Abstract (English):
The article contains an overview of informal but stable socio-criminal groups’ characteristic of Russian prison institutions in the socio-political and temporal space of the twentieth century, as well as features of internal relations between prisoners. It is emphasized that such a study will be far from complete without clarifying the patterns in the relations of employees of state structures and representatives of society to the carriers of the prison subculture, as well as to the activities of law enforcement officers in general and penitentiary institutions in particular. This is due to the fact that the criminal subculture has long gone beyond penitentiary institutions, penetrating into various social groups, where conditions are often formed for its further spread. Thus, the object of the study is the special content of places of deprivation of liberty, the totality of values, customs, traditions, norms and rules of behavior of convicts implemented there within the framework of informally established social groups. The purpose of this work is to identify and compare the features of the criminal and prison subculture, the division of convicts into informal, but stable social strata. The study of emerging social strata and groups in prison institutions was preceded by a study of the subculture of criminal communities. The "pioneers" of this scientific direction were sociologists R. Merton,C. G. Jung and others. A. Cohen holds the primacy in developing the concept of subcultures based on the analysis of specific behavioral features of criminal associations. As for the studies of the behavior of various social groups within the prison communities of the Russian Empire within the framework of historical disciplines, V. M. Doroshevich, P. F. Yakubovich,S. V. Maksimov, G. N. Breitman, M. N. Gernet, other scientists and publicists made a significant contribution to them. By the beginning of the twentieth century, an integral structure of social groups differentiated by property, professional, educational, national and class characteristics had already been formed in the developing bourgeois-monarchical state. This was reflected in the identification of new socio-criminal strata with a scale of specific relationships and goals. The collapse of the monarchy and the establishment of Soviet power made significant adjustments to the characteristics of criminal groups sentenced to imprisonment. A serious turning point occurred in the 1930s in connection with the completion of the transformation of the prison system into a correctional labor system. The years of the Great Patriotic War and the socio-political conditions of the post-war period finally destroyed the old social structures of the prison world, but did not destroy them, but only significantly modified them.

Keywords:
otechestvennaya istoriya, penitenciarnaya sistema, tyuremnaya subkul'tura, kriminal'naya stratifikaciya, Rossiya v HH veke

