На примере использованных в текстах А.С. Грина метафорических конструкций метафора рассматривается как средство создания интертекстуальных связей. Особое внимание уделяется связям прозы А.С. Грина с произведениями представителей литературных и философских течений рубежа XIX—XX вв.
интертекстуальная функция, метафора, метафорическая конструкция, А.С. Грин, интертекст, интертекстуальные связи, текст, проза, произведение.
Как ни один человек не может существовать без опоры на опыт предыдущих поколений, так и ни одно произведение нельзя рассматривать отдельно от тех, что были созданы до него. В мире литературы между совершенно разными, на первый взгляд, текстами порой возникают неожиданные «родственные отношения» - их образуют интертекстуальные связи.
На то, что каждый текст является интертекстом, указывал в своих работах Ролан Барт: «Каждый текст представляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат, и в этом смысле каждый текст является интертекстом, другие тексты присутствуют в нём на разных уровнях, в более или менее узнаваемых формах» [1, с. 88]. Тексты А.С. Грина - не исключение: они также - «продукты впитывания и трансформации какого-нибудь другого текста» [7, с. 5-6].
Часто интертекстуальную функцию в гриновских произведениях выполняет метафора. Так, в заглавии рассказа «Возвращённый ад» метафора отсылает читателя к поэме «Потерянный рай» Дж. Мильтона (названия этих произведений антонимичны друг другу). При этом ад в рассказе А.С. Грина - метафора человеческого сознания.
Множество интертекстуальных вкраплений в текстах А.С. Грина нашёл Е.А. Яблоков. Так, исследователь отмечает различные интертекстуальные связи гриновской прозы с творчеством А.А. Блока. Например, в «Алых парусах», как и в лирической драме А.А. Блока «Король на площади» (1906), присутствует мотив ожидания корабля. По мнению Е.А. Яблокова, образ Несбывшегося А.С. Грин также мог заимствовать у А.А. Блока:
О, я хочу безумно жить:
Все сущее - увековечить,
Безличное - вочеловечить,
Несбывшееся - воплотить!
Однако подходы писателей к понятию Несбывшееся различны: если блоковский лирический герой стремится Несбывшееся воплотить, то Гарвей в «Бегущей по волнам» признаёт свою неспособность как-то повлиять на Несбывшееся и понимает последнее как не зависящее от человека явление: Несбывшееся, которому я протянул руки, могло восстать только само, иначе я не узнал бы его и, действуя по примерному образцу, рисковал наверняка создать бездушные декорации [5, с. 8].
На наш взгляд, роман «Бегущая по волнам» интертекстуально связан и со стихотворением Ф.И. Тютчева:
Как океан объемлет шар земной,
Земная жизнь кругом объята снами;
Настанет ночь - и звучными волнами
Стихия бьет о берег свой.
То глас ее; он нудит нас и просит...
Уж в пристани волшебный ожил челн;
Прилив растет и быстро нас уносит
В неизмеримость темных волн.
Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины, -
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.
Размышляя о «Бегущей», Е.А. Яблоков пишет: «Подобно тому, как суша со всех сторон омывается океаном, в романе Грина материальный, земной мир погружён в духовную, метафизическую среду (вспомним термин «поле») и зависит от её колебаний» [10, с. 91-92]. Эта же мысль и в тютчевском стихотворении (особенно ярко выражена она в первой строфе).
Второе четверостишие начинается строкой: То глас ее; он нудит нас и просит, к которой, возможно, восходит гриновская метафора: Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовёт нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. В другой метафоре А.С. Грина - Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня [5, с. 6] - есть явная перекличка с двумя последними строками тютчевского стихотворения: И мы плывём, пылающею бездной / Со всех сторон окружены.
Значит, роман «Бегущая по волнам» «генетически» связан и с философской поэзией Ф.И. Тютчева: Несбывшееся у А.С. Грина соотносится с тютчевскими миром снов, ночью, стихией, тайной, океаном, бездной.
Сравнение этой нематериальной бездны с океаном нашло отражение и в метафоре духовный океан из романа «Блистающий мир»: …в едином духовном, том, океане - появятся души-корабли, двигаясь и правя наверняка [3, с. 113].
Ещё одна метафорическая конструкция из «Бегущей по волнам»: Невидимая рука чертила странные письмена, понять значение которых было нельзя, как в музыке, когда она говорит, отсылает нас к одному из эпизодов библейского повествования о царе Валтасаре: во время пира, появившаяся из ниоткуда, рука начертала на стене пророчество о судьбе царя, которое впоследствии смог прочитать и объяснить только пророк Даниил.
