Право – это не только регулятор социальных отношений, это – один самый сложных, противоречивых и разнообразных  социокультурных  феноменов, обусловливающий всю целостность социальной жизни. Право органично вписано в ментальный контекст жизни общества в целом, является сферой духовности социальных групп и слоёв, неотъемлемой частью существования человека. «Право – конкретная  социальная форма, в которой воплощена воля цивилизованного сообщества к защите себя от опасностей и внутренних аутодеструкций» [1, с. 620]. Виды и способы этого воплощения различны, индивидуализированы, сопряжены со сферами приложения права и обусловлены конкретными обстоятельствами жизни различных социальных и профессиональных групп, особенностями личностного восприятия правовой жизни.  «Вне правовой жизни право воспроизвестись не может; оно может только умножаться, детализироваться, дифференцироваться, модернизироваться, что, однако не совпадает с его воспроизводством» [2, с. 77].  Право воспринимается всеми по-разному. Для одних право – это утилитарная форма регулирования отношений, позволяющая ориентироваться  в социальной жизни, для других – исключительно внешнее принуждение, враждебное, опасное и явно излишнее,  для третьих – малопонятное явление, которого следует опасаться, но установленных норм которого следует всё же придерживаться, для четвёртых – чрезвычайно широкая сфера духовности, регулирующая и обусловливающая значительную часть социальной жизни. Способность как социальная, ментальная и психологическая характеристика социального слоя,  группы или личности означает возможность что-либо делать в действительности, заявлять о себе определённым образом.  Правоспособность – это то, что отделяет человека от мира других существ, это одно из ярких проявлений его социальной самости.

Правоспособность применительно к различным сферам социальной жизни различается весьма существенно.  Причём это относится, порой, к совершенно не дихотомии «правомерное-неправомерное», а к тому, что право как предельно широкая сфера духовного, в различных видах человеческой деятельности проявляется совершенно различно. Эти различия имеют как пространственную, так и темпоральную составляющую. Скажем, есть страны и регионы, где применение права, особенно на индивидуальном уровне, весьма заужено (для них достаточно традиций, обычаев или авторитета лидера, который указывает, как правильно делать). Есть страны и регионы, где каждый шаг регулируется правом. То же самое можно сказать и о темпоральной составляющей. Иной человек, сообщество или целая цивилизация  в течение длительного времени не имеют потребности ни обращаться к праву, ни осмысливать его значимость, ни заявлять никакой способности в его использовании, а затем, в силу изменившихся условий социальной жизни обращаются к праву и стараются скрупулёзно следовать его установкам[1].

Столь же по-разному востребованы и различные типы права для людей различных специальностей. Право в своей конкретике – не есть лёгкий кроссворд, разгадываемый в метро, оно требует и особых знаний, и особых умений, и особых возможностей, которые у каждого различны. В обычной жизни рядовых и не очень рядовых людей очень часто право является скорее обузой, особенно тогда когда дела касается обязанностей (работа, налоги, долги, обязательства по государственной деятельности и деловым контрактам). А их собственное обращение к праву происходит только тогда, когда хочется что-либо вытребовать для себя, т.е. реализовать свои права. Поэтому существует огромный соблазн обойти закон, трактовать его двояко, использовать исключительно себе во благо и забывать его тогда, когда он не очень удобен.  

