В терминологии И.Н. Сухих творческий феномен А.П. Чехова определяется особым «ситуационным» мышлением писателя. Малая пресса, юмористические журналы для широкого круга читателей, где он начал публиковаться, с точностью описывали наблюдаемые нравы, жизненные условия, среду обитания. Жанровое своеобразие произведений исчерпывалось «малыми формами»: юморесками, подписями к рисункам, сценками, иногда публицистикой.

В массовой литературе 1870–1880-х годов сохранялись формально-содержательные модели, разработанные последователями натуральной школы еще в середине столетия – считалось, что литература должна рассматривать законы жизни общества как органического тела, из этого понимания родились жанры нового времени, отразившие собирательный образ современника, «среднего человека».

Герои действовали в узнаваемых социальных ситуациях и типовой обстановке, сталкиваясь с проблемами, близкими массовому читателю. Ю.М. Лотман справедливо определяет такую литературу как понятие социологическое, которое «касается не столько структуры того или иного текста, сколько его социального функционирования в общей системе текстов, составляющих данную культуру» [1, с. 231]. На любой исторической фазе развития словесность для народа ориентирована на аудиторию, не владеющую или мало владеющую культурными кодами. На первый план выходят репрезентации человеческих отношений, которые моделируются в виде готовых правил игры, многочисленных ролей и ситуаций.

Разветвленная персонажная система ранней прозы Чехова до настоящего времени не привлекала внимание исследователей: изучение образов сводилось, как правило, к высказыванию общих замечаний о схематичности образов, об их эскизном характере, указанию на отсутствие психологической проработки характеров. Выявление закономерностей перехода писателя от образа-маски к характеру, подтвержденное хронологической выкладкой рассказов, существенно дополняет представление об этом аспекте творчества Чехова. Настоящее исследование посвящено изучению поведенческих моделей героев Чехова как характеро- и сюжетообразущих элементов в его раннем творчестве. Реконструировать основные поведенческие модели как способ создания образа в ранней прозе удалось через выявление в текстах жестово-мимических описаний персонажей. Проведенный анализ позволяет дать сравнительно полное описание персонажной системы ранней прозы Чехова. 

Актуальность настоящего исследования обусловлена спецификой литературоведческих исследований последних лет, вектор которых сместился в смежные научные области. Это привело к выделению такой отдельной научной дисциплины как  антропологическая поэтика, объявившей объектом изучения человека во всей совокупности проявлений его характерных свойств. Создание комплексной теории формирования человеческой личности было естественным следствием логики развития современного научного мышления на основе междисциплинарных данных, накопленных всеми областями знаний, изучающими человека, в том числе, литературоведением.  Литература постоянно модифицирует человеческие границы и диктует новый подход к ее изучению, открывая все новые возможности в познании внутреннего «я».

            По словам В.И. Тюпы, «завершенность и сосредоточенность художественной реальности вымышленного мира достигается благодаря наличию у него абсолютного "ценностного центра", героя,  к которому автор относится эстетически – как к полноценному человеческому "я", как к личностной форме целостного бытия» [2, с. 31].  В творчестве Чехова декларируется интерес к бытию человека в социальной среде – и адаптации в ней. Независимая от отдельной личности модель социального поведения совершенно необходима потому, что вне ее эмпирическое поведение не имеет значимости; демонстрация другим представителям сообщества фиксированного образа, внешнего «я» или социальной роли, которая, вслед за Р. Дарендорфом, может быть определена как «стандарт, посредством которого наш мир – наш друг <…> наш отец, наш брат – становятся нам понятны» [3, с. 26].

Литература позднего реализма, как отмечает Л.Я. Гинзбург, «ориентирует узнавание героя на технологию возникновения в самой жизни, на те модели, которые служили целям социального общения» [4, с. 70–71], хотя понятно, что персонаж не определяется своим прототипом, и даже если наследует отдельные его черты,  то они воспринимаются в историко-культурном контексте, создавая образ «человека времени».

