Что же понимали либералы под внешнеполитическими приоритетами начала ХХ в. и в чем они, в их представлении, должны были состоять?

В начале ХХ в. противоречия в отношениях между мировыми державами стимулировали интерес к внешнеполитической проблематике у общественно-политических сил России.

Те изменения, которые произошли в указанный период в государственной и общественной жизни нашей страны, а именно – формирование многопартийной системы, создание Государственной думы, расширение прав и свобод, способствовали росту интереса политических сил России и ее общественности к вопросам внешней политики. Значительный интерес к ней проявили и русские либералы, представленные такими уже оформившимися течениями, как: партия конституционных демократов, партия Манифеста 17 октября и прогрессистская партия.

Взгляды отечественных либералов начала ХХ в. на внешнюю политику России в целом и ее приоритетные направления представляются значительно более глубокими и продуманными, в отличие от предшествующего периода. Более того, относительно настоящего времени можно с уверенностью говорить о существовании у либеральных сил России собственной внешнеполитической концепции, то есть некой целостной системы взглядов на внешнеполитические цели и задачи страны, а также на пути, средства и методы их претворения в жизнь. Эта концепция, очевидно, сложилась и приобрела завершенные формы в период 1907–1914 гг., то есть, время, когда заканчивается процесс оформления либеральной идеологии в целом, в виде системы теоретических взглядов относительно внутриполитического и социально-экономического будущего России [29, c. 154].

Вклад в выработку либеральной внешнеполитической доктрины кадетов, октябристов и прогрессистов нельзя назвать равновеликим. Представляется бесспорным, что ведущую роль в определении теоретических задач выполняли конституционные демократы. Хотя, не следует отрицать и существенного участия в идеологическом наполнении либеральной концепции внешней политики также партий Манифеста 17 октября и прогрессистской. При том, что их лидеры зачастую демонстрировали даже определенную неприязнь к подобному роду «теоретическим отвлеченностям» [22, c. 306], как они их называли. Такая позиция вполне понятна. Ее корни следует искать в социальном составе октябристов и прогрессистов. Как известно, большинство их членов были представителями крупной торгово-промышленной буржуазии, то есть людьми, бывшими по своему складу больше практиками, нежели теоретиками. Ярким примером служит А.И. Коновалов – российский промышленник и предприниматель, крупный политический деятель, лидер партии прогрессистов, депутат Государственной думы IV-го созыва, а после Февраля 1917 г. – министр торговли и промышленности Временного правительства [12, c. 38–44].

Основное содержание внешнеполитической концепции русских либералов начала ХХ в. нашло отражение в известной работе члена ЦК кадетской партии П.Б. Струве «Великая Россия. Из размышлений о проблеме русского могущества», которая была опубликована в 1908 г. в редактируемом им же журнале «Русская мысль». Именно эта статья явилась своего рода катализатором против той индифферентности к внешнеполитической проблематике, которая царила в русском обществе до этого.

В своей статье П.Б. Струве, анализируя ситуацию в России после издания Манифеста 17 октября 1905 г., искал ответ на вопрос, как это событие может повлиять на укрепление позиций России как великой державы, помогут ли изменения в сфере государственного строя вернуть стране внешнее могущество. Отталкиваясь от тезиса о том, что «внешнее могущество есть верховная ценность с государственной точки зрения», автор сформулировал идею так называемого русского национального либерализма, указав при этом, что: «Оселком и мерилом всей т.н. "внутренней" политики как правительства, так и партий должен служить ответ на вопрос: в какой мере эта политика содействует т.н. внешнему могуществу государства?» [26].

Исходя из того, что кадетская партия была крупнейшей либеральной партией России, во многом, модератором идей, в своем анализе взглядов русских либералов на приоритетные направления внешней политики России начала ХХ в. мы обратимся именно к ней.

Кадеты, оценивая внешнеполитические приоритеты России, считали целесообразным сосредоточиться на одном из наиболее, на их взгляд, перспективных направлений – ближневосточном. Подобная точка зрения была ярко сформулирована в уже упоминавшейся выше статье П.Б. Струве «Великая Россия».