  Профессия вообще, а юридическая профессия, в частности, накладывает на человека некую узнаваемость, а многолетнее пребывание в данной профессии – неизгладимый след.  Отметим, что именно гражданское право и есть тот тип права, который предусматривает усмотрение лазеек и двоякого токования, а юристы, специализирующиеся в нём, вероятно, более чем кто-либо склонны к некому юридическому нигилизму и даже цинизму. Корпоративный цивилист-адвокат вынужден защищать интересы своего работодателя, который (как в  России, так и за рубежом) часто не воспринимает право как нерушимую социальную, нравственную и религиозную норму, а только как некий инструмент, «отмычку» от «квартиры, где деньги лежат», потому желает пользоваться им «по обстоятельствам». Так, отстаивание интересов в гражданском праве – это далеко не всегда следование праву, более того – следование и букве, и духу действующего законодательства. Банковское право (а точнее, симулякр, имитация права в банковской сфере) – наглядное тому подтверждение. В гражданском праве, разумеется, все понимают правила такой игры, и принимают её именно как своеобразную очень жёсткую игру (некое цивилистическое регби) – по принципу «кто приведёт больше сильных  аргументов, тот и прав».

С конституционным и муниципальным правом (которые часто в учебном процессе рассматриваются в тесной связи) дело обстоит несколько по-иному. Во-первых, в идеале, эти два типа права должны быть весьма различными по своему смыслу. Генетически первое – это государственное право, оно призвано отстаивать интересы государства и интересы граждан с позиции правового государства.  Второе (генетически и в идеале) – это право гражданского общества. Оно было создано теми и для того, кто был ближе к правоприменению, именно для того, чтобы отстаивать конкретные права, свободы и интересы конкретных граждан на местах.  На самом деле, и то, и другое – это право государственной власти. Конституционное и муниципальное право в идеале – это ответственность власти государственной (в первом случае), и власти местной, муниципальной (во втором случае) перед народом, это отстаивание его прав и свобод перед всеми, кто эти права и свободы покушается. А таковых много: властные институты, чиновники, бизнесмены, банки, другие граждане. На самом деле, и то и другое право отстаивает интересы государства и его органов и подразделений, ибо муниципальная власть (во всяком случае, в России) практически от государственной власти не отличается. Ответственная правоспособность власти, учёт интересов народа наступает, вероятно, только в случаях очевидных, и там, где исполнительная власть уж чересчур рьяно проявляет административное радение.

Причём, если гражданское право как тип права, как правило, спекулирует на идеалах свободы, прав человека, отстаивания личной собственности, либеральных ценностей и тому подобных значимых для индивидуума феноменов, то область спекуляции конституционного и муниципального права обретается в другой сфере. Здесь в ход идут общегосударственные нужды, национальные интересы, государственная и общественная безопасность и другие, несомненные для любого нормального человека ценности, которые в контексте решаемых задач слабо коррелируются с этими провозглашаемыми ценностями.

При этом условное государственное право, из которого конституционное право и произошло, очень часто отстаивало в безусловном порядке интересы даже не государства, а правителя, власти как таковой. Оно вытесняло все другие типы права, и заставляло всех граждан мыслить «государственно». Скажем, классическое мусульманское право – это государственное право в чистом виде, все остальные отрасли права просто «растворены»  в нём. Собственно все диктаторские, авторитарные режимы, осуществлённые как путём переворотов или революций, так и конституционным путём, «заполняют» так называемым  конституционным, точнее  псевдоконституционным правом, то всё «правовое пространство», подменяя государственные интересы собственными  властными соображениями.   

сфера частного и сфера публичного представляет собой важнейшие характеристики позиционирования права относительного личностных, общественных и государственных феноменов. Власть, приобретая государственную форму, использует различные приёмы и способы для своей защиты, но наиболее легитимным и эффективным является правовой. Кроме того, как бы не отличались право публичное и право частное, они имеют общее основание, поэтому само функционирование публичного права создает представление о формальном равенстве и справедливости субъектов правоотношений перед законом и между собой. Чаще всего это равенство призрачно, а справедливость мифологизирована, но не будь их, право превратилось бы в произвол. «В нормативно-ценностном пространстве публичного права государство предстаёт как единый макросоциальный социальный субъект, наделённый жизненными интересами, волей к порядку, имеющий общезначимые для всех граждан цели и обладающей энергией для их достижения» [1, с. 683].  На обыденном уровне соотношение частного и публичного воспринимается как противостояние личности государству.  В практической плоскости оно понимается как  деструктивная и контрпродуктивная модель поведения, затратная по форме и бессмысленная по содержанию. Рядовой человек, по сути, беззащитен, сталкиваясь с мощью государственной машины. Но теория обязана выявить реальное соотношение не только публичного и частного права, но и соотношение публичного и частного как социокультурных феноменов.

