graduate student
, Russian Federation
Khabarovsk, Khabarovsk, Russian Federation
The events of 2020 on the territory of the city of Khabarovsk have become a cause for surprise for almost all residents of Russia. Few people could have imagined such a sharp reaction to the detention of the former governor of the Khabarovsk Territory, S.I. Furgal, and the further development of these events among the local community. If by the winter of 2021 the bulk of the protests have outlived their usefulness, do not say that they are impossible in the future. In this regard, the main purpose of the work is to analyze the civil protest activity of the inhabitants of the city of Khabarovsk. Even a small number of factors affecting the civic activity of residents of the city of Khabarovsk explains the sharp reaction to the events taking place in the city. The results of the study allow us to expand our understanding of the phenomenon of growing civic activity in the Russian Far East. The authors of this article consider civil protest as civil activity, a set of public speeches, which are based on the dissatisfaction of individuals with the nature of the existing state-public relations, distrust of the authorities and disagreement with the policy pursued by state institutions. The mass protest movement in Khabarovsk is proposed to be analyzed from the point of view of a special sphere of the political process – contentious politics, "politics of contestation", or "protest politics" in terms of Doug McAdam and Charles Tilly, which is gaining momentum not only in the Russian Far East, but also in the world. The article uses data from sociological research and expert assessments. The conclusions indicate that the Khabarovsk Territory remains a region with serious political risks.
civic activism, social protest, political protest, patterns of behavior, contentious politics
Введение
Современные исследователи все чаще отмечают, что протесты, массовые беспорядки и социальные выступления наблюдаются все более регулярно и приобретают разнообразные формы, наполняясь иным, чем прежде, идеологическим содержанием. Формируется новый вызов – государству и его институтам.
Протесты против китайского правительства в Гонконге, многочисленные акции «желтых жилетов» во Франции, выступления оппозиции в Венесуэле, протесты в России против поправок в Конституцию, митинги в Хабаровске, массовый протест по итогам выборов в Беларуси – вот лишь малая часть политических событий последнего времени. Все это говорит о том, что проблема протеста в современном мире многомерна и нуждается в дальнейшем осмыслении.
Сегодня тематика протеста часто привлекает внимание многих ученых и общественных деятелей. Сам же протест изучается в виде многоаспектного, сложного феномена, требующего многоуровневого, комплексного исследования с разных позиций [5, 31], и является объектом анализа совершенно разных дисциплин [25, 32, 33, 34].
С другой стороны, по-прежнему сложно разобраться, как взаимодействуют между собой разные факторы, оказывающие влияние на протестные настроения, выяснить, каково их значение в появлении данного феномена. Иными словами, если не понятна протестная динамика, то появляются сложности и при составлении достоверных, объективных политических прогнозов развития конфликтных ситуаций на уровне региона или даже в масштабе всей страны. Также требуются дополнительные политологические исследования для того, чтобы выяснить, почему в одних случаях протесты власти приходится подавлять, а в других случаях протесты свертываются, «засыпают» либо по прошествии определенного времени начинают вновь вспыхивать, зачастую в диковинных формах. Ответов на эти вопросы пока нет.
Краткий обзор научной литературы
Одним из первых, кто попытался выявить причины социально-политического противостояния и агрессии, связав их со сдвигами во всей социокультурной системе общества, был известнейший ученый П.А. Сорокин. Он рассматривает социальную активность как главное условие развития общественной солидарности, делает акцент на необходимости понимания ее причин и специфики функциональных взаимоотношений: «... особое коллективное единство, основанием которого являются причинные или функциональные отношения, данные между взаимодействующими индивидами, выделяющих их в особое явление, ограниченное от всех остальных» [10, 23]. Сорокин к протестной механике относил процессы противопоставления и разделения разнообразных группировок протестующих. Кроме того, исследователь останавливался на феномене канализации недовольства на неопасный для политической власти уровень. Учитывая эти аспекты, выявленные Сорокиным, важно анализировать специфику технологий подавления региональных протестов со стороны власти.
Также вызывают огромный интерес среди авторов и другие исследовательские проекты, массив работ которых поистине огромен [18, 19]. Не отрицая их величайшей заслуги, отметим что российская тематика современной гражданской активности долгое время мало кого волновала. Не было и сколько-либо серьезных работ, посвященных этому феномену – поскольку самого феномена практически не существовало [9].