Гарвей, увидев на стене солнечные лучи и отражения волн, тоже получает пророчество, но, в отличие от библейского Валтасара, радостное. Будучи не в силах расшифровать «странные письмена», герой, однако, понимает, что начертанное как-то связано с его Несбывшимся: Я встал и, с легкой душой, с тонкой и безотчетной уверенностью, сказал всему (выделено А.С. Грином – А.К.): «Вам, знаки и фигуры, вбежавшие с значением неизвестным и всё же развеселившие меня серьёзным одиноким весельем, – пока вы ещё не скрылись – вверяю я ржавчину своего Несбывшегося. Озарите и сотрите её!»
Едва я окончил говорить, <...> как золотая сеть смеркла… [5, с. 15].
Неслучайно вскоре после этой сцены Гарвей услышит внутри себя таинственный голос, который произнесёт (впервые в романе) словосочетание: «Бегущая по волнам». С этого момента и начнётся путь героя навстречу Несбывшемуся.
Гриновские метафоры мира мечты также имеют различные интертекстуальные связи. Например, можно провести параллель между страной Цветущих Лучей (одним из названий мира мечты в романе «Блистающий мир») и последней строкой стихотворения А.А. Блока «Всё на земле умрёт – и мать, и младость…» (1909):
И к вздрагиваньям медленного хлада
Усталую ты душу приучи,
Чтоб было здесь ей ничего не надо,
Когда оттуда ринутся лучи.
В данном случае заветный для лирического героя мир обозначен местоименным наречием оттуда, благодаря которому мир идеальный противопоставляется земному миру, подразумеваемому под здесь.
Самой формулировки «мир мечты» у А.С. Грина нет – есть только различные метафорические названия этого мира (блистающий мир, блистательная страна, Замечательная Страна, страна Цветущих Лучей и т.д.), в то время как в стихотворении В.Я. Брюсова «Есть что-то позорное в мощи природы…» данное словосочетание, являющееся метафорой, присутствует и повторяется два раза – в конце первой и последней строф: …вечен только мир мечты.
Мотив идеального мира развивается и в творчестве других русских символистов, которым было свойственно стремление к недостижимому, вечному и прекрасному. Например, у Дм. Мережковского и З. Гиппиус:
Мы неведомое чуем,
И, с надеждою в сердцах,
Умирая, мы тоскуем
О несозданных мирах.
(Дмитрий Мережковский, Дети ночи)
Мне нужно то, чего нет на свете,
Чего нет на свете.
(Зинаида Гиппиус, Песня)
Это не удивительно, ведь А.С. Грина, родившегося в один год с А.А. Блоком, не мог не коснуться Серебряный век – «мятежный, богоищущий, бредивший красотой» (С. Маковский, «На Парнасе Серебряного века»). «Проза А.С. Грина, испытавшая влияние разностилевых тенденций начала XX в., открывает большие возможности для филологического анализа. Александр Грин, являясь уникальным писателем порубежной эпохи, воплотил в своем творчестве противоречия и стилевую эклектичность так называемого «промежуточного феномена» эпохи рубежа ХIХ–ХХ вв.» – отмечает в своей работе «Проза А.С. Грина как сверхтекстовое единство» Т.А. Парамонова [10, с. 3]. Артём Ляхович в статье «Александр Грин и музыка» говорит о «бесспорной связи всего художественного метода Грина с русским символизмом, а его философии – с русской экзистенциально-философской традицией, с персонализмом Шестова, бердяевской апологетикой творчества и свободы, Всеединством Соловьева» [8].
По мнению А.Н. Варламова, «для Грина Серебряный век с его метафизическими прениями был куда более авторитетной инстанцией, нежели молодая советская литература», и «…романтизм Грина был обогащён опытом русского символизма и явился реакцией на него, хотя совсем иного рода, чем акмеизм» [2, с. 212, 213].
На рубеже XIX и XX вв. в России появилось направление культуры, названное впоследствии «русским космизмом». В его основу были положены представления о космосе как о структурно-организованном упорядоченном мире и о человеке как о «гражданине мира», а также о микрокосмосе, подобном макрокосмосу [9, с. 334].
Космизм в нашей стране развивался тремя путями: во-первых, в русле возникшего благодаря деятельности семьи Рерихов учения «Живая Этика» (или «Агни Йога»), во-вторых, в работах религиозных философов и учёных (П.А. Флоренского, В.С. Соловьёва, Н.Ф. Фёдорова, Н.А. Умова, В.И. Вернадского, К.Э. Циолковского, А.Л. Чижевского и др.). В-третьих, идеи космизма нашли отражение в искусстве. В живописи космизм представлен именами Н.К. Рериха и М.В. Нестерова, в музыке – А.Н. Скрябина, в литературе – В.Ф. Одоевского, Ф.И. Тютчева, В.Я. Брюсова, А.А.Блока, Н.А. Заболоцкого, И.А. Ефремова и др.