Интересно и то, что практически все типа права мигрируют из сферы частного в сферу публичного. Государство как опытный селекционер «выбирает» из частного то, что, по его убеждению, удобно и выгодно, и забирает его себе. В одних случаях это оправдано, рационально и разумно. В других случаях эта рациональность весьма условна. При всём своём различии, публичное и частное – умозрительные понятия, и деление на частное право и публичное право в определённом смысле условно и всегда исторично.    

С.С. Алексеев отмечает: «Деление права на две наиболее крупные, так сказать, глобальные сферы – публичное право и частное право имеет не только и даже не столько классификационное значение. Публичное право и частное право («публичное» и «частное»  – в специальном юридическом смысле), необходимые, органические составляющие каждой национальной юридической системы – две ее главные, определяющие структуры, находящиеся в единстве. Вместе с тем при всем единстве права как целостного социаль­ного организма той или иной страны публичное право и частное право – два разных юридических мира, две «юридические галакти­ки», отличающиеся, помимо всего иного, своим особым местом в социальной жизни страны, своими особыми законами развития» [3, с. 91].

Человеку определить своё место в  системе «частное-публичное» было достаточно сложно, ведь первоначально государство брало на себе только ключевые параметры права, не желая вторгаться в частные интересы граждан. Поэтому и уголовное право первоначально, скорее, относилось к частному праву, а государство регулировало «виру»  – материальное «отступное» за совершённое преступление, определяло, сколько денег надо заплатить за выбитый зуб, сломанную руку, повреждённый глаз и  т.д.  Однако государство справедливо посчитало, что монополия на насилие должно принадлежать только публичной власти, ибо если эту функцию передать в частные руки, то последствия могут быть непредсказуемыми. Разного реликты принадлежности уголовного права к частному оставались, да и остаются долго (дуэли, кровная месть, банальные «разборки»). Да и представление о справедливости при наказании по-прежнему редко бывает консенсуальным: одни считают, что самого наказания много, другие – что его мало, представления людей о торжестве справедливости даже в рамках одного уголовного дела чрезвычайно различны. Без жёсткого принуждения здесь обойтись трудно. Тем не менее, уголовное право «по объёму» занимает значимое место и в правосознании рядового обывателя, и в понимании того, что есть правильно, что есть неправильно. Если обратиться к самым древним истокам, то уголовному протоправу, то «уголовное право» более всего занимает  место в «Десяти заповедях»: не убий, не укради, не возжелай… и т.д. 

Административное право такую привилегию не имеет, оно хотя и чаще применяется, но для рядового обывателя «скрыто» и не всегда понятно. Оно «появляется» в самый неподходящий для него момент – именно тогда, когда этот самый  обыватель считает, что он совсем даже не нарушил закон – просто сделал что-то не совсем так, как предписывает закон, о чём он не знал и не догадывался, что именно так делать нельзя (не увидел запрещающего знака, забыл вовремя оплатить счёт, хотя и хотел это сделать,  не успел вовремя подать отчётность и т.п.). Но за административным правом есть одно важнейшее преимущество – это публичное право в «чистом виде», это право государства. Во всяком случае, многие юристы-административисты именно так и считают, и они твёрдо уверены в том, что квинтэссенция права вообще – это именно административное право. Здесь важно понять то, что в административном праве одно из слабых мест – это антиципация,  правовое предвидение. Как только административисты забывают о теории права, следуют негативные последствия. «Соотношение общей теории права и государства с правовой догмой таково же, как связь сущности с явлением: явления отражают сущность, но и противоположны ей; то, что непосредственно воспринимается на практике, оказывается совсем не тем, что отвечает конкретной сущности права и тем более – его природе. Непонимание данной неразрывной связи негативно сказывается на прогнозировании, на организации и управлении правовыми механизмами, правовыми процессами и т. д» [4, с. 4].