В России первые исследовательские проекты, посвященные анализу практики социальных протестов, появились в период 2011−2012 гг. после известных событий на Болотной площади и проспекте Сахарова в Москве [13].
Что же касается феномена «Хабаровского протеста», то здесь придется признать, что научное сообщество им практически не занималось, поскольку, как представляется, во-первых, этот феномен не похож ни на один другой протест в современной России и, во-вторых, он был абсолютно неожиданным и для власти, и для научного сообщества, наконец, для самих участников протеста. В качестве одной из первых попыток анализа «хабаровского феномена» следует отметить статью Л.Е. Бляхера и А.В. Ковалевского [3], исследование, подготовленное фондом «Либеральная миссия» [7], работу дальневосточного журналиста Георгия Кулакова [12]. Социологические аспекты анализа процессов «созревания» протеста отражены в работе Н.М. Байкова, Ю.В. Берзуцкого, Е.Ю. Юревич [1], а также в статье А.Н. Демьяненко и М.В. Клиценко [11].
Особое внимание хотелось бы обратить на социологические опросы, проведенные «группой Сергея Белановского» [2], а также на работу О.А. Гулевич и В.В. Гусевой, посвященную социально-психологическим аспектам хабаровских протестов [8].
Методология исследования
Гражданская активность населения России, все чаще принимающая форму социального протеста, требует особого методологического подхода [25], объединяющего методы политической, социологической и психологических наук. В последнее время уличные социальные волнения, как резонно подчеркивает О.Ю. Мамедов, «…происходят (в различных масштабах) практически по всему миру, отражая многообразие социальных движений, устанавливая своеобразную связь между протестом и институциональной политикой. Все это вынуждает социальную науку пристально вглядываться в такой необычный феномен, как уличная демонстрация, – тем более что длительный период стихийный уличный социальный протест вел и в социальной науке такое же «уличное» существование, не вписываясь в границы ее предмета» [4, 16].
Логично согласиться с мнением части авторов о том, что уличные демонстрации протестного характера (иногда даже встречается термин «монстрации») – это только внешняя оболочка, появляющаяся вне конвенциальных политических практик и традиционных политических институтов. Другими словами, это политика, которая проводится «андеграундными» приемами [24, 26, 27, 28, 29]. Поэтому при анализе contentious politics –«политики оспаривания» или «политики протеста» логично обратиться к методологическим основаниям исследований Дуга Макадама и Чарльза Тилли.
В дальнейшем при анализе феномена «хабаровских протестов» мы будем использовать указанный подход. «Хабаровский протест» мы рассматриваем как вполне определенное по причинам, времени и местоположению социальное движение против неправомерных (по мнению участников протеста) действий центральной власти. Характерные черты этого социального феномена очевидны: это массовость и необычайная продолжительность. В то же время предлагаемый анализ – это тот случай исследования, который Э. Гидденс определял, как «головоломка», т.е. «это не просто отсутствие информации, но пробел в нашем понимании. … Исследование, связанное с решением головоломки, может приблизить нас к пониманию, почему события происходят именно так, как происходят, а не просто принять их так, как они выглядят» [6]. При этом авторы отдавали себе отчет в том, что в рамках одного исследования решить головоломку под названием «Хабаровский протест» невозможно, хотя бы в силу того, что прошло не так много времени с активной фазы гражданского недовольства.
Результаты анализа
Протестная активность в настоящее время – феномен достаточно распространенный. Акции, имевшие место в США во время президентских выборов 2020, движение «желтых жилетов» во Франции, выступления против ужесточения антиковидных мероприятий в целом ряде европейских столиц (и не только) показывают масштабы и накал подобного рода активности. Особое место в этом ряду занимают события в Казахстане января 2022 г.
Протесты и протестные движения часто рассматриваются в социальных науках как особая сферы политического – contentious politics, что можно перевести как «политика оспаривания», «политика сопротивления» или «политика протеста» [28]. Сюда относятся различного рода социальные движения, демонстрации, петиционные кампании, забастовки и пр., т.е. все те способы коллективного политического действия, которые не являются частью партийно-электоральной политики и в которых граждане теми или иными способами заявляют о своих интересах и требованиях [17, 30]. Это еще одна, естественная и дополняющая партийно-электоральную политику сфера политических взаимодействий.
