THE CONCEPT OF A FOUR-LINK ALGORITHM FOR FORMATION AND EVOLUTION OF THE PRISON SUBCULTURE: PROBLEM STATEMENT
Rubrics: WITHOUT RUBRIC
Authors:
1.
Research Institute of the FPS of Russia
2.
Research Institute of the FPS of Russia
3.
Research Institute of the FPS of Russia
4.
Research Institute of the FPS of Russia
Type:
Article
Pages:
from 350
to 356
Status:
Published
Received:
15.09.2020
Accepted:
11.02.2023
Published:
28.09.2020
Subject area:
UDK 343.85 Предупреждение преступлений. Уголовная профилактика. Социальные меры предупреждения. Профилактика преступности несовершеннолетних
Language:
Russian
Keywords:
subculture, prison subculture, the concept of a four-link algorithm “basic culture - subculture - prison culture - prison subculture”, the paradoxical nature of the prison subculture, the self-sufficiency of the prison subculture
Abstract (English):
The article focuses on the problem of intellectual understanding of not only the essence of the prison subculture, its evolution and forms of manifestation, but also its nature. The analysis of research literature and problems of the Russian prison subculture allowed the authors to formulate the concept of a four-level algorithm for its formation: “basic culture - subculture - prison culture - prison subculture”. This algorithm will serve researchers in creating an explanatory model of the unique Russian prison subculture generated by the basic culture, its deep historical foundations of socio-economic and socio-political properties. The purpose of the research is to conceptualize the phenomenon of “prison subculture”, to establish its algorithm of formation and evolution; to identify the ontological basis of the Russian prison subculture; making a distinction between prison culture and prison subculture; evaluating the prison subculture that characterizes the essence of its current state.
The article focuses on the problem of intellectual understanding of not only the essence of the prison subculture, its evolution and forms of manifestation, but also its nature. The analysis of research literature and problems of the Russian prison subculture allowed the authors to formulate the concept of a four-level algorithm for its formation: “basic culture - subculture - prison culture - prison subculture”. This algorithm will serve researchers in creating an explanatory model of the unique Russian prison subculture generated by the basic culture, its deep historical foundations of socio-economic and socio-political properties. The purpose of the research is to conceptualize the phenomenon of “prison subculture”, to establish its algorithm of formation and evolution; to identify the ontological basis of the Russian prison subculture; making a distinction between prison culture and prison subculture; evaluating the prison subculture that characterizes the essence of its current state.
Keywords:
subculture, prison subculture, the concept of a four-link algorithm “basic culture - subculture - prison culture - prison subculture”, the paradoxical nature of the prison subculture, the self-sufficiency of the prison subculture
subculture, prison subculture, the concept of a four-link algorithm “basic culture - subculture - prison culture - prison subculture”, the paradoxical nature of the prison subculture, the self-sufficiency of the prison subculture
Введение Культура всякого общества как целостного организма в силу разных причин порождает так называемые субкультуры, которые являются «элементами системы культуры любого общества, как целостные образования внутри господствующей культуры, отличающиеся от последней своими ценностями и нормами, способами их создания, распространения и потребления» [1]. Субкультура отпочковывается от базовой культуры общества в отдельную относительно самостоятельную часть культуры. Относительность самостоятельного существования субкультуры обусловлена тем, что ее носители являются гражданами страны базовой культуры общества. Из факта гражданства следует совокупность последующих связей с базовой культурой. Таким образом, «культурный код субкультуры формируется в рамках более широкой системы» [2], в рамках культуры базовой. Более того, по мнению цитируемых авторов, культурный код базовой культуры определяет на перспективу целостность бытия субкультуры. Базовая культура по определению фундирует производные от нее разновидности субкультур. Субкультур в конкретной базовой культуре общества может быть