Значительно сложнее дело обстоит с полицейским правом. Как тип права – это совершенно не есть «филиал» административного права. На самом деле, это особый тип права, и, соответственно, особая отрасль права. Это особая комплексная, сфера, которая захватывает и уголовное, и корпоративное, и гражданское право, и право человека, и право гражданского общества. Но в своём генезисе, это наиболее трансформировавшийся тип права, тот тип права, который государство «отобрало» у гражданского общества.  Например, первоначально в Средние века, государство мало интересовалось не только проблемами уголовного права, но и уголовной преступностью как таковой, точнее, возможностями пресечения уголовной преступности. И одинокие рыцари, и тем более влиятельные сеньоры имели достаточно сил защититься от разбойников и воров, бедное крестьянство не было столь привлекательно для преступников, сферой их деятельности были города и большие дороги. Именно здесь можно было завладеть материальными ценностями в «концентрированном» виде. Но именно в средневековой Западной Европе впервые в мире обратили внимания и стали бороться с государственной позиции с таким противозаконным явлением как преступление, которое «отли­чается от насилия феодального мира, обусловлено появ­лением в монархиях полиции и, как правило, объясняет­ся как реакция на возникновение государства Нового вре­мени; параллельно институты подавления преступности увеличивают число документов и архивов, благодаря ко­торым мы узнаем о вспышках насилия, и благодаря этим источникам у нас может сложиться впечатление, что их число выросло, хотя на самом деле прогрессировали сам механизм подавления преступных действий и техника их документирования» [5, с. 248]. Собственно целенаправленно бороться с уголовниками при помощи специальных отрядов стали именно силами гражданского общества, в рамках средневековых западноевропейских городов, а затем уж затем государство «подобрало» под себя этот инструмент гражданского общества.

Коренным свойством государства и публичной власти  является возможность вторгаться в гражданское общество и забирать у него всё понравившееся. Классический пример переподчинения полицейских сил произошёл в самом конце   XV века в Испании. Изабелла и Фердинанд не только объединили и централизовали страну, победили мавров, изгнали евреев и послали Колумба искать путь в Индию, но и решили все внутренние проблемы сепаратизма грандов, своеволия идальго и развития социально-экономических отношений за счёт «приватизации» полиции как характерного института гражданского общества.  Фердинанд Арагонский,  убедившись, что горожане организовали эффективные отряды самообороны и охраны своих интересов от разбойников, эрмандаду, сумел превратить этот некогда выборный  орган самоуправления в весьма жесткое средства подавления инакомыслия, пресечения своеволия грандов,  орудие инквизиции и эффективный инструмент королевского произвола.        

Далее. У публичного права «сложные отношения» со свободой. Здесь государство и личность вступают в неравновесные отношения, и здесь государство приказывает и указывает, что надо делать, и что будет, если это не будет сделано. Свобода воспринимается как своеволие, и возможность воспользоваться свободой – это риск, ибо на уровне судебного рассмотрения последствия могут быть самыми различными. Однако публичное право продолжает и в этом заимствовать у частного права то, что наиболее интересно – отсюда сделка со следствием, когда для следствия результат не очевиден, а для подследственного – не предсказуем. Если два корыстных интереса совпадают, то сделка может состояться, но порой, за счёт третьей стороны (например, бюджета страны или пострадавшего в уголовном преступлении). Однако раскрытие преступления и следствие по делу – это тоже, по сути, сделка, ибо что-то всегда остаётся скрытым, нерасследованным, что-то несправедливым, и этот вынужденный характер также не всегда в интересах не только подследственного, но и конкретного пострадавшего.