Как писал автор: «Теперь пора признать, что для создания Великой России есть один путь: направить все силы на ту область, которая действительно доступна реальному влиянию русской культуры. Эта область – весь бассейн Черного моря, т.е. все европейские и азиатские страны, "выходящие" к Черному морю. Здесь для нашего неоспоримого хозяйственного и экономического господства есть настоящий базис: люди, каменный уголь и железо. На этом реальном базисе – и только на нем – неустанною культурною работой, которая во всех направлениях должна быть создана государством, может быть создана экономически мощная Великая Россия. Она должна явиться не выдумкой реакционных политиков и честолюбивых адмиралов, а созданием народного труда, свободного и в то же время дисциплинированного. В последнюю эпоху нашего дальневосточного «расширения» мы поддерживали экономическую жизнь Юга отчасти нашими дальневосточными предприятиями. Отношение должно быть совершенно иное. Наш Юг должен излучать по всей России богатство и трудовую энергию. Из Черноморского побережья мы должны экономически завоевать и наши собственные тихоокеанские владения. Основой русской внешней политики должно быть, таким образом, экономическое господство России в бассейне Черного моря. Из такого господства само собой вытечет политическое и культурное преобладание России на всем так называемом Ближнем Востоке. Такое преобладание именно на почве экономического господства осуществимо совершенно мирным путем. Раз мы укрепимся экономически и культурно на этой естественной базе нашего могущества, нам не будут страшны никакие внешние осложнения, могущие возникнуть помимо нас… С традициями, которые потеряли жизненные корни, необходимо рвать смело, не останавливаясь ни перед чем. Но традиции, которые держатся сильными, здоровыми корнями, следует поддерживать. К таким живым традициям относится вековое стремление русского племени и русского государства к Черному морю и омываемым им областям. Донецкий уголь, о котором Петр Великий сказал: "сей минерал, если не нам, то нашим потомкам весьма полезен будет", – такой фундамент этому стремлению, который значит больше самых блестящих военных подвигов. Без всякого преувеличения можно сказать, что только на этом черном "минерале" можно основать Великую Россию» [26].

Чтобы лучше понять ближневосточную программу кадетов, следует рассмотреть их позицию в отношении турецкой революции 1908 г., непосредственно затрагивавшей национальные интересы России.

Революционные события в Турции привлекали пристальное внимание кадетской партии. Кадетов устраивало то, что происходило в Османской империи. Положительно оценивая унитаристскую позицию лидеров младотурецкой революции, их монархизм, национализм и консерватизм, кадеты до определенного момента были уверены в том, что младотурки проявят «благоразумие» и в области внешней политики, пойдут на удовлетворение требований великих держав провести реформу в Македонии, а также не будут противодействовать реализации внешнеполитических планов России на Ближнем Востоке и, прежде всего, решению вопроса о Проливах. Кроме того, кадеты питали надежду на то, что в результате младотурецкой революции произойдет ослабление германского влияния в Турции, что в значительной мере позволит расширить возможности для сбыта товаров отечественной промышленности. Все это вместе взятое и предопределило вначале благожелательную позицию «нейтралитета» по отношению к младотурецкой революции со стороны царизма и либеральных партий, рассчитывавших, кроме всего прочего, на включение Турции в состав Балканской конфедерации, направленной против Австро-Венгрии и Германии [15, c. 341].

Кадеты с самого начала увязывали свою поддержку создания Балканской конфедерации с успехами реформ младотурков, опасаясь их неудачи. Известно, что в разгар революционных событий в Османской империи побывал лидер кадетов П.Н. Милюков, познакомившийся на месте с лидерами революции и программой их действий. Ему открылись подводные камни и противоречия, стоявшие на пути национального умиротворения на Балканах. Поэтому он предложил учитывать перспективу двух разновидностей антиавстрийской коалиции: Балканскую конфедерацию, а, в случае провала реформ в Турции, Балканский союз [14, c. 93–96].

Однако, как известно, подобные расчеты и надежды не оправдались. Более того, младотурки взяли курс на подавление национально-освободительного движения на Балканах. Кроме того, они принялись проводить имперскую внешнюю политику, что явно не стыковалось с устремлениями других великих держав, жаждавших дележа Османской империи [16, c. 176].

