Спенсер же писал, что для роста и развития эстетической деятельности недостаточно только роста культуры, нужно освободиться от борьбы за удовлетворение элементарных потребностей.

Таковы основные, самые существенные теоретические положения позитивиста Спенсера, которые оказали влияние на формирование макаренковской концепции гражданского воспитания личности.

Следует также отметить влияние на мировоззрение Макаренко русского социолога, историка, правоведа, общественного деятеля, сторонника позитивизма М.М. Ковалевского, а также других социологов и философов (Кареева, Денграфа, Ф-де Куланжа и Де-Роберти).

М.М. Ковалевский (1851–1916), отрицая революционные методы переустройства общества, стремился примирить демократию с монархией. Ученый писал о социальном прогрессе общества и человека, о необходимости образования и воспитания. Решая проблему соотношения социологии с биологией и психологией, Ковалевский не приемлет крайнего биологизма. По его мысли, психологический фактор играет большую роль в обществе. Коллективная психология (в отличие от этики) есть часть социологии. Чтобы понять психологию, необходимо «…изучать всю совокупность верований, учреждений, нравов, обычаев и привычек людей, образцы такого изучения Ковалевский дал в своей генетической социологии» [3, с. 180].

Отметим, что А.С. Макаренко могли заинтересовать работы М.М. Ковалевского по истории семьи, а также книги «Происхождение современной демократии», т. 1–4 (1895–1897), «Современные социологии» (1905), «От прямого народоправства к представительному и от патриархальной монархии к парламентаризму», т. 1–3 (1906), «Социология», т. 1–2 (1910).

Ковалевский, как и Спенсер, стоял на позиции эволюционистской трактовки общественной жизни. Ученые считают, что Ковалевский, «…помещая, как и Н.И. Кареев, психологию между биологией и социологий, …считал, что психологический фактор играет важную роль в обществе и социология может заимствовать основные свои посылки из предшествующей ей психологии» [3, с. 180].

М.М. Ковалевский в работе «Понятие генетической социологии и ее метод» писал, что «…генетической социологией называет ту часть науки об обществе, его организации и поступательном ходе, которая занимается вопросом о происхождении жизни и общественных институтов, каковы: семья, собственность, религия, государство, нравственность и право, входящие на первых порах в состав одного и того же понятия дозволенных действий в противоположность действиям недозволенным» [13, с. 361].

Можно предположить, что интерес Макаренко к работам Ковалевского, а также Кареева и Де-Роберти был вызван их социально-психологической направленностью. Так, в работах Н.И. Кареева (1850–1931) «Введение в изучение социологии» (СПб., 1907) и философа-позитивиста Е.В. Де-Роберти де-Кастро де-ла Серда (1843–1915) «Новая постановка основных вопросов социологии» (М., 1909) подчеркивалась мысль, что главную роль в деятельности и поведении людей играет коллективная и индивидуальная психика.

Коллективная психология, писал Н.И. Кареев, «…должна показать, что и народный дух, и всякая культурная среда, и какое бы то ни было групповое и классовое самосознание суть не что иное, как результат психического взаимодействия между отдельными индивидами» [13, с. 110]. По мысли ученого, деятельность людей имеет психологическую основу, а значит, хорошие и дурные поступки человека и общественных явлений требуют психологического объяснения. В поведении и деятельности человека важнейшее значение играют три стороны его духовного мира – интеллектуальная, эмоциональная и волевая (ум, чувства, воля).

Н.И. Кареев писал, что «…психология сама по себе изучает весь внутренний мир человеческой личности, которая составляет первичный элемент общества, мир ее представлений, чувствований и стремлений. Этот внутренний мир личности создается не только под давлением на нее со стороны окружающей природы через чувства зрения, слуха, осязания, вкуса обоняния, но и под влиянием другой среды, в которой живет каждый отдельный человек, среды общественной, или того, что мы не называем культурой… То есть меня окружает не только физическая среда, но еще и среда общественная, имеющая, прежде всего, психический характер. Говоря ближе к действительности, меня окружают другие такие же, как и я, люди, складывающиеся в разные коллективы и группировки» [13, с. 110].