Еще при жизни Чехова появлялись критические статьи, где давалась оценка его героям: писателя упрекали во фрагментарности и психологической неубедительности созданных им образов. Точка зрения, впоследствии поддержанная многими авторитетными исследователями (Б.М. Эйхенбаум [5], А.Б. Дерман [6], Г. А. Бялый [7], Е. М. Мелетинский [8], В.Б. Катаев [9], И.Н. Сухих [10], Л. Е. Кройчик [11]), стала аксиомой в научном мире: характерология писателя, в особенности, в период его раннего творчества, не привлекала внимания чеховедов, оставляя в литературоведении свободную нишу. Описательный характер исследований, посвященных образной системе ранней прозы писателя, не восполнял пробелов в литературоведческом знании, констатируя факт многообразия, приводимых Чеховым типов и нравов, и невозможностью их детального описания. Обобщив наблюдения относительно отдельных групп персонажей в ранней прозе Чехова, а также опыт современных исследователей, занимавшихся разработкой смежных тем на материале творчества других писателей (Е.В. Талыбина [12], Ж.Н. Куцая [13], С. Б. Пухачев [14]), мы составили полное, насколько это было возможно, описание принципов характерологии Чехова на материале его прозы 1880–1886 гг.

Во Введении дается общая характеристика работы, излагается степень ее изученности и научная новизна, обосновывается актуальность темы, сформулированы цель и задачи исследования, раскрыта теоретико-методологическая база.

В Главе I Поведенческий портрет персонажа: функции и значение в художественном тексте дается обоснование ключевых понятий исследования, проводится обзор направлений, в рамках которых проводилось изучение жестового поведения, обосновывается возможность использования результатов исследований в области  психологии, социологии, антропологии в литературоведческом анализе, разрабатывается понятийный аппарат. 

Актуализация человеком в ходе коммуникации желаемого образа, демонстрирующего одну или несколько сторон его «я» рассматривается как основной поведенческий механизм. Самосознание личности в процессе социализации подчинено игровому началу, таким образом, конструирование собственной реальности и определение своего места в ней обусловлено принятием устойчивых поведенческих шаблонов, варьируемых по мере осознания индивидом своей «самости». Значимой в объяснении механизмов поведенческой активности участников коммуникации представляется теория фреймов М. Минского.

 Разветвленная персонажная система ранней прозы Чехова исключает описание частных проявлений актуальной поведенческой модели, но позволяет определить психологию героев первого периода творчества, а также выявить авторское видение социальной среды и ее влияния на личность. Средства художественного воплощения образов, предопределенные общим направлением юмористических изданий, по сравнению с творчеством литературного окружения, сотрудников малой прессы, все же представляются оригинальными.

Очевидная условность заданного поведенческого сценария в сочетании с авторской иронией и склонностью к пародированию в малых формах сменяется тщательно обоснованной и внутренне мотивированной логикой действий персонажей в повествовательных рассказах, написанных несколькими годами позже.

            В Главе II Поведенческие модели в прозе «малых форм» анализируются публицистические произведения Чехова и рассказы-сценки как малые жанры с очевидной преемственностью в способах представления действующих лиц.

            В § 2.1 Цикл фельетонов «Осколки московской жизни» (1883–1885) рассматриваются особенности изображения человека в газетном тексте. Эмоциональность передачи фактов существенно отличает материалы Чехова от первоисточников, в качестве которых нередко выступали московские печатные издания. Его публицистика содержит оценку событий, ставших информационным поводом к написанию очерка: коннотативную нагрузку несут образы участников сюжета. Поведенческие характеристики в фельетонах, описывающих бытовые происшествия, выполняют характерологическую функцию. Таким образом, разрушается строгая документальность повествования, и «осколочная проза» за счет создания узнаваемых для массовой аудитории чеховского времени колоритных образов обретает художественную составляющую. Акцент при упоминании участников событий делается на типичных чертах: в контексте всего раннего творчества газетные зарисовки в общих чертах иллюстрируют характеры и нравы московской публики.

В § 2.2 Поведенческие характеристики героев в сценках Чехова определяются временные особенности рассказа-сценки, типовые для массовой литературы 1880-х годов Смысловым ядром сценки традиционно считается диалог героев, важной представляется не столько вербальная его часть, сколько обстоятельства, при которых он происходит Традиционные для прозы «малых форм» хронотопы – дом, поместье, департамент, светский салон, общественное место (магазин, больница, вагон поезда), улица – у Чехова становятся условным пространством для воспроизведения  типичной, потенциально предсказуемой ситуации, апеллирующей к сознанию широкой читательской аудитории. 