Введение Обозначенные проблемы оказались в поле зрения многих современных исследо- вателей. Большой интерес представляют изыскания Ю. М. Антоняна, В. М. Анисимко- ва, А. Г. Бронникова, С. И. Дементьева, Ю. П. Дубягина, С. А. Кутякина, С. Я. Лебеде- ва, А. Н. Мондохонова, Ж. Росси, А. В. Бриллиантова, А. А. Тайбакова, Г. Ф. Хохрякова, В. Чалидзе и др. Как справедливо утверждают С. И. Кузьмин и Е. С. Якушина, иерархиче- ское строение общества является важным условием его существования. «Аналогичные процессы характерны и для криминального сообщества, а движение по иерархической лестнице связано с соблюдением воровского и тюремного законов» [14, с. 24]. Более того, по мнению Н. П. Барабанова, очень сложно встретить коллектив, где «существует столь четко выраженная иерархическая структура, как в криминальном мире» [3, с. 178]. В целом мы склонны принять позицию, высказанную молодым ученым В. В. Тулеге- новым, утверждающим, что в силу действия объективных законов общества процессы социальной стратификации не поддаются простому администрированию. Неоднократно «предпринимались попытки поломать кастовую систему в исправительных учреждени- ях путем формирования отрядов и бригад из одних отверженных. Считалось, что люди, прошедшие сквозь ад немыслимых унижений, построят свое сообщество по-другому. Но через некоторое время в их среде опять выделились свои бугры, мужики и опущен- ные» [26, с. 136]. В то же время нам представляются неприемлемыми подходы, оценивающие эту си- туацию как безысходную, не поддающуюся никакому позитивному воздействию извне. Фатализм в негативных оценках воспитательного воздействия на криминальные страты внутри мест заключения - еще более вредная крайность, чем позиция, пропагандирую- щая его волшебную и всепобеждающую силу. На наш взгляд, оценки роли сотрудников пенитенциарных учреждений в соотношении использования мер убеждения и принуж- дения являются чрезвычайно актуальными и во многом основополагающими во взаи- моотношениях представителей власти, общества и личности. Среди ученых-пенитенциаристов известны сторонники шестизвенной периодизации при оценке развития отечественной тюремной субкультуры, а именно: «1) дореволю- ционный этап, 2) первые годы советской власти (1917-1929), 3) ГУЛАГ в годы первых пятилеток (1930-1953), 4) «постсталинский» (1953-1960), 5) хрущевский (1960-1970), постсоветский (1980-е годы по настоящее время)» [7, гл. 15, п. 1]. В целом такая гра- дация представляется нам приемлемой, хотя и вызывают сомнения временные разли- чия: 5-й этап - 10 лет, 6-й этап - 30 лет (на момент публикации), 1-й этап - несколько веков. Полагаем, что принципиальные изменения в среде осужденных, как правило, не имеют четко очерченных хронологических границ, а происходят эволюционным путем, и это лишь одна из причин, почему в данной статье не будет уделено большого внима- ния такой периодизации. Наиболее очевидной целью представленного в статье материала является при- влечение внимания читателей пусть и к относительно поверхностному, но все же про- фессиональному ознакомлению с неформальными криминальными сообществами. По своему генотипу они всегда останутся закрытыми группами общества, а по харак- теру социальной структуры - сословно-кастовыми. При этом не следует отрицать, что тюремные служащие - это тоже неотделимая часть такого сообщества. Характеристи- ка их встроенности в эту систему не входит в задачи проведенного исследования, тем не менее важно учитывать все возможные формы и проявления структурно-кастовых взаимосвязей в криминальных сообществах. Результаты исследования С древних времен и по день сегодняшний разработку и исполнение наказаний за преступления относят к числу наиболее важных направлений государственной деятель- ности. Однако «именно гражданское общество, а не государство изначально сформи- ровало функции и задачи» [23, с. 136], стоящие перед ним. Феодальное, а затем бур- жуазное и даже социалистическое общество в своей структуре содержали множество социальных слоев, нередко имевших сильно отличающиеся права и полномочия. Это расслоение находило яркое отражение и в характере взаимоотношений внутри тюрем- ного сообщества. Нами отмечалось, что «любое продолжительное по времени скопление высокораз- витых биологических субъектов приводит к их разделению на достаточно устойчивые стратификационные социальные ниши... Всегда выделяются явные лидеры, их окруже- ние, «боевая дружина», «трудовая масса» и наиболее ослабленные, угнетаемые особи. В человеческом обществе цивилизационные процессы позволили привести взаимоот- ношения к приемлемым, пристойным формам» [21, с. 6]. И все же для каждого истори- ческого периода они были в достаточной мере специфичны. Особо разительное свое- образие наблюдается в нетрадиционных общностях, к которым в полной мере следует отнести преступный или «блатной» мир. Иерархическое строение «тюремных сословий» в самодержавной России Уже с середины XIX в. профессионализация российского криминалитета до- стигла невиданных ранее масштабов. Подразделение преступников по роду их деятельности на «масти» мы находим у М. М. Максимова, утверж давшего, что «мошенники и воры делятся на партии и классы, изучая воровство и мошенниче- ство, каждый по своим способностям, от той самой партии, к которой он принад- лежит» [17, с. 7]. Г. Н. Брейтман в начале ХХ в. дал оценку уже существовавшей разветвленной схеме взаимоотношений представителей рецидивной преступности [4, с. 133, 218]. Им обращалось внимание на то, что «сила профессиональных пре- 500 ЛИНЗА ВРЕМЕНИ ступников и заключается в их сплоченности, в имеющейся в наличии правильной организации...» [4, с. 4-5]. Следует отметить, что до начала Второй мировой войны около 90 % преступлений, совершаемых в России, имели насильственный