Ранее мы отмечали множественные переклички прозы А.С. Грина с творчеством Ф.И. Тютчева, В.Я. Брюсова и А.А. Блока – выразителей идей космизма в художественной литературе. Теперь на материале книг «Живой Этики» и писем «матери Агни Йоги», Е.И. Рерих, рассмотрим интертекстуальные связи гриновских произведений с другим ответвлением русского космизма.
Такие связи могут быть выявлены на идейно-тематическом уровне. Так, в высказывании Е.А. Яблокова о романе «Бегущая по волнам» Гарвей пытается угадать свое истинное предназначение, гармонически включиться в колебания космического океана [12, с. 93] выделенная метафорическая конструкция содержит идею гармоничного сосуществования человека и космоса – основополагающую для «Живой Этики», а метафора космический океан есть в книгах учения, причём пишется там с заглавной буквы, что говорит о её значимости: Между тем Космический Океан рисует свой ритм на вершинах [6, с. 67].
Одно из центральных понятий «Живой Этики» – Мир Огненный. Согласно учению, существует множество миров различных состояний материи. Ближайшие из них к «плотному» земному миру – Тонкий и Огненный Миры, из которых Огненный Мир является высшим и самым совершенным. «Ещё более тонким и совершенным является Огненный Мир. Этот мир состоит из «субстанции огня», высшей психической энергии. Огненный мир – первичный источник процессов и явлений как тонкого, так и плотного земного мира» [13].
На наш взгляд, есть явная связь между Миром Огненным «Живой Этики» и блистающим миром А.С. Грина. Во-первых, в названиях обоих миров присутствует сема «блеск»: «Мир Огненный есть светящийся, сияющий мир – мир, в котором всё блещет, сверкает, переливаясь многообразием красоты и великолепия различных сочетаний сияния и игры света» (Клизовский) [13]. Во-вторых, и у Грина, и в «Агни Йоге» данные понятия обозначают иной, совершенный мир высоких мыслей и чувств.
В «Мире Огненном» (одной из книг «Живой Этики») есть такие слова: «Всё строится в Огненном Мире, затем опускается в тело тонкое. Таким образом, созданное на Земле будет лишь тенью Огненного Мира. Нужно твёрдо помнить эту череду творчества» [13]. Эта же мысль присутствует и у Владимира Соловьёва:
Милый друг, иль ты не видишь,
Что всё видимое нами –
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
Есть она и у А.С. Грина: Как все звуки земли имеют отражение здесь (имеется в виду в блистающем мире. – А.К.), так все, прозвучавшее в высоте, таинственно раздается внизу [3, с. 113]. В данном отрывке из «Блистающего мира», содержащем метафору, есть идея взаимовлияния высшего и земного миров, отражённая и в «Живой Этике»: «Земной мир и высшие миры взаимопроникают друг в друга. Между ними идёт постоянный процесс обмена и передачи энергии» [13].
Понимание блистающего мира как сферы мыслей и представлений отразилось в словах Грантома: Есть сфера – или должна быть – подобно тому, как должна была быть Америка, когда стало это ясно Колумбу, – в которой все отчётливые представления наши несомненно реальны [3, с. 114].
В «Фанданго», когда главный герой приходит в себя после сильного потрясения, вызванного прикосновением к непостижимому, про его чувства сказано, что они вернулись из огненной сферы: Я был снова в границе обычных чувств. Они вернулись из огненной сферы опалённые, но собранные твёрдо и точно [4, с. 187]. Несомненно, выделенная метафора интертекстуально связана с понятием Мир Огненный.
И в «Агни Йоге», согласно которой «все процессы в Космосе направляет Огонь», и в творчестве А.С. Грина огню уделено особое внимание. Об этом свидетельствуют гриновские «огненные» метафоры. Например, у Друда, посланца блистающего мира на земле, пламенное сердце, в его глазах, темнея и плавясь, стоит недоступное пониманию [3, с. 60] и т.п.
Мысль об утончении чувств в процессе «космической эволюции», не раз звучавшая в «Живой Этике» (например: При расширении сознания, при утончении всех чувств, всего организма, восприятие тонких энергий станет доступным [11, с. 290]), выразилась в следующих метафорах А.С. Грина: Человек пятнадцатого столетия знал силу душевного напряжения, но не разветвлений его; во всяком случае, столь бесчисленных, столь подобных дробимости нитей асбеста; там, где человек пятнадцатого столетия просто кричал «хочу», нынешнее «хочу» облечено в тончайшие ткани изменчиво противоречивых душевных веяний и напевов, где самая основа его есть уже не желание, а – мировоззрение [3, с. 113].
