Москва, г. Москва и Московская область, Россия
Настоящей статьей автор продолжает цикл работ, посвященных проблемам задержания лица по подозрению в совершении преступления. Отталкиваясь от выдвинутой в более ранних своих работах позиции о многогранности сущности задержания подозреваемого и возможности рассмотрения этой категории в че-тырех различных ипостасях, автор анализирует те из них, которые полностью включа-ются в сферу уголовно-процессуального регулирования. Первая из них – задержание подозреваемого как мера принуждения, т.е. это предусмот-ренное уголовно-процессуальным законом и применяемое на основе специального реше-ния субъекта уголовной юрисдикции принудительное средство внешнего воздействия на поведение участвующего в уголовном деле лица, чье ненадлежащее поведение создает или может создать препятствия для расследования и последующего судебного разбира-тельства уголовного дела. Вторая – это процессуальная комбинация, т.е. это предусмотренный уголовно-процессуальным законодательством комплекс определенных взаимообусловленных след-ственных и иных процессуальных действий, направленных на решение частных (локаль-ных) задач уголовного судопроизводства и производимых на основании общего процессуального решения.
задержание подозреваемого, меры уголовно-процессуального принуждения, процессуальная комбинация, следственные действия, уголовно-процессуальное регулирование.
В недавнем прошлом нами было проведено небольшое научное исследование, посвященное сущности задержания подозреваемого в уголовном судопроизводстве. Его содержание и результаты нашли отражение в статье «Многогранная сущность задержания подозреваемого в уголовном судопроизводстве» [15, с. 18–22]. На основании рассмотрения различных подходов к понятию и сущности задержания подозреваемого, ведущихся по этому поводу научных дискуссий и обусловленных ими коллизий уголовно-процессуального законодательства мы пришли к убеждению о многогранности, многоуровневой природе этой доктринальной и правовой категории. Нами было высказано предположение, что имеющиеся в теории уголовного процесса и криминалистике подходы не должны противопоставляться друг другу; каждый из них всего лишь более или менее удачно характеризует разные проявления одного и того же сложного правового феномена, именуемого задержанием подозреваемого. Представляется, что задержание подозреваемого можно рассматривать, по крайней мере, в четырех различных ипостасях: а) как меру уголовно-процессуального принуждения; б) как процессуальную комбинацию; в) как тактическую операцию; г) как совокупность режимных мероприятий. И если две последние из них, скорее, представляют интерес для криминалистической науки и уголовно-исполнительного права, то две первые, безусловно, входят в систему уголовно-процессуального регулирования. Остановимся на них более подробно.
1. Задержание подозреваемого как мера процессуального принуждения – это предусмотренное уголовно-процессуальным законом и применяемое на основе специального решения субъекта уголовной юрисдикции принудительное средство внешнего воздействия на поведение участвующего в уголовном деле лица, чье ненадлежащее поведение создает или может создать препятствия для расследования и последующего судебного разбирательства уголовного дела (под субъектами уголовной юрисдикции мы традиционно понимаем участников уголовно-процессуальной деятельности, наделенных юрисдикционными полномочиями государственно-властного характера [19, с. 11, 12]). Для задержания подозреваемого характерны все признаки, определяющие сущность мер государственного принуждения в системе уголовно-процессуального регулирования [4, с. 16, 17; 5, с. 19, 20; 6, с. 7]. Само его существование, основания, субъекты, сроки и порядок применения строго предусмотрены УПК РФ; возможность задержания подозреваемого может иметь место лишь в рамках возбужденного производства по конкретному уголовному делу (в данном случае мы не будем затрагивать вопроса о допустимости задержания подозреваемого до возбуждения уголовного дела, оставив его рассмотрение для последующих работ).