Е.В. Де-Роберти, один из основоположников объективного направления российской социологии, также считал, что на поведение человека влияют желания, эмоции, страсти, характер, образ мыслей, воля, а значит, его социальное поведение (деятельность) определяется психическими явлениями. В работе «Новая постановка основных вопросов социологии» (М., 1909) он отмечал, что индивидуальная и коллективная психика находит свое воплощение и в нормах социального поведения, и в предметах материальной и духовной культуры, и в институтах функционирования общества (экономических, политических и т.д.). В работе «Задачи социологии» Де-Роберти писал, что «…последнее звено в длинной цепи культурных социальных переживаний, и вместе с тем кончается цель наших усилий и стремлений – действие, труд, поведение, обусловливаются и определяются. В главных чертах и подробностях, всеми предшествующими идеологическими факторами, в указанном порядке их постепенного развития».

Ядро социологии Де-Роберти – нравственность. Как подчеркивает Г.Я. Миненков, «…для него нравственное – значит социальное. Наиболее конкретно это проявляется в альтруизме, который выражает инстинкт самосохранения общества и представляет собой как бы “индивидуально-психологический эквивалент общественности”, становящийся по мере социальной эволюции “производителем общественных явлений или общественною силою”… Это отношение и есть истинный объект и исходная точка социологии, и, следовательно, этика представляет собой “элементарную социологию”, развивавшуюся до сих пор в неадекватной религиозно-метафизической форме. Все содержание этики должно включаться в социологию, вполне слиться, отождествиться с ней» [8, с. 140].

Макаренко могли заинтересовать такие работы Де-Роберти, как «Монизм Герберта Спенсера» (Одесса, 1892) и «Социология» (СПб.,1880).

Следует отметить, что на мировоззрение А.С. Макаренко (особенно в молодые годы) оказали влияние идеи Ницше. Примером подобного влияния может служить идея Ницше о двух формах обыденной мещанской морали: христианской (религия сострадания искажает человеческий образ) и социалистической. Обе воспитывают людей слабых, ослабляют их личное начало. Или идея о стадной морали (жить как все) и истинной морали (мораль человека, попирающего презренное благополучие).

В первоначальном варианте плана «Педагогической поэмы» А.С. Макаренко планировал показать историю развития сильной личности. Можно предположить, что циничность сильной личности, описываемой Антоном Семеновичем, навеяно Ницше. В первой части он хотел изобразить «личное и индивидуальное озлобление сильной личности», «почти контрреволюционное настроение, но ненависть к глупому бунту крестьянства и к его дикости. Отчаянное презрение к городским болтунам и к бессильному стремлению что-то организовать, к воскресникам и к трудовой повинности. Презрение к глупому бессильному сентиментализму интеллигентщины. В то же время эти переживания не уменьшают силы и энергии личности. Руки хотят работы, и сохраняется целостный взгляд на все, не трусливый и не теряющий. Образуется крепкий и устойчивый одинокий цинизм. Озлобление развивается в сторону спокойного смеха, и все закипает в энергии борьбы воли с десятками разрозненных блатных воль. Это не педагогическая работа, это выход здоровой энергии». Во второй и следующих частях А.С. Макаренко планировал показать «личное оздоровление в замечательном детском обществе», увлечение «пафосом устремления коллектива» и сознательным «исполнителем этой новой замечательной стихии растущего молодого общества». «Он уже теряет цинично презрительное отношение к людям, но тем более он не может пережить личные наслаждения. Даже в каждой гримасе живых людей он хочет видеть залоги будущей коллективной энергии» [14, с. 686–690].