характер. Попадая в места заключе- ния, все криминальные личности достаточно быстро находили соответствующее свое- му промыслу социальное окружение. Одновременно с этим фиксировались их место и своеобразный социальный статус в тюремной иерархии. Наиболее широкие полномочия в этих неформальных структурах занимали «иваны» - преступные «авторитеты», вы- двинувшиеся из числа бродяг, имевших большой тюремно-каторжный стаж. В число их многообразных неписаных прав входило распоряжение жизнью и смертью заключенных. С уважением относились и к «обратникам» - каторжанам, бывавшим в бегах. Считалось, что они знают все ходы и выходы. Под термином «бродяга» понимался профессиональный преступник, попавший в заключение или вернувшийся оттуда. Из их числа формировались наиболее престиж- ные в криминальной среде группы. Современные исследователи порой без особых на то оснований тиражируют утверждение, что вторая по значению каста - «храпы». Действительно, синонимами, характеризующими их поведение, стали бессовестность, бесцеремонность, крайняя наглость. В отличие от «иванов» они вели себя шумно, не- редко несдержанно, провоцировали конфликты, «нахрапом» подавляли остальных. Их классическое определение в научных трудах впервые приводится В. М. Анисимковым [2, с. 88]. Впрочем, ряд специалистов не склонны выделять «храпов» в отдельную ка- тегорию, настаивая на том, что «ни в официальных ведомственных документах, ни в научной литературе, ни в издаваемых в 1920-е гг. исправительными домами газетах и журналах о такой категории не упоминается» [14, с. 20]. На наш взгляд, не стоит столь категорично отрицать существование данной социально-криминальной группы. Вероят- но, термин «храпы» имел узкорегиональное распространение. В частности, В. М. Доро- шевич в своей известной и богато иллюстрированной фотографиями книге «Сахалин. Каторга» посвятил их описанию несколько страниц [8, с. 303, 304 и др.]. Аналогом криминальной «дружины» у «иванов» можно оценить «жиганов». Эта ка- тегория формировалась из молодых, агрессивных людей, осужденных, как правило, за разбой, насилие, мошенничество. Следующие по значению тюремные сословия со- ставляли «шпанка», или «шпана» (воры), и «счастливцы» (шулера). Это были мелкие преступники, чаще всего ни по волевым, ни по физическим качествам не способные выдвинуться в местную криминальную элиту да и просто как-то объединиться для за- щиты своих интересов. Можно отметить еще ряд специфических подкаст заключенных. Так, «глоты» выполняли роль, аналогичную «храпам», только статусом были ниже, по- скольку способны «глотку драть» только скопом, а поодиночке действовать трусили. «Волынщики» тоже специализировались на разжигании ссор, стравливали людей между собой часто в интересах «иванов». Были и категории каторжан, которым жилось неплохо, но уважением в криминальном сообществе они не пользовались. В первую очередь это «крохоборы» и «кусочники». Они работали старостами, кашеварами или хлебопеками. Считалось, что «честным» путем такие должности получить нельзя. Отдельно стоит упомянуть группу сидельцев, называемых «асмодеи». Их считали каторжными «плюшкиными», поскольку они стара- лись копить деньги и вещи, отказывая себе в самом необходимом. Сбыть накопленную старую одежду либо иное имущество можно было через тюремных ростовщиков. Если это были татары или иные мусульмане, их называли «бабаями», если же русские, в широком понимании этого слова, то - «отцами». Помощь им в деле добычи и реализации товара оказывали «барахольщики» [8, с. 308, 312, 315]. Неопытных или простодушных осужденных обзывали «дядя сарай». Таких сидельцев чаще всего обижали, обирали, использовали для обслуживания более высоких каст. Разумеется, были и другие соци- альные виды и подгруппы, но в разное время и в разных местах они назывались по-раз- ному, да права и обязанности их не были жестко установлены. В начале ХХ в. иерархия профессиональных преступников сформировалась окон- чательно, была хорошо организована и достаточно законспирирована. Представите- лям тюремной администрации для борьбы с криминальными лидерами требовалось выработать целый комплекс действенных мер. Стало очевидно, что с целью достой- ного противостояния преступникам-профессионалам необходимо было подготовить не менее опытных профессионалов из разных правоохранительных структур. После учреждения Главного тюремного управления и губернских тюремных инспекций такая система в Российской империи постепенно сформировалась. Благодаря обширным на- работкам служащих каторжных тюрем и централов, функционировала она достаточно эффективно, хотя нередко отставала от темпов роста преступности. Формирование тюремных каст в исправительно-трудовой системе Советской России В первые годы после победы большевиков и становления аппарата страны Советов из-за социально-политического кризиса, противостояния с монархистами и сторонника- ми буржуазной республики вопросам формирования новой пенитенциарной доктрины уделялось явно недостаточно внимания. По этой причине криминальная стратификация тюремного сообщества в годы Гражданской войны и в начале периода нэпа не претерпе- ла значительных изменений. Это было связано и с тем, что основными своими против- никами правоохранительная система большевистского государства считала представи- телей оппозиционных партий, общественных формирований и иных классовых врагов. Примечателен в этом отношении приказ Всероссийской чрезвычайной комисси (ВЧК) по борьбе с контрреволюцией и саботажем, вводивший режим так называемого крас- ного террора. Согласно ему еще недавних политических попутчиков в лице меньше- виков и эсеров настоятельно рекомендовали лишать свободы. В качестве заложников предписывалось брать «крупных представителей буржуазии, помещиков, фабрикантов, торговцев, контрреволюционных