Кадеты первыми из либеральных партий пришли к выводу об очевидной неудаче национальной политики младотурок и складывании новой политической обстановки на Балканах к концу 1910 г. В связи с чем они апеллировали к правительству быть готовыми к новым осложнениям в регионе и скорректировать свою политику в сторону более активной поддержки интересов Балканских государств. Они считали, что в данный момент «развязались руки для новой, более решительной политики – поддержки славянских народов против Турции» [19]. Выступая за сохранение статус-кво на Балканах, кадеты настаивали на необходимости освободить русскую дипломатию от туркофильских тенденций, отказаться от курса на сближение с Турцией и создание Балканской конфедерации, более активно поддерживать балканские государства и стремиться к созданию Балканского союза [29, c. 176–177].

Балканский кризис 1911 г., а затем итало-турецкая война заставили кадетов занять более жесткую позицию в отношении Турции. Исходя из тезиса о «здоровом и смелом консервативном империализме», П.Б. Струве заявлял, что в данный момент на Балканах «творится и завершается русское дело». Балканские события, считал он, «поднимают наше народное чувство, дают ему удовлетворение, возрождают веру в Россию, в историческое призвание России и ее мощь. Соответственно этому общественное движение, которое может быть порождено в России балканскими событиями, не должно быть партийным, не должно и не может быть приурочиваемо ни к какому направлению. Тут есть неоспоримо материал для чего-то всенародного и объединяющего». Струве призывал к тому, что России следует воспользоваться Балканской войной и извлечь максимальную пользу для себя [20, c. 156–160].

Лидер московских кадетов В.А. Маклаков подчеркивал: «Россия не хочет войны, не хочет завоеваний, не ищет ничего для себя, но надо было и сказать: она знает, в чем ее достоинство, ее исторический долг, если она не ищет осложнений, но также их не боится». В случае войны, продолжал он, кадеты, которые являются противниками правительства, «забудут нашу вражду, будем помнить только, что власть защищает достоинство и интересы России» [7, c. 328].

Таким образом, ближневосточное направление в видении кадетской партии, действительно, являлось приоритетным. Именно от успеха русской политики и дипломатии на данном направлении зависела реализация генеральной цели – возрождение Великой России, восстановление ее могущества в мире. Кадетская программа преобладания на Ближнем Востоке и на Балканах и совместного славянского отпора германской экспансии в Европе во многом соответствовала интересам и правящих кругов России. При этом следует отметить наличие определенных противоречий внутри кадетской партии относительно методов и путей реализации указанных устремлений.

Что касается средневосточного направления, то здесь в зоне внимания России находилась Персия. По мнению кадетов, экономическая политика России в Персии была составной частью ее общеазиатской политики. Любые серьезные региональные изменения затрагивали национальные интересы России не меньше, чем европейские. России не следовало проводить в Азии политику диктата, а добиваться согласования интересов всех заинтересованных сторон [20, c. 210–211].

В данный период торговля России и Персии достигла уровня в 70 млн руб. в год и в руках российских промышленников и предпринимателей находились многочисленные, весьма крупные банковские, горные, дорожные, рыбные и лесные предприятия [21]. Отсюда очевиден тот интерес, который проявляли к данному региону либеральные партии России, многие представители которых были кровно заинтересованы в сохранении и упрочении своих позиций здесь [2]. Между тем ее экономическая и политическая деятельность в северной Персии приобрела грубые, нецивилизованные формы. Начало этому положила русско-английская конвенция 1907 г., предполагавшая взаимную экономическую оккупацию Персии. Такая политика позволила активизироваться германскому «промышленному империализму». Потсдамское соглашение 1911 г. в части, касающейся Персии, было серьезным экономическим поражением России. Оно поставило в затруднительное положение и союзников России – Англию и Францию [27, c. 7].

Соответственно, представляется очевидным, что угроза российским интересам в регионе была вполне реальной. С одной стороны, это проникновение в Персию и укрепление там своих позиций со стороны Германии, а с другой стороны, персидская революция.