некоторое множество. Возникнув однажды, еще в зачаточной форме, конкретная субкультура продолжает движение в сторону саморазвития и достижения уровня тождества самой себе. Путь этого движения неоднозначен, продолжителен во времени, нередко ситуативный, вместе с тем он имеет определенную направленность и закономерность. Показателем или знаком достижения субкультурой уровня тождества самой себе является ее самооценка, самоидентификация как нечто принципиально отличное от другой культуры. Кроме самооценки, формируется и внешняя объектная оценка данной субкультуры. Наличием внешней оценки практически завершается процесс образования субкультуры. Более того, внешняя оценка, по сути, означает признание факта становления и существования субкультуры как предметно-практической реальности. Здесь важно подчеркнуть особую значимость внешней оценки. Субъектом внешней оценки является, прежде всего, государство, которое юридически, законодательно определяет место субкультуры и ее носителей в социально-общественной иерархии как государственного, так и гражданского устройства общества и соответственно в культуре общества. Достижение субкультурой уровня тождества самой себе предполагает освобождение ее от приставки «суб-» и замещение ее конкретным именем, звуковой комплекс которого отражает суть субкультуры. Таким образом, субкультура обретает, получает имя. В нашем случае это культура «тюремная», которая в отношении к базовой культуре общества является ее субкультурой особого рода, находящейся в отношении государственно-правового антагонизма к культуре базовой и соответственно формально юридически отторгнутая от последней. Тюремная культура не относится к культуре застывшей. Как и всякая культура, она имеет собственную структуру, составляющие которой не находятся в отношении тождества. Здесь в лучшем случае отношения однопорядковые, которые находятся в постоянном движении, изменении. Тюремная культура постоянно изменяется, мимикрирует, обретает формы, соответствующие специфическим вкусам, пристрастиям и потребностям ее субъектов. Едва ли правомерно в отношении ее применять слова «совершенствование», «развитие» и т. п., ибо они характеризуют движение по восходящей линии, то есть содержат положительную аксиологическую, морально-нравственную оценку какоголибо явления, что невозможно в отношении тюремной культуры. Вместе с тем тюремная культура не является гомогенной. В силу этого правомерно расширить (или уточнить) объем этого понятия, введя категории «объект» тюремной культуры (заключенный) и «субъект» тюремной культуры (персонал исправительных учреждений). Последний в силу своего статуса оказывает воздействие и влияние на заключенного, тем самым явно (деятельно, поведенчески) и неявно (по факту присутствия) организует жизнедеятельность заключенных в том или ином направлении. Так, Е. Клейменова выражает не бесспорное суждение о том, что при взаимодействии с тюремным социумом сотрудник уголовно-исполнительной системы вынужденно принимает на себя тюремную субкультуру, усваивает ее ценности, нормы и правила. Тюремная субкультура становится для него привычной культурной средой. Выходя из тюрьмы и попадая в иное культурное пространство, он фактически продолжает жить в соответствии с ранее усвоенными социокультурными нормами, смешивая их с теми, что уже существуют в общепринятой культуре [3, с. 32]. Факт негомогенности тюремной культуры требует методологически провести различие между тюремной культурой и тюремной субкультурой. Это тем более необходимо, поскольку в пенитенциарной исследовательской литературе нередко эти понятия взаимно заменяются. Безусловно, между ними есть зона совместного перекрытия, но они не тождественны и не однопорядковые. Внешне хаотичная тюремная культура со временем приобретает вид некой упорядоченности, создаваемой ее лидерами в результате направленной утонченно-рафинированной субординации заключенных. В конечном итоге внутри тюремной культуры образовывается тюремная субкультура. В свою очередь, и тюремная субкультура, однажды оформившись и функционируя, со временем также претерпевает изменения, проходя линию восходящую и линию нисходящую. В современных условиях «наблюдается… пока еще не столь явная, тенденция… тюремная субкультура в местах лишения свободы начинает деградировать» [3, с. 33]. Почему это происходит? Потому что, во-первых, произошло смягчение условий отбывания наказания, обусловленное реформированием общества, приведшее к повсеместному