Характерология обусловлена установкой на ролевую концепцию личности: социальная активность героев рассказов-сценок определяется заданным сценарием, который существует в подчиненном стереотипам сознании персонажа-обывателя – хотя в каждом конкретном случае наполняется индивидуальным содержанием. В строгом смысле социальная роль не означает абсолютной заданности шаблонов поведения; за исполнителем остается право выбрать «стиль исполнения»: но переживания по поводу неодобрения общественности за неоправданные ожидания для него оказываются сильнее, чем способность оценивать ситуацию и выстраивать поведенческую стратегию в соответствии с текущим моментом. В сценках набор исходных коммуникативных ситуаций ограничен, что позволяет выявить инварианты поведенческих моделей персонажей, реализуемые с большей или меньшей долей частных подробностей в каждой сходной ситуации.

             § 2.2.1 Рефлексия поведения героя в семье. Семейная жизнь персонажей Чехова регламентирована и подчинена принятым обычаям и общему ходу жизни и сосредоточена в пространстве дома (дачи, поместья). Переживание периодов влюбленности, сватовства, принятия на себя брачных обязательств сопровождается переменами в сознании человека и в его поведении.  Брак – обязательная для чеховского героя форма отношений, не связанная, как правило, с радостью взаимного чувства и надеждами на семейное счастье. Это скорее практический шаг, лирика произносимых признаний – обман для не знающей жизни молодежи. Это время утраты юношеских иллюзий, череда повседневных забот, мелких ссор, обид и измен – сцен счастливой семейной жизни писатель не показывает.  Роль мужа в сознании персонажа связана с мученичеством, добровольным отречением от свободы и радостей жизни: женившийся герой склонен представляться жертвой обмана и произвола родственников: в этом стремлении есть доля позерства и желание привлечь внимание к своей персоне. Женским персонажам в сценках на тему семейной жизни, по большей части, отводится второстепенная роль – исключение составляют несколько рассказов, которые опровергают  устойчивый социальный стереотип, определивший за мужчиной исключительное право быть главой дома и семьи. Между тем, функции женщины не сводимы к тем, что приписывает положение хозяйки и матери: личные отношения могут основываться на ее превосходстве, как моральном, так и материальном. Ролевые установки в сценках Чехова, таким образом, сохраняются как мотивирующие к исполнению подходящего поведенческого сценария, однако границы их весьма подвижны. Сфера семейной жизни в отличие от остальных, показанных писателем (служба, свет, общественные места и пр.), допускает минимальную долю условностей и ориентацию преимущественно на испытываемые эмоции.

§ 2.2.2 Рефлексия служебных отношений: особенности трудового поведения. Служебные отношения определяют не только карьеру, но и социальное положение, достаток и самооценку персонажа. На поддержание связей в чиновной среде направлены все усилия вступающего во взрослую жизнь юноши. Фактически это адаптация к особому типу отношений в обществе, определение своей способности к подхалимству, взяточничеству, воровству, стремление угодить начальству и умение устраиваться с выгодой для себя: служба в художественном мире писателя выливается именно в эти формы. В обыденном сознании чеховского героя есть четкое представление о нормах общения с должностными лицами, которому он следует неизменно при каждом соответствующем случае.  Свободы в выборе поведения для служащего департамента не существует, за нерушимое правило он почитает следовать воле начальника и  готов отречься от образа мысли и поведения, который не отвечает ожиданиям высшего по чину.

             § 2.2.3 Ритуальное поведение: исполнение социальных норм и обычаев. Частная и общественная жизнь чеховских персонажей связана с обычаями и обрядами бытовой культуры.  Соблюдение определенных условностей в праздники было необходимо для светского человека – для поддержания связей. Традиция праздничных визитов соблюдалась неукоснительно: это был жест признания благодеяний, оказанных человеку тем или иным значительным лицом, знак того, что услуга и покровительство помнят. Массовые посещения не предполагали приглашения владельцев дома: форма поздравления была предусмотрена социальным положением человека и для мелкого служащего. Личное поздравление оставалось преимуществом старых знакомых семьи высокопоставленного чиновника,  но посещения такого рода тоже были формальными и совершались в силу обычая. Торжества в узком семейном (или дружественном) кругу обставлены формальностями иного рода, которые исполнялись неукоснительно во избежание осуждения со стороны приглашенных гостей.