В каждом эпизоде политики оспаривания (политики протеста) присутствуют три стороны: это субъект несогласия – группы, оспаривающие те или иные принятые правила и принципы; правительство, защищающее статус-кво; публика, которую обе стороны стремятся склонить в свою пользу. У каждой стороны есть свой репертуар возможностей, и в целом «политика оспаривания» представляет собой серию взаимодействий, которые приводят к тем или иным исходам и изменениям [20]. Вопреки расхожим представлениям, источником насилия чаще являются не «несогласные», а правительство, которое стремится представить свои насильственные действия как законные и легитимные, но часто лишь манипулирует этими категориями в целях защиты статус-кво [28].
Интересно, что практики и виды так называемой «политики оспаривания», связанной с протестной действительностью, предполагают краткосрочную, но публичную активность, в ходе которой угадывается типичный, закономерный механизм: недовольные проявляют сопротивление властям, предъявляют ей претензии и коллективные требования, а также занимаются координацией для достижения политических целей коллективного характера. К примеру, А.В. Соколов подчеркивает, что «социальный протест – это специфическая форма социального (а значит, коллективного) действия субъектов общественной жизни, направленная на изменение процессов, явлений и отношений, которые оцениваются ими как неприемлемые» [21, 22]. Массовое протестное движение в Хабаровском крае, имевшее место быть в июле-декабре 2020 г., имеет смысл рассматривать под этим углом зрения, чтобы увидеть его политические логики, механизмы и последствия. Повестка хабаровских протестов, которые не воспринимались как прямая и бескомпромиссная конфронтация с российским политическим режимом, были пассивно поддержаны не только более широким спектром недовольных, но и частью умеренных лоялистов.
Таблица
Численность участников демонстраций в Хабаровске [7]
|
Акция |
Дата |
Численность |
Источник |
|
«Хабаровск в поддержку Фургала» — 1 |
11.07.2020 |
28 000 |
Оценки |
|
«Хабаровск в поддержку Фургала» — 2 |
18.07.2020 |
47 500 |
Оценки
|
|
«Хабаровск в поддержку Фургала» — 3 |
25.07.2020 |
36 000 |
Оценки |
В Хабаровске жители устроили настоящий протестный марафон, длящийся довольно интенсивно порядка месяца – с 11 июля по начало августа (потом количество недовольных упало в разы). Кстати, на наиболее серьезные протестные даты (это 11, 18, а также 25 июля) пришлось (опять же – по оценкам) порядка сорока тысяч чел. (см. табл.). Этот факт свидетельствовал о необычном для Российской Федерации и весьма редком для российских движений коэффициенте участия (примерно 6% хабаровчан). Динамика протеста была следующей: сначала недовольные граждане появлялись на городских улицах, выдвигая свои претензии по вопросам ситуации в самом регионе, демонстрируя свое несогласие по поводу уголовного преследования Фургала, затем недовольные стали требовать отстранения врио губернатора М. Дегтярева. Однако позже протестная повестка стала дробиться – повлияли международные и другие политические события – к началу августа недовольные граждане стали поддерживать белорусских протестующих, а к концу августа лозунги смешались.
Протестные процессы распространились за пределы края. Например, июльские митинги поддерживающих Фургала были организованы в довольно больших дальневосточных и сибирских городах – Иркутске, Биробиджане и Владивостоке. Несогласованные протесты солидарных с недовольными хабаровчанами были и в десятках российских городов. И все же на начале осени протестные процессы стали терять свой накал, – к примеру, на митинг 10 сентября вышло уже меньше тысячи недовольных. Согласованный (единственный) митинг 12 сентября, который инициировали коммунисты, также оказался не таким массовым, как раньше. Пришло несколько сотен граждан.