Объективно правоспособность всегда должна восприниматься в контексте ответственности:  как негативной ответственности, так и декларирования позитивной ответственности. Ещё в протоправе мы видим, что когда речь идёт об условном уголовном праве, то она всегда носит негативный характер (не убий, не возжелай, не укради и т.д.). Когда речь идёт об отношении с Богом, (именно в аспекте будущих гражданско-правовых и трудовых отношений), то здесь декларированная позитивная ответственность (не сотвори кумира, чти день субботний…), но это не потому, что можно как-то не чтить, а потому, что иное даже и не подразумевается.

Для понимания существа рассматриваемой проблемы следует остановиться на феномене правоспособности абстрактных субъектов, к которым относятся: а) физические лица; б) юридические лица; в) государство. Заметим, что  абстракции разных уровней сложности – это символ цивилизационного освоения мира, умение отвлечься от случайного, несущественного и выделить в мышлении общее, необходимое, существенное. Абстрактные конструкции необходимы для создания неких общих понятий, применимых всегда и везде, но употребляемых  лишь в развитом мышлении. Используемые в теории права абстрактные понятия необходимы для обозначения отвлечённых от объектов свойств и отношений, которые воспринимаются и мыслятся как самостоятельные предметы через их основополагающий признак, но которые в реальности не обретаются и чувственному восприятию не подлежат.

Абстрактное в праве имеет особый тренд, позволяя понять существо и глубину многих смыслов. Посмотрите, как строятся детективы – ведь выстраивается чистая абстракция, которой в реальной жизни и быть не может (ибо криминальные  хроники скучны и чрезмерно жестоки). Автор для развития сюжета намеренно «забирает» у своих героев некий элемент детективного «пазла» заставляя их размышлять и искать выход, где же кроется ошибка. И только в кульминации недостающий элемент находится (часто вопреки различным противникам сыщиков-героев – отъявленных преступников, пугливых свидетелей, продажных или глупых представителей власти,  бестолковых и недобросовестных коллег).  Авторы детективов, таким образом, используют этот приём для развития и остроты сюжетной линии. Возможность и действительность у абстрактного субъекта и совпадать могут исключительно в абстрактной ситуации.

Абстракция физического лица условна, ибо это понятие тождественно самому человеку. Абстрагирование состоит в самом акте исключения конкретного человека из физического лица. Для формального права это является чрезвычайно важным мыслительным действием, ибо только так человек может предстать в единстве абстрактного и конкретного, только таким образом возможно заявить о себе государству.  Для государства  человек – это абстракция, юридическая условность, «физическое лицо», фискальная или статистическая единица – т.е. «человек вообще», «лицо без лица», и только в этом качестве проявляется его правоспособность, удобная и выгодная государству. В свою очередь, юридическое право, принимая такую установку, становится искусственной конструкцией. Не секрет, что порой доказать своё право очень тяжело, а, порой и невозможно. Человек может иметь право, но воспользоваться им может далеко не всегда. И здесь надо понимать, что всё же правоспособность обретается в конкретике. Очень мало толку в понимании и права в целом, и конкретных прав личности, если частности человек не может их добиться. Если человек не может добиться своих реальных прав, тогда и понятно, почему механизм обретения правоспособности абстрактным субъектом есть отчуждение его от конкретного субъекта. (Пример – Конституции СССР, в которых всё было очень славно, но толку было не очень много, право практически ничего не решало для человека. А если были какие-либо позитивные аспекты существования человека, но они были за пределами правового).

Персональная, личностная правоспособность, посягательство человека на полноту  равновесных отношений с государством способствует разрушению его абстрактности, государство вынуждено воспринимать его не как абстрактное «лицо без лица», а в конкретности, и (в идеале) в полноте всех его смыслов. 