             § 2.2.4 Поведение в свете: соблюдение этикетных норм. Культура поведения в свете предписывала следование правилам ролевой игры, зависящей от характера мероприятия. Статус участника определял его место на подобных собраниях, а, следовательно, и отношение общества к его персоне и возможность обрести новые связи. Психология чеховского героя, формируемая под влиянием общественных установок, ориентирует его  на оценку себя и других по внешним признакам состоявшейся личности – занимаемому чину, уровню достатка, правом посещения хороших домов. Межличностное общение превращается в демонстрацию достигнутых успехов, и лучшим местом для этого считается светское мероприятие, право попасть на которое – уже привилегия. Финансовая зависимость и низкий общественный статус героя существенно ограничивают свободу проявлений, навязывая принятые стандарты поведения.

             § 2.2.5 Поведение в общественных местах. Повседневная жизнь песонажа-обывателя нацелена на удовлетворение таких насущных потребностей, как покупка нужного товара или получение медицинской помощи – и обращением к специалистам, которые могут ему в этом помочь. Ряд сценок Чехов посвятил изображению человека в профессиональной деятельности, раскрыв эту тему на бытовых примерах. Исполнения роли, которая навязана трудовыми обязанностями, в повседневной жизни оказывается недостаточно: требуется внимание к личным проблемам посетителей магазина и аптеки, больницы и кабака. Наложение поведенческих сценариев – того, который мотивирован личным посылом, и ролевого, позволяет автору придать бытовым ситуациям эмоциональный подтекст.

             § 2.2.6 Особенности психологии массы: поведение в толпе. Созданию сценок данной тематики во многом, очевидно, способствовал опыт написания публицистических текстов: об этом свидетельствуют тематические и стилевые совпадения. В сценках на тему досуга московской публики сильна оценочная позиция повествователя, не характерная для этого жанра особенность. Повествование в таких рассказах носит безличный характер: описание массовых сцен не предполагает персонализации – действия отдельных персонажей подчинены движениям большинства. Психология поведения толпы основана на временной утрате индивидуально-личностного начала. В толпе, как правило, большую роль играют неосознанные процессы. На основе эмоционального возбуждения возникают стихийные действия в связи с какими-либо впечатляющими событиями: в уездном городе, показанном писателем, событийным поводом становится частный разговор и праздный интерес двух местных жителей. Сильнее воздействуют на большую аудиторию зрелищные, эффектные представления, не требующие от публики высокого культурного уровня.

В Главе III Невербальные сценарии в повествовательном рассказе выявляется скованность героя рамками социальной роли, противоречие во внутреннем мире человека – между его «я для себя» и «я для других», что находит отражение в характеристике коммуникативного взаимодействия персонажей. Внешние параметры общения, сопутствующие диалогу жесты, продиктованы не только заданной ситуацией, но и внутренней рефлексией персонажа на воздействие со стороны. В повествовательных рассказах Чехова 1880-х годов жесты многофункциональны по сравнению со сценками; они становятся индикатором разнообразных форм социальных отношений и направлены на решение следующих задач:

• выражение качества взаимоотношений ребенок-взрослый;
• индикация актуальных психических состояний личности героя;
• ролевая идентификация партнеров по общению;
• маскировка «я-личности»: подчинение эмоций этикетным нормам;
• намеренное разрушение ожиданий участников коммуникативного акта, шутовское поведение;
• театрализация обыденного поведения;
• психологическая игра; непрерывная рефлексия одного из собеседников над своим состоянием и отношением к другому.

§ 3.1 Игровое поведение: модель поведения ребенка. Модель поведения ребенка формируется без оглядки на стереотипы мира взрослых. Маленький человек в художественном мире Чехова не адаптирован к социальным условностям и способен реагировать на внешние раздражители непосредственно, не предполагая о последствиях, которые могут иметь его поступки. Реакция взрослого становится ориентиром при выборе линии поведения: чем младше ребенок, тем большую эмоциональную чуткость и отзывчивость он демонстрирует, немедленно откликаясь  на посыл близкого человека, чаще матери или няни, которые находятся рядом.  Доступным способом познания мира для ребенка становится игра, в ходе которой он в условных формах воспроизводит  реалии взрослого мира, недоступные его пониманию.