попов, всех враждебных советской власти офицеров и заключить всю эту публику в концентрационные лагеря» [20, с. 14]. Граждане, которые были уличены в хранении оружия или боеприпасов, а также участники «контрреволю- ционных заговоров» подлежали расстрелу, как и бывшие жандармские офицеры, тю- ремные и полицейские исправники. Однако незаконно содержавшие оружие рабочие и солдаты подлежали только тюремному содержанию [20, с. 15-16]. Особое значение в формировании обновленной советской стратификации кримина- литета имело учреждение системы исправительно-трудовых лагерей. Основополагаю- щую роль в этих процессах нередко отводят деятельности созданного в 1920-1922 гг. лагеря особого назначения на Соловецких островах (СЛОН). Мы не склонны абсолюти- зировать этот факт, поскольку базовыми элементами, направляемыми в заключение, там являлись представители буржуазии, интеллигенции, оппозиционных партий, цар- ские офицеры, духовенство и т. п. Их взаимоотношения не укладывались в традицион- ные «тюремные» схемы, а поэтому могут оцениваться лишь как исключения из общих правил. Значительно больший интерес вызывает дальнейшая работа, связанная с фор- мированием новой исправительно-трудовой концепции исполнения наказаний. Осно- ванное на ней официальное подразделение осужденных включало в себя три группы. Первую группу составили представители класса-гегемона и сочувствующие им. Если проще, то рабочие, крестьяне и госслужащие, которые были осуждены впервые за об- щеуголовные преступления на срок до пяти лет. Вторая группа формировалась из того же контингента, но осужденного более чем на пять лет либо повторно. Третья группа содержавшихся в местах лишения свободы граждан отличалась только по социально- му составу. Это были так называемые нетрудовые элементы и лица, осужденные за контрреволюционные преступления, которые, в отличие от остальных, не имели права «на выход за пределы лагеря и занимать административно-хозяйственные должности в управлении лагеря и по производству работ» [16, с. 60]. Постепенно нарастал слой осужденных по политическим статьям, основная масса которых не вписывалась в существовавшие тюремно-лагерные касты. Однако с начала 1930-х гг. их традиционные взаимосвязи ощутимо ослабли. В значительной мере перво- причиной этому стал существенный прирост количества осужденных по политическим статьям. Их отличало не только приличное воспитание, но и иные моральные ценности по сравнению с представителями основной массы заключенных. Быстро развратить и криминализировать эти слои не удалось во многом из-за ужесточения режима содер- жания всех групп осужденных. Годы Великой Отечественной войны следует вывести из области рассмотрения про- блемы, обозначенной в данной статье. Вызвано это очевидной спецификой исполнения наказаний. В первые месяцы войны по разным причинам значительная часть осужденных была досрочно освобождена от наказания в виде лишения свободы. В период с сере- дины 1941 по начало 1944 года из лагерей и колоний внесудебным порядком в войска было передано около 970 тыс. чел. К оставшимся на «зонах» преступникам применя- лись чрезвычайно жесткие меры, обусловленные военным временем. Любое неподчи- нение администрации или попытки «блатных» взять лидерство могли закончиться для них расстрелом на месте или направлением в места, где сложно было выжить. В 1943 г. учреждается каторга для лиц, сотрудничавших с фашистами. Кроме того, действовали лагеря военнопленных, проверочно-фильтрационные лагеря, где криминальным «ав- торитетам» просто не давали оказывать существенное влияние на свое окружение. Вскоре после окончания Великой Отечественной войны в криминальной среде стали происходить серьезные изменения. Социальные расслоения затронули высшую касту - «воров в законе». Их основная масса по-прежнему придерживалась неписаных правил, исключавших возможность взаимодействия с представителями государственных и офи- циально признанных общественных формирований. Искусственно спровоцированные конфликты с ними только повышали авторитет среди «блатных», но условия военного времени склонили часть осужденных к возможности выйти на свободу, завоевав это право участием в боевых действиях на фронте. Считалось, что они нарушили «воров- ской закон», а значит - «ссучились». Так называемые ссученные воры не только стано- вились главными врагами «законников», но и подлежали уничтожению. Важно не упу- скать из виду, что перед войной к территории СССР были присоединены значительные регионы Западной Украины, Прибалтики, Молдовы. Вышедшие оттуда криминальные лидеры именовались «польскими ворами». Они держались обособленно, но при пер- вой возможности старались захватить неформальную власть в свои руки. Практически всегда криминальные разборки заканчивались кровопролитием, а в начале 1950-х гг. массовые волнения приобрели название «сучьих войн». «Ссученный вор» формально сотрудничает с начальством. Он уже никогда не станет «вором в законе», а обратный процесс не только был возможен, но и нередко осуществлялся принудительно. Для этого соблюдался определенный церемониал. «От блат- ного требуют, чтобы он совершил три символических действия. Во-первых, ему дают грабли, и он обязан два-три раза провести ими по «запретке» (запретная зона около забора распахана для того, чтобы следы беглеца были видны). Далее, ему вручается ключ от карцера, он должен (в сопровождении толпы ссученных) подойти к карцеру и собственноручно запереть замок на дверях. И наконец, заключительный акт: он должен поесть со ссученными. После этого он уже сам ссученный, и теперь его будут резать блатные» [12]. В обществе подогревалось мнение, будто противостояние криминальных лидеров имело «искусственное происхождение» как результат воздействия правоохранитель- ных