употреблению спиртных напитков осужденными; во-вторых, качественно изменился социальный состав спецконтингента исправительных учреждений; в-третьих, отсутствие работы и достойной заработной платы у большинства осужденных обусловливает отсутствие у них предметов первой необходимости и стимулирует переход к индивидуалистической модели поведения [4]. Отличие тюремной культуры от тюремной субкультуры заключается в их генезисе. Если тюремная культура задается внешними факторами по отношению к ее субъекту (заключенный), институционализируется государством юридически, организационно, пространственно, физически и т. д., то тюремная субкультура порождается самими заключенными. По мнению автора теории субкультур A. Коэна, криминальная субкультура, возникнув однажды, оказывает постоянное противодействие общей культуре [5], поэтому конфликт между различными культурами и субкультурами представляет собой устойчивый криминогенный фактор [6]. Тюремная субкультура и ее составляющие Отечественная пенитенциарная наука под тюремной субкультурой традиционно понимает «относительно устойчивую совокупность специально выработанных принципов, правил и стандартов поведения, которые разделяются, поддерживаются значительным числом осужденных, детерминируют их активность и определяют положение, а также степень влияния в среде ближайшего окружения (микросреде)» [3, с. 16]. Тюремную субкультуру определяют и как подсистему целостной системы культуры общества, представляющую собой совокупность образа жизни, норм, ценностей, ритуалов и культурных артефактов, выработанных лицами, отбывающими наказание в учреждениях пенитенциарной системы [2, с. 85; 8]. Тюремная субкультура «…характеризуется наличием у группы преступников особой структуры межличностных взаимоотношений, сложной системы неформальных норм (традиций, обычаев), регулирующих их поведение, жаргона, татуировок и других внешних атрибутов, а также особой шкалы ценностей и способов их достижения» [7]. Мнения российских исследователей о сущности тюремной субкультуры корреспондируют с мнениями зарубежных коллег, которые также определяют тюремную субкультуру как совокупность духовных и моральных ценностей, регламентирующих неофициальную жизнь осужденных в местах лишения свободы [9, 10]. М. Платек (М. Platek) отмечает, что «тюремная субкультура включает нормы, традиции, ритуалы, жаргон, жесты, принципиально отличные от тех, которые предполагают уголовно-исполнительное законодательство и внутренний распорядок тюрьмы» [11]. Следует особо подчеркнуть, что тюремная субкультура - это интернациональное явление и устойчивое мнение об общем кризисе пенитенциарной системы широко распространено именно в так называемых цивилизованных странах, где общество давно уже не может справиться с торжествующей системой неформальных норм, которая определяет отношения между осужденными [3]. Онтологические основания российской тюремной субкультуры Многие ученые признают факт уникальности российской тюремной субкультуры, а именно отсутствие в мире аналогов российской тюремной субкультуре. При условии верности данного утверждения необходим поиск ответа на вопрос: как стала возможной российская тюремная субкультура? Ответ, вероятно, можно найти в особенностях пути развития Российского государства и общества в историческом прошлом и современности. Эта задача является предметом отдельного самостоятельного исследования, которое потребует анализа огромного пласта исторических артефактов, свидетельствующих о довольно продолжительном историческом пути развития Российского государства и общества. Почему алгоритм эволюции тюремной субкультуры представлен нами как четырехзвенный? Или же поставим вопрос иначе: почему базовая культура включена в процесс становления тюремной субкультуры? На наш взгляд, ответ на этот вопрос позволит понять главное - природу российской тюремной субкультуры, то есть выявить объективные факторы и причины ее формирования. Почему стала возможной тюремная субкультура в России в таких масштабах и формах? Принято считать, что эволюция российской тюремной субкультуры окончательно оформилась и соответственно укрепила свои позиции в постперестроечный период (ХХ в.) истории России. «Создание класса собственников из числа воров и бандитов, теневых дельцов и казнокрадов, расхитителей и мошенников закономерно привело к росту преступности: общеуголовной, экономической, организованной» [7]. В пользу правомерности признания базовой культуры в качестве первого звена