§ 3.2 Эмоционально обусловленное поведение чеховского героя. Будучи неосознанным регулятором поведенческого акта, эмоциональные переживания не контролируются личностью, делая практически невозможным прогнозирование коммуникации. В оценке ситуации учитывается исключительно субъективный опыт: возможные объективные обстоятельства и чужая точка зрения для героя не имеют значения; его реакция на внешний раздражитель вызвана, как правило, несовпадением желаемого и действительного сценария развития события. Эмоциональная замкнутость провоцирует коммуникативную «глухоту» такого персонажа: недоступный для чужого переживания, он, тем не менее, ожидает от другого участия к своему состоянию, не удовлетворяясь саморефлексией.

§ 3.3 Ролевая идентификация партнеров по коммуникации. Жестовые описания в повествовательных рассказах направлены на создание образа-роли, основного для жанра сценки. Самоидентификация персонажа в каждой данной ситуации, каждая из которых – вариант его социальной реализации в семье, на службе или в общественной жизни – связана с выбором соответствующей модели поведения. Тактика ее воплощения в ходе коммуникации может меняться: сознательное участие персонажа в игровом сценарии развития событий позволяет ему влиять на ход коммуникации. Поведенческая установка героя сводится к доказательству своей состоятельности в той или иной роли и демонстрации способности к ее реализации.

§ 3.4 Маскировка «я-личности»: этикетное поведение. Чехов неоднократно обращался к сюжету, в котором раскрывался внутренний конфликт персонажа: несоответствие желаемой модели поведения действительной, необходимой в заданных автором обстоятельствах. В свете герои вынуждены играть, но их характер не исчерпывается маской условностей, которым они подчинены. Подобные образы появляются в прозе Чехова уже в первые годы творчества.

§ 3.5 Шутовство как форма поведенческой игры. Шутовство – одно из тех явлений культуры, восприятие которого сильно менялось в разные эпохи. Приобщение к смеховому миру, к «инобытию» [15, с. 190] во все времена означало своеобразное отрешение от человека собственной  личности, с разницей, пожалуй, лишь в культурном контексте. Задача такого героя исторически сводилась к изобличению бедности, наготы, глупости действительности; в преодолении обыденности через смех. Шуты у Чехова сами становятся частью той действительности, которую должны бы в силу своей роли разрушать. Шуты Чехова не рядятся в яркие одежды и не скрывают себя за личиной – в отличие от своих реальных и воображаемых предшественников; их балаган – плохо разыгранное представление, участники которого не скрывают своего настоящего облика. Подобный тип персонажа значим в раскрытии одной из значимых тем раннего творчества Чехова – социальных отношений. Герой рассказов 1880-х годов, как правило, человек, сознание которого полностью зависит от его места в иерархии общества, и этому вполне естественному для обывателя состоянию писатель придает характер аномалии, отказа от провозглашаемой Чеховым ценности – внутренней свободы. Персонаж, которому отводится роль шута, отделен от социума – положением, образом мысли или действий.

В Главе IV Поведенческие модели в прозе «больших форм» 1882–1884 гг. раскрывается механизм усложнения как фабульного, так и повествовательного планов в значительных по объему произведениях Чехова «Зеленая коса», «Барыня», «Ненужная победа», «Цветы запоздалые», «Живой товар», «Драма на охоте». Особенности использования жестовых описаний направлены на разрушение клишированных форм предшествующей литературной традиции. Визуализация образа путем жестовых описаний оживляет фрагменты привычных литературных образов, вызывая эмоциональный отклик читателя, но создает все же иной образ, дополненный оценкой повествователя. В рассказах и повестях наблюдается преодоление влияния массовой литературы, из-за чего наряду с усложнением разработанных поведенческих сценариев и несомненным психологизмом повествования большинство текстов воспринимается как пародийные, по крайней мере,  отчасти. Под поведенческим  сценарием в данном случае понимается детерминированная культурой и в зна­чительной мере неосознанная мыслительная схема, на основе которой персонажи художественного произведения организуют, осмысливают и оценивают свои коммуникативные возможности.