Позже Макаренко оказывается под влиянием идей Канта. Антона Семеновича интересовали вопросы соотношения свободы и принуждения (важнейшая цель воспитания – формирование внутренней свободы личности), морального и не морального поступка и т.д.

Заметно также влияние на Макаренко идей Гегеля (в частности, идея об этическом идеале человека-борца и др.). Эти влияния особенно заметны в 1920-е годы, когда педагог разрабатывал и реализовывал на практике положения о диалектике становления личности, ее свободы и нравственности, прав и обязанностей, когда формировалась концепция гражданского воспитания личности в колонии имени М. Горького.

Анализ первоисточников показал, что на воззрения А.С. Макаренко первые годы работы в колонии им. М. Горького (начало 1920-х гг.) в большей степени повлияли идеи перечисленных выше социологов, экономистов, философов и в меньшей степени заметно влияние учения К. Маркса и работ В.И. Ленина.

В связи изложенным следует согласиться с оценкой педагогической деятельности в новых социально-экономических условиях Антона Семеновича Макаренко, которую дал В.М. Коротов: «Всю программу воспитания личности гражданина социалистического общества Макаренко призывал строить на основе учета прогрессивных общественных потребностей, революционных тенденций социального развития» [15, с. 4].

1. Shekhterman E. A.S. Makarenko about the pedagogical consciousness // In the collection: A.S. Makarenko - teacher and writer. Theses of reports and reports of the republican scientific conference "Pedagogical heritage of A.S. Makarenko and modern problems of communist education", dedicated to the 990th anniversary of the birth of an outstanding Soviet teacher and writer. March 2–3, 1978. Sumy, 1978 (in Russian)

2. Makarenko A.S. Ped. Op., T. 1. (in Russian)

3. Minenkov G.Ya. Introduction to the history of Russian sociology. Minsk: CJSC EconomPress, 2000. (in Russian)

4. OPUSCULA MAKARENKIANA. Nr.11. Marburg, (Correspondence of AS Makarenko with M. Gorky, Academic edition // Under the Red. G. Hillig, with the participation of S.S. Nevskaya, in Russian and German.), 1990. (in Russian)

5. OPUSCULA MAKARENKIANA. Nr.4. Marburg, 1984. (in Russian)

6. History of economic thought in Russia / V.V. Svyatlovskiy, M.I. Tugan-Baranovsky, V.Ya. Zheleznov; Ed. M.G. Pokidchenko, E.N. Kalmychkova. Moscow: Nauka, 2003. (in Russian)

7. Zweinert Joachim. The history of economic thought in Russia. 1805–1905 / Trans. With him. M.: The Publishing House of the State University of Higher School of Economics, 2007. (in Russian)

8. Zolotarev S.A. Essays on the history of pedagogy in the West and in Russia. Edition of the Vologda Regional Department of the State Publishing House. M., 1928. (in Russian)

9. On different shores... The fate of the brothers Makarenko / Comp. And comments. H. Hillig. M.: Publishing Center "Vityaz", 1996. (in Russian)

10. Gmarman V. From the conversations about him // Public education. 1963. № 2. (in Russian)

11. Malakhov V.P. History of political and legal doctrines: Textbook for high schools. Moscow: Academic Project, 2003. (in Russian)

12. Sociology in Russia XIX – early XX centuries. Sociology as a science. Texts / Ed. IN AND. Dobrenkov. M.: International University of Business and Management, 1997. (in Russian)

13. Kareev N. Introduction to the study of sociology. St. Petersburg., 1907.

14. Makarenko A.S. The Pedagogical Poem. / Custom. Entry. St, and., Comments. S. Nevskaya. M.: ITRK, 2003. (in Russian)

15. Korotov V.M. The legacy of A.S. Makarenko in the theory and practice of communist education // А.С. Makarenko and the present. Theses of the All-Union Scientific and Practical Conference dedicated to the 90th anniversary of A.S. Makarenko. March 13–14, 1978, Moscow. Moscow: Education, 1978. (in Russian)