Исключительный уголовно-процессуальный характер задержания подозреваемого отличает его от близких по содержанию мер принудительного характера, применяемых в иных сферах правоприменения. Так, ст. 27.3 КоАП РФ предусматривает административное задержание физического лица в целях обеспечения правильного и своевременного рассмотрения дела об административном правонарушении, исполнения постановления по делу об административном правонарушении. Часть 3 ст. 67 Кодекса торгового мореплавания РФ и ч. 3 Кодекса внутреннего водного транспорта РФ наделяют капитанов судов правом изолировать лиц, действия которых не содержат признаков преступления, но создают угрозу безопасности судна или находящихся на нем людей и имущества. Ряд положений уголовно-исполнительного законодательства РФ регламентирует задержание лиц, злостно уклоняющихся от исполнения уголовного наказания (ст. 30, 32, 46, 58 и др. УИК РФ), и т.д. Более того, практике известно множество случаев, когда административное или иное задержание плавно перетекает в задержание уголовно-процессуальное, а задержанное лицо при этом остается под стражей. Еще Д.Я. Мирский писал, что вопрос о применении к задержанному мер уголовно-процессуального или административного характера часто решается лишь после доставления в правоохранительные органы и проведения соответствующего разбирательства [8, с. 298].
Однако эти формы государственного принуждения не нацелены на достижение задач уголовного судопроизводства и поэтому осуществляются в принципиально ином правовом режиме, установленном не УПК РФ, а другими законодательными актами. В связи с этим Генеральный прокурор РФ специально обращал внимание на необходимость пресечения прокурорами случаев задержания лиц, подозреваемых в совершении преступлений, на основании протоколов об административных правонарушениях (приказ Генпрокуратуры России от 2 июня 2011 г. № 162 «Об организации прокурорского надзора за процессуальной деятельностью органов предварительного следствия»).
Задержание подозреваемого, как и любая другая мера уголовно-процессуального принуждения, применимо лишь к участнику уголовного судопроизводства, чье ненадлежащее поведение препятствует или может препятствовать нормальному течению уголовно-процессуальных правоотношений. По смыслу закона таким участником может являться только подозреваемый. Однако исходя из потребностей следственной практики задержание вполне допустимо и в отношении обвиняемого. Подобный механизм необходим, например, в случае фактического задержания скрывавшегося лица, которому обвинение ранее было предъявлено заочно, и необходимости его доставления в суд для решения вопроса избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. Как справедливо отмечается в литературе, институт задержания обвиняемого еще находится в стадии формирования, поэтому должен применяться в порядке правовой аналогии [20, с. 229]. Один из современных исследователей, Н.В. Попков, выделяет еще одну форму задержания – задержание осужденного, уклоняющегося от отбывания наказания в соответствии с п. 3 ч. 1 ст. 399 УПК РФ, полагая, что уголовно-процессуальное законодательство нуждается в отдельных нормах, регламентирующих эту процедуру [10, с. 9].
Требование о применении процессуальных норм о задержании только в отношении участника уголовного судопроизводства вовсе не означает, что решение о введении его в статус подозреваемого обязательно должно по времени предшествовать избранию данной меры принуждения. Согласно п. 2 ч. 1 ст. 46 УПК РФ лицо становится подозреваемым одновременно и в связи со своим задержанием. Однако непосредственно находиться под стражей и испытывать на себе все связанные с этим негативные обстоятельства человек может, лишь уже пребывая в статусе подозреваемого.
Задержание подозреваемого, как любая другая мера уголовно-процессуального принуждения, применяется не иначе как на основании специального решения субъекта уголовной юрисдикции – протокола задержания. Согласно ч. 1 ст. 92 УПК РФ правом вынесения такого решения обладает орган дознания, дознаватель или следователь. Толкование указанной правовой нормы в системном единстве с другими положениями уголовно-процессуального закона также позволяет распространить это право на руководителя следственного органа (ч. 2 ст. 39 УПК РФ), начальника органа дознания (ч. 2 ст. 40.2 УПК РФ) и начальника подразделения дознания (ч. 2 ст. 40.1 УПК РФ).