§ 4.1 «Барыня» (1882). Следуя тенденциям массовой беллетристики, Чехов использует для повести эпизод из народного быта, превращая его в набросок «с натуры». Писатель отказывается от обычного для него приема комической неубедительности поведения персонажей – они показаны вполне достоверно, хотя отдельные фрагменты  текста сохраняют эффект сценической реальности, которым отличаются многие ранние рассказы – за счет избираемой Чеховым отстраненной позиции повествователя читатель оказывается осведомлен обо всех обстоятельствах коммуникации персонажей в момент их появления в повествовании.

Исследователи «Барыни» отмечают строгий реализм бытовых описаний, психологическую достоверность образов, социальная остроту драматического конфликта. Во многом этот рассказ предвосхищает и метафоричность поздних произведений Чехова на тему деревенской жизни. Рассказ выходит за рамки социального противостояния героев, акцент смещен на разность восприятия мира обыденным религиозным сознанием и светского. Эта оппозиция проявляется на уровне поведенческих установок и реализуется в тексте посредством характеристик персонажей.

§ 4.2 «Зеленая Коса» (маленький роман) (1882).  В намерение автора входило создание текста, который бы оправдал ожидания читателя малой прессы. С этой целью дается отсылка к «документальному» источнику – дневниковым записям разных людей, которые якобы стали материалом для настоящего рассказа. В таком изложении освещение действия приобретает ярко выраженный субъективный характер – воспоминания связаны не столько с событиями, произошедшими в памятное лето, сколько с лицами и характерами их участников, людей, некогда близких повествователю. Несостоявшийся роман со временем становится эпизодом из прошлого, историей, достаточно подходящей для того, чтобы передать ее в светской беседе. С живостью рассказчик передает читателю подробности истории несостоявшегося сватовства князя Чайхидзева к Оле Микшадзе.

§ 4.3 «Ненужная победа» (1883). Исследования текста показали, что в нем реализованы клише, присущие переводному роману второй половины XIX в. Очевидно сходство приведенных жестовых описаний с теми, которые используются Чеховым в пародиях. В данном произведении автор ими не ограничивается. Вероятно, ставя задачу раскрыть характер персонажа, он, меняя ракурс повествования и способы описания, показывает центрального героя в разных повествовательных ракурсах, показывая превращение бунтаря и художника в забулдыгу и пропойцу, которого судят за подлог. Примечательно, что Чехов внимателен только к выразительным жестам; когда нет необходимости демонстрировать читателю бурные эмоции персонажей, он минимализирует количество жестов, сопровождающих их речь. Задача показать психологически верное развитие непростых отношений мужчины и женщины в данном контексте отступает на второй план перед нарочитой литературностью персонажей и конфликта.

§ 4.4 «Живой товар» (1882).  Сделка персонажей получает в рассказе достаточно однозначную оценку.  В ходе повествования сигналами, работающими на создание целостных и законченных образов героев, выступают, в основном, невербальные компоненты. Доминирующие черты персонажей подчеркиваются в данном произведении преимущественно с помощью поз и повторяющихся деталей внешности персонажей, которые в рассказе достаточно иллюстративны и близки жестовым описаниям рассказа-сценки.

§ 4.5 «Цветы запоздалые» (1882). Рассказ рассматривается как творческий эксперимент писателя. «Цветы запоздалые»,  по словам  Г.А. Бялого,  борьба с литературными иллюзиями о жизни и людях. Романические иллюзии Маруси Приклонской преодолеваются в столкновении с другой точкой зрения на мир: позиция родственников и доктора Топоркова диктует выбор соответствующей ситуации поведенческой стратегии. Прокрутка в сознании выдуманного сценария отношений сменяется активным действием: роман главных героев получает развитие и мелодраматическую развязку.

В Заключении подводятся итоги диссертационного исследования. Проведенный целостный анализ характерологии раннего творчества Чехова позволяет сделать следующие выводы:

• жестовые описания выступают основным способом характеристики персонажей в ранней прозе писателя, формируя типовой поведенческий портрет героя времени;
• повествовательная организация ранних произведений Чехова характеризуется установкой на театральность, эволюционируя от подачи социальной активности как игры в жизнь до раскрытия глубинных мотивов стремления человека к самообману;
• повседневные сюжеты газетных фельетонов моделируются в художественную форму, определяя специфику рассказа-сценки периода 1883–1885 гг., персонажи которого ограничены ролевой поведенческой моделью;
• в повествовательном рассказе, который становится основным рабочим жанром в 1884–1886 гг., ситуативная обусловленность поведения дополняется внутренней рефлексией персонажа, получая, таким образом, двойную мотивировку;
• повести 1882–1884 гг. отличаются ориентацией на литературное происхождение персонажа: характер определяется, в том числе, рамками традиции и жанра, который переосмысливает писатель.