Не менее интересна метафора колесо жизни из романа «Блистающий мир»:
– Стой, я сейчас, – сказал часовой, отмыкая дверь трясущейся рукой; но не он сказал это, а тот, кто был убит в нём колесом жизни, – воскресший мертвец – Дитя-Гигант веселой Природы [3, с. 53].
Фрагментарно эта метафора воспроизводится и у А.А. Блока в стихотворении «На железной дороге» (1910):
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена – всё больно.
Ведь, в конечном счёте, лирическая героиня раздавлена самой жизнью.
Кроме того, «Колесо жизни» – название одной из глав повести философа-космиста П.Д. Успенского «Странная жизнь Ивана Осокина». В этой главе герой, пройдя благодаря помощи волшебника заново свой жизненный путь и ничего не сумев в нём изменить, возвращается к тому моменту жизни, с которого началось его путешествие в прошлое, т.е. совершает жизненное колесо. Данная метафора получает «расшифровку» в последней главе повести:
— Но послушайте, что же это за верчение в колесе. Ведь это же ловушка какая-то.
Старик улыбается.
— Мой милый, эта ловушка называется жизнью.
У всех трёх авторов колесо жизни – нечто отрицательное. У А.С. Грина и А.А. Блока оно приносит смерть, у П.Д. Успенского это ловушка. В то же время убитый колесом жизни часовой в «Блистающем мире» воскресает после того, как слышит «настоящую жизненную музыку», а в «Странной жизни Ивана Осокина» волшебник говорит главному герою, что, сделав множество усилий и полностью изменившись, верчение в колесе жизни можно прекратить. Значит, человек не может покинуть колесо жизни, пока его сознание не перейдёт на качественно иной уровень. Пока этого не произошло, колесо жизни – необходимое средство воспитания человеческой души. Поэтому в одной из книг «Живой Этики» есть слова: Колесо жизни красотою дышит. Колесо жизни насыщается величием Космоса [6, с. 46].
Следовательно, метафора колесо жизни интертекстуально связывает прозу А.С. Грина с творчеством А.А. Блока и П.Д. Успенского, а также с книгами «Живой Этики».
Таким образом, метафоры в текстах А.С. Грина образуют множество как эксплицитных, так и имплицитных интертекстуальных связей, что «роднит» его прозу с произведениями различных авторов. Кроме того, метафорические конструкции, выполняющие интертекстуальную функцию, «вписывают» творчество А.С. Грина в широкий культурный контекст и, в частности, в контекст литературных и философских течений рубежа XIX–XX вв.
1. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика: пер. с фр. [Текст] / Р. Барт; Сост.. – М.: Прогресс, Универс, 1994. – 616 с.
2. Варламов А.Н. Александр Грин [Текст] / А.Н. Варламов. – М.: Молодая гвардия, 2008. – 452 с.
3. Грин А.С. Собрание сочинений [Текст]. В 6 т. Т. 2. / А.С. Грин. – Екатеринбург: КРОК-Центр, 1993.
4. Грин А.С. Собрание сочинений [Текст]. В 6 т. Т. 3. / А.С. Грин. – Екатеринбург: КРОК-Центр, 1993.
5. Грин А.С. Собрание сочинений: [Текст]. В 6 т. Т. 4. / А.С. Грин. – Екатеринбург: КРОК-Центр, 1993.
6. Иерархия [Текст]. – М.: Эксмо, 2007. – 320 с.
7. Кристева Ю. Бахтин М. Слово, диалог и роман [Текст] / Ю. Кристева. М. Бахтин // Диалог. Карнавал. Хронотоп. – 1993. – № 4. – С. 5–24.
8. Ляхович А. Александр Грин и музыка [Электронный ресурс] // Grinlandia. – URL: http://grinlandia.narod.ru/articles/Grin_i_muzyka.htm (дата обращения: 23.11.2016).
9. Грицанов А.А. Новейший философский словарь / сост. А.А. Грицанов. – М.: Изд. В.М. Скакун, 1998. – 896 с.
10. Парамонова Т.А. Сверхтекстовое единство прозы в романе A.C. Грина «Золотая цепь» [Текст] / Т.А. Парамонова // Русская литература XX века: восприятие, анализ и интерпретация художественного текста: Материалы X Виноградовских чтений: 15–17 ноября 2007 года. – М.: МГПУ, 2007. – С. 120–125.
11. Рерих Е.И. Духовная практика Агни-Йоги [Текст] / Е.И. Рерих. – М.: Эксмо, 2013. – 704 с.
12. Яблоков Е.А. А.С. Грин в жизни и творчестве [Текст] / Е.А. Яблоков. – М.: ООО «Русское слово – учебник», 2012. – 112 с.
13. Новый мир [Электронный ресурс]. – URL:http://www.nowimir.ru/DATA/070600.htm (дата обращения: 23.11.2016).