структур с целью ликвидации «воровского актива» их же собственными силами [22, с. 403-404]. Полагаем, что для таких утверждений нет убедительных документаль- ных доказательств. Более того, руководители, допустившие в своих учреждениях бес- порядки, поплатились потерей должности, а иногда и свободы. В лагерях и колониях начальствующий состав был вынужден «сортировать» прибывающие этапы по крими- нальным «мастям», лишь бы не допустить очередных столкновений. На практике удельный вес преступников, вновь осужденных к лишению свободы, стал неуклонно повышаться, что говорило о чрезвычайно низкой эффективности вос- питательной и исправительной работы в местах заключения. В целом на высшем го- сударственно-политическом уровне был поднят вопрос о необходимости ликвидации лагерной системы МВД СССР. Окончательно это произошло вместе с упразднением этого министерства в 1960 г. Однако система мест лишения свободы оставалась и тре- бовала существенной реформации. Поставленные КПСС и Правительством высокие цели совершенствования «человеческого фактора» на практике реальных достижений не демонстрировали. Становилось очевидным, что в слегка обновленных исправи- тельно-трудовых колониях осужденные «не воспитываются честными и полноценными гражданами социалистического общества, а, наоборот, часто выходят законченными негодяями и потенциальными рецидивистами» [19, с. 238]. Реформирование структуры и взаимоотношений криминальной оппозиции в исправительно-трудовой системе СССР эпохи развитого социализма При разработке Уголовного кодекса РСФСР (принят 27 октября 1960 г.) отмечалось, что в учреждениях, исполнявших наказание в виде лишения свободы, проявляется усиление преступных группировок, характеризуемых крепкой взаимосвязью и своеобразной дисци- плиной. Воры-рецидивисты укрепляли свою неформальную власть, подчинив основную нейтральную часть осужденных, называемых «мужиками». С некоторых пор «воровской закон» стал не только допускать, но и рекомендовать им должности бригадиров. Это по- зволяло приписывать себе и ближнему окружению отработанные «мужиками» зачетные дни, что, в свою очередь, было основанием для досрочного освобождения. Еще лучше для них, если бригадир не из блатных, но полностью зависит от воровских главарей. Интересны характеристики криминальной элиты, данные самими заключенными. В частности, отмечалось: «Урки - люди квалифицированные, умные, ловкие, смелые, систематически занимающиеся воровством. Они презирают все устои человечества о труде, совести, чести, приличия поведения. У них свои выработанные понятия об этом. Пренебрежение к оседлому образу жизни, к работе, к обзаведению семьей (воры, ведущие оседлый образ жизни, относятся к отдельной касте - домашняков). Удел же «блатных» - разъезжание по стране или «держание садки» на железнодорожной ветке. Заключение - тюрьма, лагерь, не страшны воровскому контингенту. Сюда они идут как в дом родной... Пребывание в заключении неоднократно используется как своеобраз- ная школа отбора, воспитания и усовершенствования путем обмена опытом» [9, л. 44]. Тех, кто пытается не подчиняться им, ждут избиение, организуемое окружением общее презрение, а нередко и смерть. Часто можно услышать, будто с приходом к руководству страны Л. И. Брежнева завер- шилась хрущевская оттепель и возросло число репрессий. На самом деле в 1960-1970-е гг. проводился комплекс мер по фактической ликвидации ГУЛАГа и негативных последствий его деятельности. Однако даже позитивные процессы в сфере исполнения наказаний де- монстрировали неожиданные результаты. Осужденные получили больше прав и свобод, но воспользоваться ими в первую очередь смогли представители криминального актива. Под давлением «воров в законе» формировались неформальные властные структуры, которые нередко «брали в оборот» все слои осужденных. Ключевым их элементом стал институт «смотрящих». Окружение «пахана» составляли «блатные», которые условно разделялись на ближний круг и мелкую «шушеру». Первые состояли из «авторитетных» жуликов, роль силовой поддержки выполняли «быки». К ним относились и «торпеды», выполнявшие роль киллеров. Отличие от заказных убийц на воле заключалось в том, что они большую часть жизни проводили в тюремных застенках, поскольку регулярно после очередных разборок получали дополнительный срок. Именно они образовывали местную «блатную» элиту или «черную масть». Основу обитателей мест лишения сво- боды составляла «серая масть», или «мужики». Несмотря на то что блатные оценивали их как безропотное рабочее стадо, считаться с ними в общей массе все же приходилось. Для того чтобы ими было легче управлять, из общей среды выделялись «козырные», или «центровые» мужики, которые являлись проводниками требований «положенцев» и «смотрящих». Из молодых или впервые попавших на зону формировалась каста «ше- стерок» или «шнырей», которые исполняли роль прислуги для блатных. К «красной масти» относят осужденных, активно сотрудничающих с представителями администрации исправительно-трудовых учреждений. Имеются в виду те, кто нацелен на получение условно-досрочного освобождения (УДО) или перевода в колонию-посе- ление. Таких называют «козлами». Если речь идет о «мужиках», то отношение окружа- ющих к ним терпимое. Если в эту категорию попадает «блатной», то кара может быть очень строгой. В лучшем случае их будут оценивать как «фраеров», отошедших от не- формальных «воровских традиций», или «чушков», занимающих социальную нишу ра- бов. Однако могут и «опустить» по полной, и тогда речь идет о самой низшей тюремной касте - «голубой масти». К ним традиционно относятся пассивные гомосексуалисты - «петухи», или «пидоры». «Кстати, на «зоне» ассоциативно связан с ними не голубой, а красный цвет. Например, ношение красных трусов или майки может дорого стоить