Позиция кадетов по данной проблеме была следующей. Революцию в Персии они считали антидинастической и антифеодальной, давшей толчок реформам. Приветствуя победу революции, кадеты ожидали, что она принесет пользу российско-персидским отношениям, создаст более благоприятные условия для развития двусторонней торговли [19]. В связи с чем кадеты подвергали критике российское правительство за то, что оно, не поняв характера национально-освободительной борьбы в Персии, продолжает проводить в регионе прежнюю политику, не видя изменений, произошедших там. Как отмечали кадеты, царизм вместо того, чтобы продолжать ориентироваться на шахскую династию, должен был сделать ставку на персидскую национальную буржуазию и либеральную интеллигенцию. Кадеты стремились предупредить правительство России о том, что оно может «увязнуть» в персидских делах в тот момент, когда «Балканы еще богаты сюрпризами и когда вся наша свобода действий и все наши силы могут понадобиться там» [3]. Поэтому-то, как указывает В.В. Шелохаев, кадеты настоятельно рекомендовали российской власти на средневосточном направлении действовать совместно с Англией и до определенного момента не прибегать к силе [29, c. 174].

Но по мере дальнейшего развития революционных событий, в частности уже во время восстания в Тебризе в 1908–1909 гг., кадеты начинают настаивать на подавлении «анархии». А с 1911 г. они фактически открыто встают на сторону поддержки соответствующей политики самодержавного правительства [29, c. 174]. При этом кадеты рекомендовали российскому правительству применять при подавлении восстания не только силовые меры, но методы либерального подавления. А именно, как писала «Речь», «не воюя с Персией, мы берем на себя выполнение экзекуций вместо того, чтобы по примеру Англии предоставить расправу самим же Персам и, избавившись таким образом от одиума народного недовольств, наглядно доказать населению, что персидские власти не могут допустить посягательства на русский престиж» [19].

П.Н. Милюков, не возражавший в принципе против интервенции, в тоже время призывал власть к осторожности, подчеркивая, что «конечно, Персия есть тоже Азия. Но даже и после русско-английского соглашения, даже после Потсдама, мы так же вынуждены действовать на глазах Европы» [19]. Вместе с тем, он подчеркивал, что персидская политика России вышла далеко за рамки англо-русского соглашения 1907 г., которое послужило ее исходным пунктом. Подвергнув английскую дружбу серьезному испытанию, Россия лишь вызвала усиление русофобских настроений в английском обществе. Становится вполне реальным англо-германское сближение [8, c. 12–13].

Таким образом, с одной стороны, кадеты определенно признавали приоритетность и важность средневосточного направления для российских политических и торгово-экономических интересов. А с другой стороны, очевидна явная непоследовательность их позиции в оценке ситуации, складывавшейся в регионе и тех действий, которые России надлежит в этой связи предпринять. Причины подобной непоследовательности понятны. Во-первых, это стремление использовать персидскую революцию в интересах крупной российской буржуазии, посредством укрепления ее позиций и расширения рынков сбыта продукции. А во-вторых, опять же, исходя из интересов указанных кругов, стремление не допустить дальнейшей дестабилизации обстановки в регионе, способной воспрепятствовать эффективной возможности его использования для своей выгоды.

Наконец, обратимся к взглядам кадетов на дальневосточное направление с точки зрения его приоритетности во внешней политике России.