Законодатель не наделяет полномочиями по задержанию подозреваемого суд или судью, поскольку ввиду несовместимости современных механизмов реализации судебной власти со статусом подозреваемого эти правовые возможности все равно не имеют никакого смысла и принципиально не реализуемы. Следовательно, задержание является исключительно внесудебной мерой уголовно-процессуального принуждения, что и обусловливает его максимальный 48-часой срок. Некоторым исключением из данного правила является установленный ч. 7 ст. 108 УПК РФ механизм судебного продления времени задержания подозреваемого на срок не более 72 часов для представления сторонами дополнительных доказательств обоснованности / необоснованности избрания меры пресечения арестантского характера. Однако он имеет несколько иное, отличное от гл. 12 УПК РФ процессуальное предназначение. Хотя законодатель и называет такую процедуру продлением задержания, фактически в данном случае имеет место усеченный вариант заключения под стражу.
Являясь мерой процессуального принуждения и будучи направленным исключительно на обеспечение надлежащего поведения человека и создание условий для решения задач уголовного судопроизводства, задержание подозреваемого не может рассматриваться как следственное действие и включаться в их систему. В связи с этим необходимо отметить, что в своих работах мы традиционно придерживаемся наиболее узкого подхода к сущности следственных действий, предполагающего их поисково-познавательный характер и нацеленность на получение или проверку доказательственной информации [13, с. 278; 14, с. 78; 16, с. 29]. Иной, широкий подход, предполагающий признание следственными любых действий следователя, стирает границы этого понятия и фактических сводит на нет их существование как самостоятельной процессуальной категории. Следственные действия в этом случае применительно к досудебному производству становятся тождественными процессуальным действиям. Хотя, для справедливости, необходимо обратить внимание, что не только отдельные ученые, но и сам законодатель в ряде случаев использует широкий подход к следственным действиям. Например, в ст. 215 УПК РФ под окончанием следственных действий понимается завершение любых действий следователя, составляющих содержание предварительного расследования. Статья 157 УПК РФ в своем системном единстве с п. 19 ст. 5 УПК РФ под неотложными следственными действиями также подразумевает всю процессуальную деятельность органа дознания до момента передачи уголовного дела следователю. Очевидно, этот же подход в свое время был использован и законодателем при формулировании диспозиции ст. 119 УПК РСФСР, прямо причислявшей задержание к числу неотложных следственных действий. Примечательно, что к этой правовой норме до сих пор апеллируют многие авторы. Видимо, своеобразным наследием данного подхода является и содержание ст. 92 УПК РФ, предписывающей оформление процессуального решения о задержании подозреваемого не постановлением (как в случаях применения других мер принуждения), а именно протоколом.
Некоторые авторы, признавая поисково-познавательный характер следственных действий, тем не менее включают в их число и задержание подозреваемого. Подобные позиции обычно аргументируются необходимостью изложения в протоколе задержания различных обстоятельств, которые впоследствии могут иметь значение для изобличения подозреваемого в совершении преступления. В частности, один из самых авторитетных специалистов в этой области С.А. Шейфер в ряде своих работ приводит уже ставший притчей во языцех пример о задержании в ночное время сотрудниками милиции при выходе из магазина человека с транзисторным телевизором, двумя фотоаппаратами, тремя магнитофонами и электрогитарой. Ученый полагает, что отображение всех этих сведений в протоколе задержания позволяет придать им надлежащую процессуальную форму и доказательственное значение. Тогда как в противном случае они могут быть зафиксированы рапортом сотрудника органа внутренних дел, который в отличие от протокола процессуальным документом не является [22, с. 65, 66].