Как отмечают Кирилл Рогов и Абы Шукюров, «…тот факт, что протесты 2021 г. не продемонстрировали новых порядковых значений численности и не стали детонатором полноценного политического кризиса не означает, что такой кризис невозможен в будущем. Проявившая себя еще в начале 2010-х годов тенденция роста склонности населения к протестам после "крымской" паузы вернулась в русло фундаментального тренда (это общемировая тенденция — по некотором оценкам, интенсивность протестов в мире в среднем ежегодно возрастала на 11 % в 2009—2019 годах). С одной стороны "…протест вышел из "столичной" резервации. С другой — хабаровские протесты с более умеренными повестками дали пример никогда ранее не виданной протестной мобилизации в одном из таких центров. Структурный анализ численности протестов позволяет представить, как потенциально может выглядеть переход к новым порядковым значениям численности протестов в случае "объединения" сторонников "умеренных" и "радикальных" протестных повесток. Это протесты численностью 10 - 20 тыс. человек в полутора десятках региональных центров плюс крупные выступления в столицах, что и даст около полумиллиона или более протестующих по стране» [7, с. 68]. Рогов и Шукюров делают вывод: «…хабаровские протесты дали пример ранее никогда не виданной протестной мобилизации в одном из таких центров — Хабаровске. Эти тенденции и предпринятый выше структурный анализ численности протестов в разрезе страны позволяют представить, как потенциально может выглядеть переход к новым порядковым значениям численности. Если вообразить протесты, сопоставимые по численности с хабаровскими (диапазон 15 - 50 тыс. человек), которые охватывают десяток российских мегаполисов и которые поддержаны крупными выступлениями в столицах, и более скромными протестами 5 -10 тыс. чел. еще в десятке региональных центров, то мы как раз получим следующий порядковый уровень — около полумиллиона или больше протестующих по стране» [7]. Приведенные данные и расчеты, конечно, нуждаются в дополнительной эмпирической проверке.
Опираясь на замеры ряда социологических служб, можно отметить следующую тенденцию [14, 15]. Несмотря на достаточно тревожные настроения, большинство российских граждан не готовы и не хотят принимать участие в мероприятиях политико-публичного характера – будь то митинги в поддержку действующего политического режима либо митинги оппозиции. Россияне пока выбирают путь эскапизма, абсентеизма, неучастия в общественной жизни. Однако пример Хабаровска показывает, что протесты могут вспыхнуть неожиданно. Нас в данном случае интересует потенциал гражданской / протестной активности жителей Хабаровска после того, как пик недовольства снизился, и возможные формы его возрождения, чтобы, в конечном счете, получить ответ на вопрос – куда уходит протест? Так, в январе 2022 г. Хабаровск занял последнее, 75-е место в рейтинге городов по качеству жизни, подготовленном экспертами Финансового университета при Правительстве РФ. В ходе совместного исследования Финансового университета при Правительстве РФ и «Ингосстраха» доля опрошенных жителей Хабаровска, которые чувствуют уверенность в завтрашнем дне, составила всего 47% − ниже всего в России (данные за последний квартал 2021 г.).
Выводы
Хабаровский протест является уникальным социальным и политическим феноменом современной России по нескольким причинам. Во-первых, протестное настроение в Хабаровске не распространилось на соседние субъекты Дальнего Востока. По данным собственных наблюдений авторов, жители других городов с неподдельным интересом наблюдали за происходящими событиями в Хабаровске, однако, при разговоре всячески отрицали возможность таких протестов в их городах. Внутреннее недовольство присуще многим жителям России, но заявить об этом могут лишь несколько городов России. Во-вторых, за год существенно изменилась риторика протеста. Изначально, причиной протеста был политический дискурс – арест действующего губернатора С.И. Фургала и его «переезд» в Москву. Однако позже дискурс сменился на социальный, что выражалось в лозунгах, которые использовались во время протестов (от таких как «мы здесь власть», «свободу Фургалу», «открытый и честный суд» до более социальных: «спасибо за поддержку всей стране», «мы не колония», «выбор народа надо уважать», «я мы Дальний Восток»). Кроме того, события 2021 г. показали, что жители г. Хабаровска более озлоблены не арестом Фургала, а неуважением к их мнению и выбору. Это можно и нужно обосновать тем, что в годовщину ареста С.И. Фургала 10.07.21 на акциях протеста на Комсомольской площади (а не на площади Ленина как это было в 2020 г.) не было ни одного упоминания того, что прошел целый год с момента ареста, а судебного процесса или, по меньшей мере, ясности в деле Фургала нет, но 10.10.21 состоялись акции протеста по городу (в том числе организация автоколонны), в которых главным лозунгом был «мы не забудем жестокость ОМОНа», «не забудем, не простим», «ст. 2 Конституции»[1]. Такие формулировки и разница в количественных показателях митингов в первом и втором случаях показывают социальный характер протеста.
Разумеется, политические причины легли в основу событий, но пассивно-агрессивное отношение представителей власти к местным жителям стало более веской причиной для участия в митингах. В-третьих, как уже отмечалось ранее, массовые протесты прекратились зимой 2021 г., однако, это вовсе не означает, что конфликт сошел на нет. Требования протестующих не были выполнены, по сути их проигнорировали, поэтому внутренняя озлобленность осталась. В-четвертых, масло в огонь добавили выборы, которые состоялись в сентябре 2021 г. Латентная форма протеста и результат «выбора» жителей Хабаровского края и г. Хабаровска дал четкое представление о бессилии избирателей, и что повторить успех выборов 2018 г. не представляется возможным.