Физическое лицо – это всегда некое единичное, могущее опосредованно выражать или представлять интересы других или быть выразителем некой общей ментальности. Юридическим лицом может быть один человек (скажем, фирма, в которой  работает только один человек). Но юридическое лицо обретается в иной реальности, с ним  вступают в другие отношения, но и ответственность у него другая. Вот для юридического лица перспектива быть «лицом без лица» не является угрозой. Это форма гражданско-правовой связи с государством, форма «связывания» частного интереса со сферой публичности.  В правоспособности юридического лица заложены и его обязательства перед государством, и связанность обязательствами, установленными юридическим правом и принятыми юридическим лицом как формой зависимости в рамках субъект-объектных отношений.   

Государство – есть абстракция в чистом виде,  его правоспособность имеет исключительный вид в том смысле, что публичное занимает практически всё пространство права государства.  Поэтому для государства его притязания вторичны, главное – это то, что государство выступает как субъект полномочий. Заметим, что полностью государство не может отказаться от притязания. Этот феномен вполне востребован в международном и межгосударственном праве, а также в тех случаях, когда государство выступает в качестве ответчика в различных правовых спорах с гражданами и организациями. Любое государство провозглашает одни лозунги, а реализует – другие, оно «по определению» просто обязано создавать условия для совпадения возможности и действительности в правоспособности  для реализации своих полномочий. Далеко не всегда это получается, а часто получается  равно наоборот. Абстрактно воспринимаемые права и социальные гарантии в Западной Европе приводят к тому, что  на эту «Землю Обетованную» устремились миллионы эмигранты из Африки и Азии,  цивилизационная самоидентичность которых совершенно не соответствует ценностям западного мира. Вряд ли западные страны хотели этого,  но так получилось. По факту – здесь реальное злоупотребление правом, но не просто в инструментальном смысле, а уже в геополитическом. Запад, начиная примерно с XV в., решал свои проблемы за счёт Востока. Причём если у  себя внутри решение этих проблем шло правовым путём, то за своими пределами – абсолютно неправовым. Попытки решить это только экономическими методами или политическими заклинаниями (а к последнему по мере развития кризиса всё более склоняются элиты многих стран) невозможно. Об инструментальном значении права в последнее время говорят мало, что,  как ни парадоксально, верно – современное право не может выстроить необходимую систему отношений, способствующую преодолению кризиса. Даже серьёзные экономисты  ничего не говорят о возможностях права как идеальной модели, к которой следует стремиться.   

Как известно, государства бывают богатые и бедные, большие и малые. У одних – не хватает денег на то, чтобы прокормить население, другие  тратят большие деньги не только на социальные программы, но и просто на роскошь. Вот то, что в Абу-Даби и Дубай в рамках ОАЭ соревнуются, у кого на более дорогих патрульных машинах разъезжают рядовые полицейские (Феррари или Мазератти) подводит к мысли об отношении к правовому государству как обладающему признаками абстрактного и правоспособного субъекта в противовес неправовому. Но речь идёт не об истории и конкретике, а о соотношении идеального  и  абстрактного. Можно предположить, что абстрактное есть признак идеального в том смысле, как стремится представить некий совершенный образец. Правовых государств (кстати, как и социальных тоже) не так уж и много – как уж себя они называют это другое дело, можно себя назвать как угодно, сущность от этого не изменится. Так вот абстрактное – это всегда идеальное или близкое к тому.  Резкое развитие экономики плюс социальная политика привела к тому, что в тех же ОАЭ по сути дела реально правовое государство (разумеется, не в западном смысле, а именно в исламском понимании этого слова, но именно правовое). Но есть и другие примеры, когда всё как бы совпадает (например, Скандинавия, Швейцария, Израиль). Но если посмотреть внимательно, то увидим, что представление об абстрактных правовых субъектах в тех же скандинавских странах реально ведёт к жутким фактам злоупотребления юридическим правом – отбирание детей за вымышленное насилие и т.д.   Следовательно, сама поднимаемая  проблема,  не носит умозрительный характер. Её абстрактный и теоретический кластер – это, разумеется, зарядка для ума, но, как известно, нет ничего более практичного, чем хорошая теория, а здесь таковая и имеется.