Относясь с большим уважением как к самому профессору С.А. Шейферу, так и к его трудам, мы, тем не менее, вынуждены констатировать некоторую ошибочность его суждений по данным вопросам. Придавая задержанию подозреваемого поисково-познавательный характер, он смешивает, путает разные аспекты и формы правоприменения: фактическое задержание и последующее составление протокола, не учитывает многогранности этого правового явления, не видит разницы между задержанием подозреваемого как мерой принуждения (в узком, чисто уголовно-процессуальном смысле) и задержанием подозреваемого как комплексом правоохранительных действий, как тактической операцией (в широком, криминалистическом смысле). Застигая человека в момент совершения преступления, сотрудники полиции или иных правоохранительных органов осуществляют не процессуальную, а оперативно-розыскную или административную деятельность и руководствуются не уголовно-процессуальным законом, а иными нормативными правовыми актами (например, Законом «О полиции», Законом «О Федеральной службе безопасности», Законом «О таможенном регулировании» и т.д.). Фактическое задержание достаточно часто проводят должностные лица (например, сотрудники патрульно-постовой службы, вневедомственной охраны, дорожно-патрульной службы ГИБДД и др.), которые в принципе не наделены полномочиями по производству предварительного расследования и, таким образом, не имеют законных прав на вынесение уголовно-процессуального акта – протокола задержания подозреваемого. Как справедливо писал И.М. Гуткин, такая деятельность во многих случаях осуществляется лицами рядового и младшего начальствующего состава милиции, которые не пользуются правом производства уголовно-процессуальных действий. Аналогичным образом следует оценивать и полномочия представителей среднего и старшего начальствующего состава, связанные с выполнением обязанностей по охране общественного порядка [3, с. 16, 17].
Если даже в фактическом задержании принимает участие штатный следователь / дознаватель (что иногда случается в практике) или оперативный сотрудник (что бывает достаточно часто), то он, лично восприняв обстоятельства, имеющие значение для дела, становится свидетелем произошедшего, поэтому ввиду прямого предписания ч. 1 ст. 61 и ч. 1 ст. 62 УПК РФ обязан устраниться от участия в уголовном судопроизводстве. А часть 2 ст. 41 УПК РФ запрещает возложение полномочий по проведению дознания на лицо, которое проводило или проводит по данному уголовному делу оперативно-розыскные мероприятия.
Кстати, на данные обстоятельства указывает и сам С.А. Шейфер, который, однако, пишет, что в подобной ситуации сотрудник должен устраниться от дальнейшего расследования лишь после составления протокола задержания [22, с. 66]. Если следователь или дознаватель не имеет права участвовать в производстве по уголовному делу, то этот запрет по смыслу закона следует распространять на все процессуальные действия и решения. Предложенный С.А. Шейфером выборочный характер (составить протокол задержания – можно, а все остальное – нельзя) представляется более чем странным.
Процессуальное решение (протокол) о задержании подозреваемого принимается не лицом, участвовавшим в его захвате, и не в месте его проведения, а несколько позднее (после его доставления) в кабинете следователя / дознавателя, на что прямо указывает ч. 1 ст. 92 УПК РФ. Поэтому излагаемые в нем основания и мотивы – это не плоды непосредственного восприятия автором протокола обстоятельств фактического задержания, а сведения, полученные из других источников: из показаний потерпевшего, свидетелей-очевидцев, результатов осмотра места происшествия, обыска, предъявления для опознания и т.д. Именно для их собирания (формирования), проверки и оценки законодатель и предоставляет те самые три часа, в течение которых должен быть составлен протокол задержания. Аргумент о том, что в реальности следователи далеко не всегда и далеко не сразу допрашивают в качестве свидетелей лиц, проводящих фактическое задержание, – это не проблема теории уголовного процесса или закона, а системный недостаток следственной практики, который подлежит обязательному устранению.
Однако для справедливости необходимо обратить внимание, что специфические особенности некоторых практических ситуаций объективно не позволяют полностью исключить практику составления протоколов задержания подозреваемых лицами, которые являлись очевидцами преступления и принимали участие в фактическом задержании. Например, как быть сельскому участковому уполномоченному полиции, пресекшему попытку совершения кражи из магазина? Ввиду большого расстояния от места постоянной дислокации органа внутренних дел и длительного времени (гораздо более трех часов), требующегося для прибытия на место следователя или дознавателя, решение о задержании подозреваемого придется принимать именно ему; для этого, собственно говоря, и установлен процессуальный механизм, предусмотренный ст. 157 УПК РФ. Аналогичная ситуация будет складываться в отдаленных воинских частях, на кораблях, находящихся в дальнем плавании, в местах расположения геологоразведочных партий и зимовок, антарктических станций и других объектов, расположенных в удалении от «большой земли».