Хабаровский край остается регионом с серьезными политическими рисками. Несмотря на определенные успехи нового руководства, остаются вопросы и недовольство местных жителей, поэтому решать хабаровскую проблему в любом случае придется. Вопрос состоит в том, какие последствия будут от того или иного решения. Несомненным остается факт, что мотивом появления новых массовых протестов может послужить любое политическое событие на уровне региона. Новое руководство «сидит на пороховой бочке» и прекрасно понимает, что при любой ошибке жители Хабаровского края не простят им то, что могли бы простить Фургалу. Выжидательная позиция хабаровчан, затаившаяся обида и пассивная форма протеста нагнетают политическую обстановку в Хабаровске, а инструментов снижения остроты ситуации пока нет. В то же время, на период написания статьи было понятно, что, несмотря на данные негативные тренды, большинство российских граждан не готовы и не хотят принимать участие в протестах и мероприятиях политико-публичного характера.
[1] Более подробную информацию можно найти в открытых источниках, в том числе Instagram (аккаунты @oksana_podkorytova_27, @polkfurgala и др.
1. Baykov N.M., Berezutskiy Yu.V., Yurevich E.Yu. Social'naya aktivnost' zhiteley gorodskogo okruga: politicheskaya i grazhdanskaya samoorganizaciya //Vlast' i upravlenie na Vostoke Rossii. 2021. № 1 (94). – S. 128-138.
2. Belanovskiy S., Nikol'skaya A. Pochemu Habarovsk vyshel za Furgala? URL: https://www.ridl.io/ru/pochemu-habarovsk-vyshel-za-furgala (data obrascheniya: 17.10.2021).
3. Blyaher L.E., Kovalevskiy A.V. Chto eto bylo? Predvaritel'naya refleksiya o habarovskih mitingah //Politiya: Analiz. Hronika. Prognoz (Zhurnal politicheskoy filosofii i sociologii politiki). 2020. – №4 (99). – S. 108-136.
4. Vaynshteyn G.I. Massovoe soznanie i social'nyy protest v usloviyah sovremennogo kapitalizma [Tekst] / G.I. Vaynshteyn. – Moskva: Nauka, 1990. – 312 s.
5. Garr T.R. Pochemu lyudi buntuyut? – Sankt-Peterburg: Piter. 2005. – 461 s.
6. Giddens E. Sociologiya. Moskva: Editorial URSS, 1999. – 704 s.
7. God Naval'nogo. Politika protesta v Rossii 2020 – 2021: strategii, mehanizmy i posledstviya / pod red. K. Rogova. – Moskva: Liberal'naya missiya, 2021. - 120 s.
8. Gulevich O.A., Guseva V.V. Opravdanie sistemy, gruppovaya identifikaciya i politicheskoe povedenie: protesty v Habarovskom krae // Social'naya psihologiya i obschestvo. 2021. T. 12. № 3. S. 9–22. DOI:10.17759/sps.2021120302.
9. Dement'eva I.N. Teoretiko-metodologicheskie podhody k izucheniyu social'nogo protesta v zarubezhnoy i otechestvennoy nauke // Monitoring obschestvennogo mneniya. – 2013. – № 4 (116) – S. 3-12
10. Dement'eva I.N. Modeli i faktory formirovaniya social'nogo protesta v zarubezhnyh i otechestvennyh koncepciyah // Problemy razvitiya territorii. – 2013. – № 6 (68). – S. 73-82
11. Dem'yanenko A.N. Habarovskiy protest: opyt sociologicheskogo analiza / A. N. Dem'yanenko, M. V. Klicenko // Sociologicheskie issledovaniya. 2022. № 1. – S. 125-133. – DOI: 10.31857/S013216250016854-2.
12. Kulakov G. Protest v Habarovske. Razmyshleniya i vyvody ob itogah polugodichnogo protivostoyaniya. – Moskva: «Izdatel'skie resheniya». 2021. – 106 s.