алгоритма становления и эволюции российской тюремной субкультуры свидетельствуют, в частности, очевидные, «лежащие на поверхности», незатейливые факты из народной жизни современной России. Мы имеем в виду распространение продуктов художественного, главным образом, песенного творчества из тюрьмы «на волю» и обратно. В пользу народности продуктов художественного творчества говорит невероятная популярность в стране тюремного песенного жанра, который с некоторых пор организуется и транслируется на уровне государственном. Известно, если нечто признается народным, то оно по определению локализовано в базовой культуре. Данный феномен народности тюремного песенного творчества мы назвали возвратной цикличностью российской тюремной субкультуры. Временной показатель ее цикличности практически корреспондирует с графиком роста и снижения криминального фактора в истории жизнедеятельности российского общества. Очень хотелось бы надеяться, что современный бум тюремного жанра в стране является «остаточным явлением импульса криминального тока», безвозвратно уходящего в прошлое, в историю. Тюремная субкультура как парадоксальность и как социально-правовая проблема пенитенциарной науки Проблемой, стоящей перед уголовно-исполнительной системой, является устойчивое существование тюремной субкультуры - деструктивной неформальной нормативноценностной системы [12]. «В России, где имеет место влияние тюремной субкультуры, места лишения свободы интерпретируются как социальные пространства, способствующие повышению социального статуса и приобретению уникального опыта. Пребывание в местах лишения свободы не означает прерывание криминального опыта, а, напротив, способствует его расширению и трансформации в более важный - тюремный опыт» [13, 14]. По мнению французского мыслителя М. Фуко, тюремное сообщество организует обучение неопытных преступников «воровским» профессиям и превращает их в профессиональных преступников-рецидивистов. Тюремное заключение не снижает уровень преступности, не исправляет преступников. Существование в тюрьме - это в конечном счете привычный и удобный образ жизни арестантов, позволяющий им не заботиться о еде и жилище, о поисках работы и средств к существованию [15]. Мнению Фуко вторит Т. Матисен, пишущий о том, что «…в течение всей своей истории на практике тюрьма никогда не обеспечивала реабилитации, заключение никогда не приводило к возвращению людей в общество» [16]. «Обретая свое собственное, независимое существование, - пишет Е. Г. Клейменова, - тюремная субкультура распространяет свое влияние не только в рамках тюрьмы, но и за ее пределами» [3, с. 33]. Собственно тюремная субкультура и внешняя по отношению к ней организованная преступность, пребывающая вне мест лишения свободы, устанавливают прочные связи по поводу и на предмет их общих корыстных криминальных, прежде всего материальных, интересов. Подобные связи имели место и раньше. Однако применительно к современной российской криминальной действительности прослеживается явная динамика ее развития. Например, в лихие девяностые организованная преступность сделала своими опорными базами исправительные учреждения - так называемые черные зоны, где царит власть «профессиональных» преступников. Оттуда организуются бунты, реализуются разнообразные жульнические схемы, идут «воровские прогоны», здесь вырабатывается стратегия и тактика преступного мира [3]. Более того, современная тюремная субкультура демонстрирует признаки того, что она становится самодостаточным социальным организмом в рамках российского общества. Самодостаточность выражается в том, что она способна, во-первых, к самовоспроизводству себе подобных из числа заключенных через «школы» обучения преступному ремеслу в недрах самого пенитенциарного учреждения; во-вторых, к самофинансированию (общаки), то есть имеет способность к материальной самообеспеченности; в-третьих, к устанавлению связей с внешним миром и успешной трансляции вне тюремной среды своих ценностей, идеологии и норм поведения. И наконец, криминальные субъекты тюремного социального пространства и субъекты организованной преступности, находящиеся вне мест заключения, устанавливают эффективную и деятельную взаимную связь. Становление самодостаточности тюремной субкультуры демонстрирует парадоксальность уголовно-исполнительной системы, суть которой заключается в следующем: во-первых, объект (заключенный), долженствующий быть надзираемым и подконтрольным УИС, в действительности обретает