Вместе с тем решение данной проблемы – это самостоятельный вопрос, связанный с недопустимостью участия в уголовном деле отдельных лиц, их самоотводами и отводами. Он имеет комплексное значение и относится, скорее, не столько к задержанию подозреваемо, сколько к правомерности проведения начального этапа предварительного расследования. Очевидно, что и его решение должно носить более общий характер, не обусловленный частными проблемами задержания.
Упоминаемые С.А. Шейфером случаи фиксации обстоятельств, сопутствующих фактическому задержанию, в различных рапортах и иных непроцессуальных документах также связаны с иной проблемой уголовно-процессуальной науки и практики – возможностью использования в доказывании результатов непроцессуальной (оперативно-розыскной и административной) деятельности. Представляется, что эти вопросы должны разрешаться не посредством придания искусственного доказательственного значения протоколам задержания, а принципиально другим способом – через прямое, непосредственное введение в уголовные процесс данных результатов [12, с. 171–184; 13, с. 218–249; 18, с. 171–196]. Тем более что, по данным специальных исследований, протокол задержания в качестве самостоятельного доказательства на практике фактически и не используется [2, с. 10].
Таким образом, задержание подозреваемого как одну из мер уголовно-процессуального принуждения нельзя смешивать с иными правовыми средствами, находящимися в арсенале органов предварительного расследования, а также различными формами правоохранительной деятельности непроцессуального характера.
2. Задержание подозреваемого как процессуальная комбинация – это предусмотренный уголовно-процессуальным законодательством комплекс определенных взаимообусловленных следственных и иных процессуальных действий, направленных на решение частных (локальных) задач уголовного судопроизводства и производимых на основании общего процессуального решения.
Процессуальная комбинация – это новая доктринальная категория. Идея о необходимости ее введения в понятийный аппарат уголовно-процессуальной науки впервые была предложена нами в 2005 г. [17, с. 211–218] и получила развитие в наших последующих работах [13, с. 288–292; 14, с. 85–87]. Своим комплексным характером процессуальные комбинации напоминают разрабатываемые учеными-криминалистами тактические комбинации – определенные сочетания тактических приемов, следственных или судебных действий, преследующие цели решения конкретных задач предварительного расследования или судебного разбирательства и обусловленные этими целями и следственной ситуацией [1, с. 211; 7, с. 23; 9, с. 36 и т.д.]. Вместе с тем процессуальная комбинация имеет строго формализованную процедуру; ее содержание и последовательность входящих в нее процессуальных действий прямо регламентированы УПК РФ. Тогда как содержание и последовательность тактической комбинации определяет сам следователь (дознаватель), руководствуясь при этом криминалистическими рекомендациями и своим практическим опытом. Типичными процессуальными комбинациями, на наш взгляд, являются: наложение ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотр и выемка (ст. 185 УПК РФ); контроль и запись переговоров (ст. 186 УПК РФ); получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами (ст. 186.1 УПК РФ), которые имеют познавательный характер и направлены на получение новой или проверку имеющейся доказательственной информации.
Изучение указанных вопросов позволило нам прийти к убеждению, что процессуальные комбинации существуют не только в системе непосредственных механизмов уголовно-процессуального познания; комбинированный характер вполне может быть присущ и другим установленным законом юрисдикционным процедурам, в частности задержанию подозреваемого в его широком значении, т.е. всей системе действий, предусмотренных гл. 12 УПК РФ [11, с. 164–168]. Кстати, отдельные авторы (В.С. Шадрин [21, с. 28], А.В. Смирнов и К.В. Калиновский [20, с. 230] и др.), считающие задержание подозреваемого мерой принуждения, содержащей некоторые элементы поисково-познавательной направленности, схожие по своим задачам со следственными действиями, пишут о нем именно в указанном, широком смысле.