13. Materialy zasedaniya nauchnogo Soveta VCIOM «Istinnye prichiny i mehanizmy zimne-vesennego protestnogo dvizheniya i perspektivy ego prodolzheniya na novom etape» (stenogramma) // Monitoring obschestvennogo mneniya. – 2012. – № 3(109). – S. 13-46
14. Lobanova O.Yu. Ot obyvateley k aktivistam - i obratno. Obzor protestnyh issledovaniy v Rossii 1991 - 2015 godov //Neprikosnovennyy zapas. Debaty o politike i kul'ture. – 2015. – № 5(103). – S. 24-36.
15. Lobanova O.Yu. Protestnye dvizheniya i «politika osparivaniya: konceptual'nye ramki // Vestnik Permskogo universiteta. Ser.: Politologiya. – 2013. – № 4. – S. 163–167.
16. Mamedov O.Yu. V fokuse nauki – ulichnye demonstracii // Terra economcus. – 2012. – T. 10. – № 2. – S. 113.
17. Muff Sh. K agonisticheskoy modeli demokratii // Logos. – 2004. – № 2(42). – S. 180-197.
18. Ochkina A.V. Social'nyy protest v sovremennoy Rossii: faktory i tendencii razvitiya // Ekonomika i upravlenie: nauchno-prakticheskiy zhurnal. – 2016. – № 4. – S. 69–75.
19. Petuhov V.V., Petuhov R.V. Zapros na peremeny: prichiny aktualizacii, klyuchevye slagaemye i potencial'nye nositeli // Polis. Politicheskie issledovaniya. – 2019. – №5. – S. 119-133.
20. Savenkov R.V. Tendencii izmeneniy form publichnogo osparivaniya grazhdan v usloviyah postdemokratii // Vestnik RUDN. Ser. Politologiya. – 2020. – T. 22. – № 1. – S. 134-143.
21. Sokolov A.V. Kollektivnye deystviya v sovremennoy Rossii: osobennosti organizacii i reakciya vlasti //Yuzhno-Rossiyskiy zhurnal social'nyh nauk. – 2019. – T. 20. – № 2. S. 45–59. DOI: 10.31429/26190567-20-2-45-59.
22. Sokolov A.V. Osobennosti kollektivnyh deystviy v sovremennoy Rossii: dinamika, cifrovizaciya i rezul'taty // Social'nye i gumanitarnye znaniya. - 2020. - T. 6. - № 1. - S. 30–45.
23. Sorokin P.A. Sistema sociologii. - T. 1. - Ch. 1. - 1920. 233 s.
24. Brannen S., Haig C., Schmidt K. The age of mass protests: understanding an escalating global trend // CSIS. – 2020. – 42 p.
25. Klandermans B., Staggenborg S. (Eds.). Methods of social movement research // Minneapolis: University of Minnesota Press. – 2002. – 408 p.
26. McAdam D. Political Process and the Development of Black Insurgency, 1930–1970 // Chicago: University of Chicago Press. – 1982 – 346 p.
27. McAdam D., Snow D.A. Social Movements: Readings on Their Emergence, Mobilization, and Dynamics. Los Angeles: Roxbury. – 1997. – 550 p.
28. McAdam D., Tarrow S., Tilly Ch. Dynamics of Contention. Cambridge: Cambridge University Press. – 2001. – 387 p.
29. McCarthy J.D., McPhail C. The Institutionalization of Protest in the United States // In The Social Movement Society: Contentious Politics for a New Century / D.S. Meyer, S. Tarrow (eds.) Lanham. MD: Rowman & Littlefield. – 1998. – P. 83-110.
30. Protest Publics. Toward a New Concept of Mass Civic Action / Ed. by N. Belyaeva, V. Albert, D. Zaytsev // Springer. – 2019. – 306 p.
31. Snow D.A., Soule S.A., Kriesi H. Mapping the terrain // In Snow D. A., Soule S.A., Kriesi H. (Eds.) // The Blackwell companion to social movements. Malden, MA: Blackwell. – 2004. – pp. 3–16.
32. Travaglino G.A., Nulman E. (Eds.). Theory, action and impact of social protest: An interdisciplinary conference // Contention: The Multidisciplinary Journal of Social Protest. – New York: Punctum Books. – 2012. – 15 p.
33. Tarrow S. Power in Movement: Social Movements, Collective Action and Politics. Cambridge: Cambridge University Press. – 1998. – 354 p.
34. Tilly Ch., Tarrow S. Contentious politics. Oxford: Oxford University Press. – 2015. – 288 p.