их владельцу. Далеко не все из них имели природную склонность к такому пороку, многих «опустили» за какие-либо провинности, но могли и просто изнасиловать из- за симпатичной или женообразной внешности. С ними «вор» или «мужик» не должен на виду разговаривать или находиться рядом. Ударить может, но затем демонстра- тивно вымоет руку. Командовал этими отверженными «главпетух», контролировали выполнение распоряжений «пастухи», общественные туалеты убирали остальные» [11, с. 302-303]. Даже в мелочах повседневной жизни стратификационные различия представителей разных тюремных каст соблюдаются неуклонно. «Воры» спят на нижнем ярусе коек, «мужики» - на втором и третьем ярусах. «Чушки» и «пидоры» размещаются в отдель- ных помещениях, питаются также за отдельными столами и лишь тем, что останется ЛИНЗА ВРЕМЕНИ 505 после «воров» и «мужиков» [21, с. 10]. «Попытки молодых офицеров колоний уравнять «опущенных» в правах с другими заключенными встречали организованную и активную негативную реакцию. Так, вслед за приказом «петухам» обедать вместе со всеми, а не за отдельными столами последовал массовый отказ от приема пищи» [1, с. 35]. В конце 1980-х гг. в России формируется ряд крупных организованных преступных группировок и сообществ нового формата. Их члены назывались «братвой», «брата- нами». Они разбивались на «бригады» во главе с «бригадирами», которые непосред- ственно контактировали с «авторитетами». В местах заключения начался раскол между сторонниками «блатного» мира старой формации и представителями «бригад», имею- щими неплохое прикрытие со стороны некоторых бизнесменов и даже крупных адми- нистративных работников, политиков [21, с. 7]. В качестве примера можно привести сформированную к началу 1990-х гг. Измайлов- скую организованную преступную группировку (ОПГ). Одним из ее бригадиров начинал свой криминальный путь некто А. Малевский, который изначально объединил около 200 бойцов, контролировавших в Москве и Подмосковье значительное число торго- вых точек, казино и даже аэропорт «Быково». Вскоре его люди стали совладельцами этих предприятий и учреждений, а сам он подмял под себя ряд коммерческих банков, алюминиевый, фармацевтический и металлургические заводы. Благодаря тесным свя- зям с политиком Б. Березовским, криминальным авторитетом Тайванчиком, братьями- бизнесменами Михаилом и Львом Черными, для отечественной Фемиды того времени он оказался не по зубам. Однако его бойцы нередко попадали на зону, но имели там особый статус, дававший им независимость от смотрящих, но это не гарантировало им иммунитет от таких же беспредельщиков новой формации. Считают, что Малевского выбросили из самолета по приказу лидера Солнцевской ОПГ С. Михайлова [6]. Возвращаясь к тюремной тематике, отметим, что по оценкам самих заключенных к числу наибольших тягот и лишений относят не тяжелую работу, строгий режим и даже не голод и холод, а отношения между осужденными: «Если тебе в лагере заключенный начинает улыбаться и о чем-то расспрашивать, значит, ему от тебя что-то надо. Если он к тебе хорошо относится - жди подвоха. Если в тюрьме существует арестантская соли- дарность, то в лагере отчуждение принимает страшные формы» [24, с. 95]. В следствен- ном изоляторе или тюрьме труднее из-за психологического дискомфорта: «Просидишь в одной камере несколько месяцев - и тебя начинает все раздражать в соседе: и как он встал, и как он сел, и как ходит, и как ест, и как спит. А ты, в свою очередь, раздражаешь его... нервы у каждого натянуты до предела» [18, с. 43]. Даже этот краткий обзор будет неполным, если не затронуть взаимоотношения пред- ставителей разных страт осужденных с работниками пенитенциарных учреждений. Безусловно, самые стойкие сторонники «воровских законов» старались никогда не идти на открытые контакты с администрацией. Другое дело - отношение людей, попавших на «зону» в определенной степени случайно. Для них тюремный персонал, как правило, не является идеологическим врагом. Интересно мнение о сотрудниках ИТУ диссидента В. Буковского, проведшего в лагерях и тюрьмах 11 лет: «Большую часть своего време- ни они проводят в тюрьме, сами - заключенные... Все время слышишь непристойные слова, чувствуешь ненависть. И к ругани они привыкают, считая ее привычным делом, даже обязательным. Молодые надзиратели проявляли к нам, как минимум, интерес, если не симпатию» [5, с. 61]. Спектр оценок взаимоотношений тюремного персонала с заключенными весьма ши- рокий, но, как правило, к порядочным сотрудникам нет особых претензий. Для примера 506 ЛИНЗА ВРЕМЕНИ приведем пару высказываний. Один из «сидельцев» утверждал: «В администрации и охране здесь работали такие же люди, как и везде, - одни грубее, другие культурнее, как и в любом советском учреждении. Попадались пьяницы и проходимцы, но именно у офицеров (большинство с университетским образованием) я встречал и подлинную человечность, а ведь сохранить человеческие качества в здешних условиях нелегко» [11, с. 306]. Последнее время стало модным бывшим «зэкам» издавать свои «мемуары». Приведем выдержку из такого воспоминания: «Беспредел со стороны администрации «стал ответом, как мне кажется, на то, как первое время при мне зэки обращались с мусорами: едва ли на х... их не посылали, потому что зона была «черная». И правил в ней смотрящий, а не начальник. Но на моих глазах колония «покраснела». И теперь, к слову, смотрящий по Мордовии - человек по кличке Ева, которого считают ссученным» [10]. Другими словами, все в жизни изменчиво, и тюремные отношения не являются ис- ключением. Тюрьма как обобщающее наименование любых мест лишения свободы подавляю- щей частью населения страны воспринимается не столько как форма изоляции от об- щества, сколько как место концентрации зла, преступлений и человеческих пороков. При