Впервые идея о задержании подозреваемого как о процессуальной комбинации была озвучена нами весной 2005 г. на научно-практической конференции, проводимой кафедрой управления органами расследования преступлений Академии управления МВД России, и вызвала вполне ожидаемую филиппику со стороны некоторых ученых-процессуалистов, в частности профессора В.П. Божьева. Тем не менее результаты наших дальнейших исследований подтверждают справедливость данной позиции, по крайней мере, применительно к современному механизму задержания подозреваемого – далеко не безгрешному, но все же легальному, прямо установленному гл. 12 УПК РФ.
Задержание подозреваемого как процессуальная комбинация – это не единичный акт реализации следователем или дознавателем своих полномочий, а комплекс взаимосвязанных процессуальных действий, обусловленных общим процессуальным решением, выносимым в современных условиях в форме протокола в порядке ч. 1–2 ст. 92 УПК РФ.
В содержание процессуальной комбинации, именуемой задержанием подозреваемого, входят следующие действия:
• составление протокола задержания подозреваемого;
• телефонный звонок задержанного своим родственникам или близким лицам с целью уведомления о факте задержания;
• разъяснение подозреваемому его прав. Нормы гл. 12 УПК РФ прямо не предусматривают необходимости выполнения этого процессуального действия, однако она вытекает из более общего предписания, установленного ч. 1 ст. 11 УПК РФ, предполагающего разъяснение содержания соответствующего статуса всем лицам, вовлекаемым в орбиту уголовного судопроизводства;
• обеспечение задержанному защитника. Необходимость выполнения следователем / дознавателем процессуальных действий, направленных на обеспечение лицу защитника, продиктована положениями ст. 16, 49, 50 УПК РФ. Данный элемент представляет собой наиболее спорный вопрос теории и практики задержания подозреваемого ввиду отсутствия системного единства норм, определяющих момент вступления защитника в уголовное дело с полномочиями по его обеспечению;
• личный обыск задержанного (ст. 93, 184 УПК РФ), который производится по общим, правилам этого следственного действия, но без необходимости получения предварительного судебного решения или последующей судебной проверки его законности. По смыслу закона, в частности, исходя из положений ст. 92 УПК РФ, личный обыск подозреваемого проводится непосредственно после составления протокола задержании, с занесением туда сведений о его ходе и результатах;
• допрос подозреваемого (ч. 2 ст. 46, ч. 2 ст. 92 УПК РФ), который должен быть произведен в течение 24 часов с момента фактического задержания по общим правилам производства этого следственного действия, установленным ст. 189 и 190 УПК РФ;
• письменное уведомление прокурора о задержании подозреваемого, которое следователь (дознаватель) обязан направить в 12-часовой срок (ч. 3 ст. 92 УПК РФ);
• уведомление о задержании заинтересованных лиц: близких родственников (родственников или близких лиц); законных представителей, командование воинской части; адвокатскую палату субъекта РФ, посольство или консульство (ст. 96 УПК РФ).
Все входящие в этот комплекс действия, а также общая последовательность и сроки их производства прямо регламентированы Уголовно-процессуальным кодексом РФ; несоблюдение установленного порядка следует считать грубым нарушением закона, обусловливающим лишения подозреваемого важнейших конституционных гарантий, в частности права на свободу и личную неприкосновенность, а также права на защиту. Изложенное дает полное право считать данную комбинацию полноценным объектом уголовно-процессуального регулирования.
1. Белкин Р.С. Курс криминалистики. Т. 3 [Текст] / Р.С. Белкин. – М.: Юристъ, 1997.
2. Веретенников И.А. Задержание подозреваемого как комплексный правовой ин-ститут [Текст]: автореф. дис. …канд. юрид. наук / И.А. Веретенников. – М.: ЮИ МВД России, 2001.
3. Гуткин И.М. Актуальные вопросы уголовно-процессуального задержания [Текст]: учебное пособие / И.М. Гуткин. – М.: Академия МВД СССР, 1980.
4. Коврига З.Ф. Уголовно-процессуальное принуждение [Текст] / З.Ф. Коврига. – Воронеж: Воронежский госуниверситет, 1975.