элементы независимого автономного в отношении к УИС существования; во-вторых, вместо исправления и ресоциализации заключенного, последний повышает, следовательно, совершенствует и усиливает свои криминальные способности и мастерство. Таким образом, тюремная субкультура не только противостоит государству, формально отрицая положения ст. 43 УК РФ о том, что «…наказание применяется в целях восстановления социальной справедливости, а также в целях исправления осужденного и предупреждения совершения новых преступлений», но и направленно профессионально генерирует преступность в самих недрах мест лишения свободы. В парадоксальности тюремной субкультуры концентрированно проявляется противоречие между должным и сущим и для отдельного индивида. «Должное» - это абстрактное понятие, обнимающее область вообще всех требований, предъявляемых к людям в форме норм. Если долг как проявление морального сознания, вытекающего из нравственного закона, есть, по выражению И. Канта, самопринуждение, то в условиях тюремной среды долг становится принуждением. Известно, что существование человека в условиях тюремной изоляции характеризуется принудительным равенством. Личность при этом словно лишается социального статуса, теряет свое место в «традиционной» социальной иерархии, выносится «за рамки» существующего общества. При этом уголовно-исполнительная система ни для кого не делает исключений, предусматривает одинаковое обращение со всеми, стирает грани между представителями различных социальных групп [17]. Парадоксальность данной ситуации для заключенного состоит в том, что осужденный за несоблюдение должного - общепринятых нравственных норм - попадает в принципиально иную среду - тюремную, которая тоже имеет свою шкалу «должного и сущего». Однако эта шкала противоположна общепринятым нравственным нормам человеческого сообщества. Здесь нормы должного соответствуют тому уровню исповедника должного, который, как правило, лишен человечного в человеческом. Выводы Создана и обоснована философская концепция четырехзвенного алгоритма становления и эволюции российской тюремной субкультуры. Становление российской тюремной субкультуры претерпевает определенную метаморфозу в виде последовательности следующих форм социальной организации: «базовая культура - субкультура - тюремная культура - тюремная субкультура». Проведено различие тюремной культуры и тюремной субкультуры. Отличие тюремной культуры от тюремной субкультуры заключается прежде всего в их генезисе. Тюремная культура задается внешними по отношению к ней факторами. Она институционализируется государством юридически, организационно, пространственно, физически и т. д. Тюремная субкультура зарождается как результат самоорганизации ее субъектов, порождается самими заключенными. Артикулирована парадоксальность уголовно-исполнительной системы, заключающаяся в особой роли и месте тюремной субкультуры в социальном пространстве тюрьмы, а также вне мест лишения свободы. Сущность парадоксальности выражается в нарастании относительной самодостаточности и автономности тюремной субкультуры в системе общественных отношений по отношению к персоналу УИС и не только. Онтологическим основанием российской тюремной культуры является базовая культура. Внешний по отношению к тюрьмам способ бытия российской культуры и общества, уровень социально-экономического, социально-политического развития страны не соответствуют опережающему темпу либерализации правовых норм в отношении к осужденным и соответственно либерализации уголовно-исправительной системы в целом. В статье введены понятие «четырехзвенный алгоритм становления и эволюции тюремной субкультуры: базовая культура - субкультура - тюремная культура - тюремная субкультура»; термины «возвратная цикличность» тюремной субкультуры», «парадоксальность тюремной субкультуры», «парадоксальность УИС», «относительная самодостаточность тюремной субкультуры».
1. Shendrik A. I. Subkul'tura // Sociologicheskaya enciklopediya : v 2 t. M. : Nac. obsch.nauch. fond, 2003. T. 2. 861 c @@Shendrik, A. I. 2003, ‘Subculture’, in Sociological encyclopedia, in 2 vols, National Social Science Foundation, Moscow.
2. Lysak I. V., Cherkasova Yu. Yu. Metodologicheskie problemy issledovaniya tyuremnoy subkul'tury // Gumanitarnye i social'no-ekonomicheskie nauki. 2008. № 5. S. 81-85 @@Lysak, I. V. & Cherkasova, Yu. Yu. 2008, ‘Methodological problems of prison subculture research’, Humanities and socio-economic sciences, iss. 5, pp. 81-85.