Субъект-объектная связь являет собой некий показатель развитости права. Там где стороны отношений равнозначны и равноправны, эта связь демонстрирует динамику их отношений в той сфере, в которой взаимодействуют, например, личность и государство, или социальная группа и корпорация и т.д. Здесь именно общественное право является определяющим, здесь право человека сопоставимо с правом государства.    

Абстрактное – есть некий сублимированный продукт, плод научного конструирования. На первый взгляд (точнее, на взгляд непосвящённых) – вещь бесполезная и даже бессмысленная. Но скажем, что же из себя представляет наука теории государства и права как не ансамбль абстрактных понятий, которые в чистом виде отсутствуют, их нельзя почувствовать в реальности. Потому-то серьёзную теорию так сложно воспринимают отдельные юристы-отраслевики, потому-то прагматичные американские юристы в своём «прекрасном» американском юридическом образовании могут обходиться и без теории  права, и без истории права, и уж, тем более, без философии права.

Но без теории невозможно построение правового знания. Теория – это высшая математика права. Как инженерная профессия (вполне конкретная и практичная) не может обойтись без абсолютно абстрактной математики, так и все отрасли юридической науки не могут обойтись без теории права. Всё, что в абстрактном виде излагается в теории права применимо и крайне необходимо в практической юриспруденции. Это банально, и всем вроде бы  понятно, но в действительности этот принцип далеко не всегда соблюдается, поэтому постоянно приходится доказывать, что  «теория государства и права является общеметодологической для юриспруденции, представляющей собой как совокупность наук, так и особого рода практику, поэтому общее понимание того, что такое право и государство, определяет и организует содержание всех юридических знаний» [4, с. 8].

Заметим, что такого субъекта «вообще» нет, и правового субъекта тем более, ибо это и есть эта самая субъект-объектная связь, которая, собственно, и делает право правом. Без этого отношения будет нечто другое, что правом назвать нельзя. Право образуется из спора, точнее из желания его урегулировать. И это демонстрирует стороны отношений. Если власть  (родительская, племенная, государственная) полностью довлеет над волей, права нет. Младенец бесправен, в том смысле, что не обладает свободой воли. За него всё решают родители, осуществляя за него весь комплекс правовых притязаний. Взрослея, он отрывает свою руку от родительской руки, «отвоёвывает» свои права, начинает проявлять свою волю. Но ребёнок обладает всеми правами абстрактно – во-первых потому, что вменяемые родители скорее откажутся от своих прав, чем будут ущемлять его права, а, во-вторых, если это и не срабатывает, то на страже прав и свобод ребёнка всегда стоит правовое социальное государство и гражданское общество.

Если человек сливается с волей власти (как это было на уровне племенной организации),  то здесь мы не видим права. Если гражданин предъявляет свои притязания другим людям, обществу, государству, проявляет свою волю, заставляет уважает свои интересы, то здесь право и проявляется. Податливость, мягкость и вялость по отношению к любой власти позволяют ей «забыть» о праве и справедливости, использовать другие инструменты и приёмы  регулирования отношений (силу, традиции, милость, дары, присвоения, произвол и др.). Это развращает власть, ибо право «выплёскивается» за ненадобностью. Часто  субъекты власти чувствуют себя настолько абстрактными фигурами, что умозрительно полагают,  что ответственность не наступит никогда.