5. Корнуков В.М. Меры процессуального принуждения в уголовном судопроизвод-стве [Текст] / В.М. Корнуков. – Саратов: Саратовский университет, 1978.
6. Кудин Ф.М. Принуждение в уголовном судопроизводстве [Текст] / Ф.М. Кудин. – Красноярск: Красноярский госуниверситет, 1985.
7. Марочкин Н.А. Тактические операции в теории криминалистики и в практике расследования посягательств на имущество граждан [Текст]: учебно-методическое пособие / Н.А. Марочкин, В.Я. Решетников. – Саратов: Саратовский университет, 2001.
8. Мирский Д.Я. Правовая природа задержания лица, подозреваемого в совершении преступления [Текст] / Д.Я. Мирский // Труды Иркутского университета. Т. 49. – Вып. 8. – Ч. 4. – Иркутск: Иркутский госуниверситет, 1969.
9. Михальчук А.Е. Соотношение тактических операций и комбинаций в криминали-стике [Текст] / А.Е. Михальчук, В.В. Степанов // Проблемы интенсификации деятельности по расследованию преступлений. – Свердловск: СЮИ, 1987.
10. Попков Н.В. Задержание подозреваемого и обвиняемого как вид государствен-ного принуждения [Текст]: автореф. дис. …канд. юрид. наук / Н.В. Попков. – Н.Новгород: Нижегородская академия МВД России, 2007.
11. Россинский С.Б. Задержание подозреваемого как процессуальная комбинация [Текст] / С.Б. Россинский // Фундаментальные и прикладные проблемы управления рас-следованием преступлений: материалы межвузовской научно-практической конференции к 50-летнему юбилею кафедры управления органами расследования преступлений Акаде-мии управления МВД России. – Т. 1. – М.: Академия управления МВД России, 2005.
12. Россинский С.Б. Использование результатов «невербальных» оперативно-розыскных мероприятий в доказывании по уголовному делу – объективная необходимость [Текст] / С.Б. Россинский // Библиотека криминалиста. – 2015. – № 3 (20).
13. Россинский С.Б. Концептуальные основы формирования результатов «невер-бальных» следственных и судебных действий в доказывании по уголовному делу [Текст]: дис. …д-ра юрид. наук / С.Б. Россинский – М.: Университет имени О.Е. Кутафина (МГЮА), 2015.
14. Россинский С.Б. Механизм формирования результатов «невербальных» следст-венных и судебных действий в уголовном судопроизводстве [Текст] / С.Б. Россинский. – М.: Проспект, 2015.
15. Россинский С.Б. Многогранная сущность задержания подозреваемого в уго-ловном судопроизводстве [Текст] / С.Б. Россинский // Российский следователь. – 2016. – № 22.
16. Россинский С.Б. Понятие и сущность следственных действий в уголовном су-допроизводстве: дискуссия продолжается [Текст] / С.Б. Россинский // Законы России: опыт, анализ, практика. – 2015. – № 2.
17. Россинский С.Б. Процессуальные комбинации: понятие и сущность [Текст] / С.Б. Россинский // Пятьдесят лет кафедре уголовного процесса УрГЮА (СЮИ): материа-лы Международной научно-практической конференции. Ч. 2. – Екатеринбург: Уральский университет, 2005.
18. Россинский С.Б. Результаты «невербальных» следственных и судебных дейст-вий как вид доказательств по уголовному делу [Текст] / С.Б. Россинский. – М.: Юрлитин-форм, 2015.
19. Россинский С.Б. Уголовный процесс [Текст]: учебник / С.Б. Россинский. – М.: ЭКСМО, 2009.
20. Смирнов А.В. Уголовный процесс [Текст]: учебник / А.В. Смирнов, К.Б. Кали-новский; под ред. А.В. Смирнова. – 3-е изд. – М.: КНОРУС, 2007.
21. Шадрин В.С. Производство следственных действий [Текст] / В.С. Шадрин // Российский судья. – 2001. – № 7.
22. Шейфер С.А. Следственные действия. Система и процессуальная форма [Текст] / С.А. Шейфер. – М.: Юрлитинформ, 2001.