3. Ponomarev S. B. Kriminal'naya subkul'tura s pozicii etologii cheloveka i teorii sistem : monografiya. Izhevsk : Izhevsk. gos. tehn. un-t im. M. T. Kalashnikova, 2017. 144 s @@Ponomarev, S. B. 2017, Criminal subculture from the perspective of human ethology and systems theory, Izhevsk State Technical University named after M. T. Kalashnikov, Izhevsk.
4. Tulegenov V. V. Kriminal'naya subkul'tura i ee kriminologicheskoe znachenie : dis. ... kand. yurid. nauk. Rostov n/D, 2003. 228 s @@Tulegenov, V. V. 2003, Criminal subculture and its criminological significance: PhD thesis (Law), Rostov-on-Don.
5. Cohen, A. 1955, Delinquent boys: The culture of the gang, Free Press, N. Y
6. Sellin, T. 1938, Culture Conflict and Crime, Social Science Research Council, N. Y
7. Kleymenov M. P. Kriminologiya : uchebnik / pod red. V. N. Kudryavceva, V. E. Eminova. 4-e izd., pererab. i dop. M. : NORMA, 2009. 448 s @@Kleymenov, M. P. 2009, Criminology, V. N. Kudryavtsev & V. E. Eminov (eds), 4th edn, NORMA, Moscow.
8. Hanipov R. A. Ukorenennost' tyuremnyh i kriminal'nyh praktik v kul'ture sovremennogo rossiyskogo obschestva // Mir Rossii. 2008. № 3. S. 132-148 @@Khanipov, R. A. 2008, ‘Ingrained prison and criminal practices in the culture of modern Russian society’, World of Russia, iss. 3, pp. 132-148.
9. Piacentini, L. & Pallot, J. 2014, ‘“In Exile Imprisonment” in Russia’, Br J Criminol, iss. 1(54)., pp. 20-37
10. Piacentini, L. & Slade, G. 2015, ‘Architecture and attachment: Carceral collectivism and the problem of prison reform in Russia and Georgia’, Theoretical Criminology, iss. 2(19), pp. 179-197
11. Platek, M. 1990, ‘Prison subculture in Poland’, International Journal of Sociology of Law, vol. 18, iss. 4, pp. 459-460
12. Pirozhkov V. F. Kriminal'naya subkul'tura: psihologicheskaya interpretaciya funkcii, soderzhaniya, atributiki // Psihologicheskiy zhurnal. 1994. T. 15, № 2. S. 38-51 @@Pirozhkov, V. F. 1994, ‘Criminal subculture: a psychological interpretation of the functions, content, attributes’, Psychological journal, vol. 15, iss. 2, pp. 38-51.
13. Tischenko N. V. Tyuremnaya subkul'tura: ponyatie, harakteristika, osobennosti // Vestnik Saratovskogo gosudarstvennogo tehnicheskogo universiteta. 2013. № 2(70). S. 229-233 @@Tishchenko, N. V. 2013, ‘The prison subculture: concept, characteristic, features’, Bulletin of the Saratov State Technical University, iss. 2(70), pp. 229-233.
14. Ivanova A. A. Kriminal'naya kul'tura kak determinant prestupnosti // Vserossiyskiy kriminologicheskiy zhurnal. 2017. № 4. S. 671-681 @@Ivanova, A. A. 2017, ‘Criminal culture as a determinant of crime’, All-Russian criminological journal, iss. 4, pp. 671-681.
15. Foucault, M. 1975, Surveiller et punir: Naissance de la prison, Gallimard, Paris
16. Mathiesen, T. 1990, Prison on Trial: A Critical Assessment, London
17. Polovnikova A. A., Ponomarev S. B., Tockiy S. I., Chubarov A. L. Sindrom tyuremnoy social'noy deprivacii v molodom vozraste. Ekaterinburg : Ural. otd-e RAN, 2008. 148 s @@Polovnikova, A. A., Ponomarev, S. B., Totskiy, S. I. & Chubarov, A. L. 2008, Prison social deprivation syndrome at a young age, Ural branch of the Russian Academy of Sciences, Yekaterinburg.