Материалы и выводы работы позволяют конкретизировать наблюдения литературоведов относительно характерологии Чехова первого периода творчества. Исследование жестовых описаний позволило выявить критерии отбора характерных черт героя-современника и представить один из возможных способов описания сложной персонажной системы его ранней прозы.

Практическое значение полученных результатов обусловлено возможностью их использования на курсах по истории русской литературы конца XIX в., при разработке семинаров по проблемам изучения русской прозы, при изучении курса теории литературы на гуманитарных направлениях, а также на уроках русской литературы в средних общеобразовательных учреждениях при изучении творчества А.П. Чехова.

В качестве иллюстративного материала можно использовать цитируемые в настоящем исследовании описания при составлении словаря языка жестов Чехова. Смысловое и стилистическое разнообразие предложенных писателем форм изображения невербального поведения обосновывает необходимость обобщения авторских жестовых характеристик. Опыт составления словаря жестов на материале прозы Чехова позволил бы собрать и систематизировать разнородный языковой материал. Перспектива подобного исследования важна еще и в связи с текущей исследовательской работой по подготовке словаря языка Чехова, который может быть дополнен словарными статьями с описанием поведенческих реакций человека.

1. Lotman Yu. M. O russkoy literature, SPb,1997. – S. 231.

2. Tyupa V.I. Analiz hudozhestvennogo teksta: ucheb. posobie dlya stud. filol. fak. – M. : Izdatel'skiy centr «Akademiya», 2008. – S. 31.

3. Dahrendorf , R. Homo sociologicus. – London, 1973, p. 26.

4. Ginzburg L.Ya. O literaturnom geroe. – L.: Sovetskiy pisatel', 1979. – S. 70–71.

5. Eyhenbaum B.M. O Chehove // Eyhenbaum B. M. O proze. – L.: Hudozhestvennaya literatura, 1969. – 503 s.

6. Derman A.B. Tvorcheskiy portret Chehova. – M.: Mir, 1929. – 348 s.

7. Byalyy G.A. Chehov i russkiy realizm. Ocherki. – L.: Sovetskiy pisatel', 1981. – 400 s.

8. Meletinskiy E.M. Istoricheskaya poetika novelly. – M.: Nauka, 1990. – 278 s.

9. Kataev V.B. Literaturnye svyazi Chehova. – M.: Izd-vo Mosk. un-ta, 1989. – 261 s.

10. Suhih I.N. Problemy poetiki Chehova. 2-e izd., dop / I.N. Suhih. – SPb.: Filologicheskiy fakul'tet SPbGU, 2007. – 492 s.

11. Kroychik L. E. Poetika komicheskogo v proizvedeniyah A. P. Chehova. – Voronezh: Voronezhskiy universitet, 1986. – 278 s.

12. Talybina E.V. Lingvokul'turologicheskiy analiz neverbal'nyh sredstv kommunikacii : Na materiale mifologii, russkih hudozhestvennyh i gazetnyh tekstov : dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk : 10.02.01. – M.: 1999. – 232 s.

13. Kucaya Zh.N. Neverbal'nye formy kommunikacii kak vyrazhenie emocional'noy zhizni geroev L.N. Tolstogo: po romanu "Voyna i mir" : dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk : 10.01.01 / Kucaya Zhanna Nikolaevna; [Mesto zaschity: Volgogr. gos. ped. un-t]. - Volgograd, 2010. – 209 s.

14. Puhachev S.B. Poetika zhesta v proizvedeniyah F. M. Dostoevskogo (na materiale romanov "Prestuplenie i nakazanie", "Idiot", "Besy", "Podrostok", "Brat'ya Karamazovy": dis. ... kand. filol. nauk : 10.01.01. – Velikiy Novgorod, 2006. – 224 s.

15. Tokarev S.A. Maski i ryazhenie // Kalendarnye obychai i obryady v stranah zarubezhnoy Evropy. Istoricheskie korni i razvitie obychaev. – M.: Nauka, 1983. – C. 185–193.