этом нельзя не учитывать, что пенитенциарная система, являясь специфической частью человеческого сообщества в целом, не может рассматриваться как нечто ста- тическое и неизменное. Глобальные политические и социально-экономические преоб- разования, произошедшие в 1990-е гг., связанные с распадом СССР и формированием государственных основ демократической России, затронули и процессы взаимоотно- шений различных слоев осужденных. Неожиданно для многих криминалитет в кратчайшие сроки повысил свою роль при решении различных вопросов в отраслях, ранее не имевших с ним ничего общего. Тер- ритория страны была поделена между разного уровня «смотрящими», которые ста- ли пытаться диктовать свои условия не только в так называемых черных зонах, но и в государственных учреждениях и на предприятиях различных форм собственности. В рамках статьи мы ограничимся рассмотрением только института «смотрящих» в ме- стах лишения свободы. На эти посты воровские сходы назначают, как правило, не про- сто «воров в законе» или «положенцев», а людей, способных разрешать различные конфликтные ситуации не в рамках формального права, а по сложившимся в крими- нальной среде понятиям. Не удивительно, что менее всего они нацелены на так называемые красные зоны, где административный ресурс руководства и сотрудников колоний, следственных изолято- ров высок и устойчив. Перед «смотрящим» стоит дилемма: либо сломать существующие порядки, либо резко понизить свой статус, показав собственную несостоятельность. Именно по этой причине с пугающей регулярностью в таких учреждениях осужденные пытаются устроить беспорядки, а подогретые журналисты и правозащитники поднимают вал критики с целью сменить руководство и устоявшиеся нормы взаимоотношений. Не секрет, что кандидатура «смотрящего за зоной» нередко согласовывалась с достаточно высокими чинами администрации на условиях обеспечения внешнего благополучия и порядка в среде заключенных. Однако это как заряженное ружье, висящее на стене: рано или поздно оно обязательно выстрелит. Достаточно только где-то проявить слабину. Важно осознавать, что речь идет не об отдельно взятых личностях, а о достаточно сложной иерархической системе. Каждый «смотрящий за зоной» ответствен за свою деятельность перед воровской сходкой соответствующего региона. Среди его функ- ций можно выделить «информационную, организаторскую, нормативно-регулирую- ЛИНЗА ВРЕМЕНИ 507 щую и принятия решений» [15, с. 115]. Ему, в свою очередь, неформально подчиняются смотрящие за «общаком», смотрящие в отрядах, локальных участках, на промзоне, в пищеблоке и даже в каждой отдельной камере. Эти люди не только ведут пропаганду криминального образа жизни, осуществляют сбор и распределение продуктов питания, общака, запрещенных средств, но и инициируют наказание нарушителей «воровских традиций». Впрочем, «авторитеты» и «достойные арестанты» легко нарушают «воров- ской закон», поскольку его целью является моральное и материальное возвышение за счет представителей нижестоящих тюремных страт. Заключение Вступление государства и общества в новое тысячелетие для уголовно-исполни- тельной системы России стало фактическим «водоразделом» между прошлым и бу- дущим. В конце ХХ в. она очередной раз перешла из Министерства внутренних дел в состав Министерства юстиции. Вскоре была сформирована Федеральная служба исполнения наказаний. Однако наиболее важным представляется изменение стра- тегии пенитенциарной деятельности. Курс на общую гуманизацию уголовно-испол- нительного права в сочетании с приоритетным развитием наказаний, не связанных с лишением свободы, ослабил криминальную стратификационную напряженность в колониях и следственных изоляторах. Немаловажно, что число лиц, содержащихся в этих учреждениях, сократилось с более чем 1 млн 100 тыс. чел. в июне 2000 г. до около 480 тыс. в мае 2021 г. [13]. Путь, пройденный за столетие, оказался насыщенным на события, новые теорети- ческие подходы и практические решения по их реализации. И все же высказываемое неоднократно мнение о том, что сформировавшиеся в тюремных общинах начала XX в. социальные группы стали инструментом негативного воздействия представителей кри- минальной среды на общество, остается актуальным по сей день. Противоречия меж- ду разными группами осужденных еще в большей мере подчеркивают антагонизм между криминальной оппозицией в местах лишения свободы с государством в лице его правоохранительных структур. Тем не менее очевидно, что роль пенитенциар- ных учреждений по искоренению тюремно-кастовых взаимоотношений продолжает возрастать. Недавно была принята новая Концепция развития уголовно-исполнительной си- стемы Российской Федерации на период до 2030 года (утверждена распоряжением Правительства Российской Федерации от 29 апреля 2021 г. № 1138-р). Среди постав- ленных перед системой целей названа работа, направленная на «исправление осу- жденных, предполагающее обеспечение исполнения наказания в условиях, не уни- жающих человеческого достоинства, соответствующих законодательству Российской Федерации и международным стандартам, совершенствование воспитательной, пси- хологической и социальной работы с осужденными, направленное на формирование уважительного отношения к обществу, труду, нормам, правилам и традициям чело- веческого общежития». Важно осознавать, что формирование личности, оказавшейся в местах лишения свободы, непосредственно зависит от сложившихся пенитенциарных отношений. Для того чтобы преодолеть их негативные проявления и последствия, государство должно сформировать соответствующую общественную «потребность (востребованность) в достижении целей наказания» [25, с. 14]. Это, в свою очередь, не только должно, но и уже находит адекватное отражение в деятельности отечественной пенитенциарной системы.