Здесь субъект-объектная связь носит односторонний характер: власть как субъект воздействует на личность как на объект. Сила, жёсткость или «упругость» личностного отношения к  власти, возможность активно воздействовать на власть делает эту субъект-объектную связь двухсторонней, заставляет власть использовать правовые приёмы

Личность, если реально понимает значимость регуляции отношений через право, осознаёт это, даже если в своих действиях нарушая правовые запреты и, вообще, действуя противозаконно, ибо чисто абстрактно понимает, что должна быть некая регулятивная система, опирающаяся на некоторые аксиологические основания. Так и возникает теневое право (точнее, квазиправо),  опирающееся на антиценность.  Отсюда и другое. В основе субъекта обязательств далеко не всегда лежит добровольность, ибо обязательность исполнения чего-либо не есть добровольность. Скажем, обязательство работать  и работать добросовестно (как некая моральная, а затем и правовая, а часто и религиозная норма) не означает, что все хотят с радостным щенячьим визгом идти работать – нет труд всегда подневолен, другой вопрос, где находится источник принуждения – во вне или внутри человека.

«Право играет ключевую роль не только в становлении общества. Совокупность свойств, которых требует от субъекта участие в правовой регуляции, коренным образом трансформирует психическую конституцию индивида. Рационально-волевая регуляция поведения, формирование комплекса Я, коренное измерение матрицы мировосприятия и дополнение пары  «свой-чужой» ролью нейтрального другого – это комплекс характеристик, знаменующих собой глубокую антропологическую трансформацию, произошедшую в процессе  и на основе правогенеза, и специфицирующий современного человека. Право, таким образом, оказывается важнейшим фактором антропологического становления человека, а именно – формированием его современной психической конституции.  Право лежит в основании и в основании социального мира как особого, высшего типа бытия, и современных людей как такого типа индивидов, через которых социальный мир реализует себя» [6, с. 25].

Никакого конфликта между публичным правом  и частным правом нет и быть не может, это просто разные сферы интересов, но в том случае, если придерживаться того реального смысла, который вкладывал в это разделение Ульпиан: «А именно, публичное право понималось как такое право, которое относится к положению Римского государства, частное же право – это право, относящееся к пользе отдельных лиц. Отметим два ключевых понятия, заключенных в данных определениях, – «положение» и «польза», – постепенная замена которых на, казалось бы, очень близкие, но в действительности совсем иные понятия главным образом и обусловила искажение подлинного смысла понятий публичного и частного» [7, с. 2].

Знание законов, умение их применять, понимание смысла правопорядка и смысла правоприменения в конкретном обществе и в конкретной ситуации, умение ориентироваться во всех хитросплетениях этих правовых и неправовых смыслах,  позволяет человеку не только отстоять свои права, но и быть равновесным партнёром в отношениях с государством. Когда мы говорим о равновесном партнёрстве, то имеем в виду ту немногочисленную когорту юристов, с мнением которых государство вынуждено считаться – при любых обстоятельствах, даже в тех случаях, когда они с важным видом высказывают банальности, на которые способны все. Однако это слишком узкий слой, чтобы можно было бы говорить о реальной тенденции равновесных отношений государства и человека, бюрократии и личности, публичных целей и частных интересов.

1. Bachinin B.A. Enciklopediya filosofii i sociologii prava. SPb.: Izdatel'stvo R. Aslanova «Yuridicheskiy centr Press», 2006.

2. Malahov V.P., Eriashvili N.D. Metodologicheskie i mirovozzrencheskie problemy sovremennoy yuridicheskoy teorii. M.: YuNITI-DANA: Zakon i pravo, 2011.

3. Alekseev S.S. Liniya prava. M.: Statut, 2006.

4. Malahov V.P. Obschaya teoriya prava i gosudarstva. M.:YuNITI-DANA, 2017.

5. Le Goff. Rozhdenie Evropy. SPb: ALEXANDRIA, 2007.

6. Shalyutin B.S. Pravogenez kak faktor stanovleniya obschestva i cheloveka // Voprosy filosofii. 2011. № 11.

7. Malahov V.P. Publichnoe i chastnoe v sisteme harakteristik prava // Istoriya gosu-darstva i prava. 2011. № 16.