1. Abramkin V., Chesnokova V. Tyuremnye kasty // Novoe vremya. 1991. № 28. S. 32-38

2. Anisimkov V. M. Kriminal'naya subkul'tura. Ufa : UYuI, 1998. 168 s

3. Barabanov N. P. Kriminologicheskiy i psihologicheskiy aspekty kriminal'noy ideologii i obraza zhizni v kriminal'noy subkul'ture osuzhdennyh // Chelovek: prestuplenie i nakazanie. 2017. T. 25(1-4), № 2. S. 177-182

4. Breytman G. N. Prestupnyy mir: ocherki iz byta professional'nyh prestupnikov. Kiev : Tip. gubernskogo pravleniya, 1901. 302 s

5. Bukovskiy V. I Vozvraschaetsya veter... Pis'ma russkogo puteshestvennika. M. : Demokraticheskaya Rossiya ; Original, 1990. 462 s

6. Vse o lidere «izmaylovskih» Antone Malevskom. URL : https://fsin-pismo-gid.ru/ istoriya/vse-o-lidere-izmajlovskih-antone-malevskom (data obrascheniya: 23.06.2021)

7. Dmitriev Yu. A., Kazak B. B. Penitenciarnaya psihologiya : uchebnik. Rostov n/D : Feniks, 2007. 681 s

8. Doroshevich V. M. Sahalin (katorga). M. : T-vo I. D. Sytina, 1903. Ch. 1. 438 s

9. Zhukov K. E. Pis'mo zaklyuchennogo O. Zhukova K. E. Voroshilovu o reorganizacii sistemy lagerey // Gosudarstvennyy arhiv Rossiyskoy Federacii. F. 7523. Op. 85. D. 253. L. 42ob-73

10. Il'chenko S., Lyutyh S. «Vvalivalis' v kameru chudovischa». V russkoy tyur'me mozhno uznat' o narode, no nuzhno vzyat' s soboy salo // LENTA.RU. 2021. 6 iyunya. URL : https://lenta.ru/articles/2018/06/06/turma (data obrascheniya: 18.06.2021)

11. Reent Yu. A. Istoriya ugolovno-ispolnitel'noy sistemy i organov yusticii Rossii : uchebnik / pod obsch. red. G. A. Kornienko. 2-e izd., pererab. i dop. Ryazan' : Akademiya FSIN Rossii, 2013. 428 s

12. Krasnov-Levitin A. E. Ruk tvoih zhar. Vospominaniya : v 4 ch. Ch. 2. URL : https://azbyka.ru/fiction/ruk-tvoix-zhar-krasnov-levitin (data obrascheniya: 18.12.2020)

13. Kratkaya harakteristika ugolovno-ispolnitel'noy sistemy Rossiyskoy Federacii // Oficial'nyy sayt FSIN Rossii. URL : https://fsin.gov.ru/structure/inspector/iao/statistika/Kratkaya%20har-ka%20UIS (data obrascheniya: 14.06.2021)

14. Kuz'min S. I., Yakushina E. S. Ierarhicheskaya struktura v kriminal'nom soobschestve // Penitenciarnaya nauka. 2020. T. 14. № 1. S. 18-24

15. Kutyakin S. A. Organizaciya kriminal'noy oppozicii v ugolovno-ispolnitel'noy sisteme Rossii. Ryazan' : Akademiya FSIN Rossii, 2008. 156 s

16. Nasedkin V. G. Lekciya nachal'nika GULAGa V. G. Nasedkina, prednaznachennaya dlya slushateley Vysshey shkoly NKVD SSSR // Istoricheskiy arhiv. 1994. № 3. S. 60 -86

17. Maksimov M. M. Moskovskie tayny: rasskaz syschika // Sochineniya M. Maksimova : v 10 ch. M. : Tip. K. Andersa, 1861-1862. Ch. 1. 57 s

18. Lushin A. I. K voprosu ocenki pravozaschitnikami sovetskoy ugolovno-ispolnitel'noy sistemy // Istoriya gosudarstva i prava. 2003. № 4. S. 40-47

19. Predlozheniya v Komissiyu po sostavleniyu novogo Ugolovnogo kodeksa // GULAG (Glavnoe upravlenie lagerey), 1917-1960 / sost. A. I. Kokurin, N. V. Petrov. M. : Demokratiya, 2000. S. 235-245

20. Prikaz VChK o «krasnom terrore» // GULAG (Glavnoe upravlenie lagerey) 1917-1960. M. : Demokratiya, 2000. S. 14-16

21. Reent Yu. A. Social'no-psihologicheskie osobennosti kriminal'noy stratifikacii osuzhdennyh v Rossii // Prikladnaya yuridicheskaya psihologiya. 2009. № 3. S. 4-14

22. Rossi Zh. Spravochnik po GULAGu : v 2 ch. M. : Prosvet, 1991. Ch. 2. S. 264-548

23. Semenova O. V. Grazhdanskoe obschestvo i gosudarstvo: specifika vzaimosvyazi i vzaimodeystviya // Gosudarstvo i pravo: evolyuciya, sovremennoe sostoyanie, perspektivy razvitiya (navstrechu 300-letiyu rossiyskoy policii) : materialy Mezhdunar. nauch.-teoret. konf. : v 2 t. SPb. : S.-Peterb. un-t MVD Rossii, 2016. T. 1. S. 134-138

24. Tyuremnyy mir glazami politzaklyuchennyh. M. : Sodeystvie, 1993. 287 s

25. Uvarov I. A. Prestupnost' osuzhdennyh kak proyavlenie social'noy disfunkcii penitenciarnoy profilaktiki // Ugolovno-ispolnitel'noe pravo. 2013. № 2. S. 112-115

26. Tulegenov V. V. Stratifikaciya zaklyuchennyh (opyt sistematizacii) // Chelovek: prestuplenie i nakazanie. 2009. № 1(64). S. 136-138