Кадеты крайне критично относились к политике царского правительства на Дальнем Востоке. Как писал П.Б. Струве в своей статье «Великая Россия», «Ходячее воззрение обвиняет русскую внешнюю политику, политику "дипломатическую" и "военно-морскую" в том, что мы были не подготовлены к войне с Японией. Мне неоднократно, во время самой войны на страницах Освобождения и позже, приходилось указывать, что ошибка нашей дальневосточной политики была гораздо глубже, что она заключалась не только в методах, но – что гораздо существеннее – в самых целях этой политики. У нас до сих пор не понимают, что наша дальневосточная политика была логическим венцом всей внешней политики царствования Александра III, когда реакционная Россия, по недостатку истинного государственного смысла, отвернулась от Востока Ближнего. В перенесении центра тяжести нашей политики в область, недоступную реальному влиянию русской культуры, заключалась первая ложь нашей внешней политики, приведшей к Цусиме и Портсмуту. В трудностях ведения войны это сказалось с полной ясностью. Японская война была войной, которая велась на огромном расстоянии и исход которой решался на далеком от седалища нашей национальной мощи море. Этими двумя обстоятельствами, вытекшими из ошибочного направления всей приведшей к войне политике, определилось наше поражение. Те же самые обстоятельства, которые в милитарном отношении обусловили конечный итог войны, определили полную бесценность нашей дальневосточной политики и в экономическом отношении. Осуществлять пресловутый выход России к Тихому океану с самого начала значило, в смысле экономическом, - travailler pour l'еmpеrеur de Japon. Успех в промышленном соперничестве на каком-нибудь рынке, при прочих равных условиях определяется условиями транспорта. Совершенно ясно, что, производя товары в Москве (подразумевая под Москвой весь московско-владимирский промышленный район), в Петербурге, в Лодзье (подразумевая под Лодзью весь польский район), нельзя за тысячи верст железнодорожного пути конкурировать не только с японцами, но даже с немцами, англичанами и американцами. Гг. Абаза, Алексеев и Безобразов "открывали" Дальний Восток не для России, а для иностранцев. Это вытекало из географической "природы вещей". В своем заграничном органе я категорически восставал против дискредитирования нашей армии на основании тех неудач, которые она терпела, указывая на то, что политика задала армии как своему орудию, задачу, по существу невыполнимую. Русская армия побеждала не раз, но, если она тут не победит, знайте, что перед ней была нелепая задача» [25]. Очевидно, что, по мнению автора, следует кардинальным образом изменить направление внешнеполитического курса России.

Как известно, Россия тогда выстраивала свою политику на Дальнем Востоке исходя из принципа сохранения статус-кво в регионе и разграничения в нем сфер влияния с Японией, которой отводились Корея и Южная Маньчжурия, а России – Северная Маньчжурия и Внешняя Монголия.

Кадеты же полагали, что положение России в «Северной Маньчжурии не соответствует положению Японии в Южной и, то равновесие, которое установлено буквой трактата, фактическим ходом жизни и успехами японской колонизации, в значительной степени нарушилось» [4]. Как отмечал П.Н. Милюков, в целях противодействия этому, правительство России должно разработать и предложить «совершенно новую систему отношений на Дальнем Востоке, делая ставку на новые силы – Соединенные Штаты и Англию, которые входят в ряд постоянных участников дальневосточной дипломатии» [19]. Соответственно, ориентацию на Японию кадеты считали «трудно поправимой ошибкой дипломатии» [19].

Исходя из этого, П.Н. Милюков делал вывод, что, «идя сейчас с Японией против Китая, мы… ставим ставку не на ту лошадь. Нам надо заранее знать, что комбинация эта будет невыгодна для нас» [19]. Таким образом, заключал лидер кадетов, правительству следует делать ставку не на Японию, чье положение «чем далее, тем более становится затруднительным, а на Китай, который несравненно более для нас нужный сосед, чем отдаленная Япония» [19]. В этой связи П.Н. Милюков советовал правительству обратить внимание на развитие национально-освободительного движения в Китае, оказать поддержку китайской либеральной буржуазии, то есть пересмотреть свое отношение к дальневосточному соседу, взяв на вооружение опыт Соединенных Штатов и их политики «открытых дверей». «Поддержка слабого, – говорил лидер кадетов, – испытанный дипломатический прием, который широко и с успехом используется великими державами в международных отношениях» [26, c. 15–16].

Вместе с тем, представляется, что позиция кадетской партии относительно дальневосточного вектора внешней политики России носила империалистический характер. Ориентируясь в проведении политики на Дальнем Востоке на Соединенные Штаты и Китай, кадеты рассчитывали на базе этого добиться стабилизации обстановки в регионе, что в свою очередь явилось бы одной из необходимых предпосылок для решения кардинальных внешнеполитических задач страны на Ближнем Востоке [5].

Считая Ближний Восток и Балканы приоритетными направлениями во внешней политике России, кадеты полагали, что страна слишком рано «втягивается на путь азиатских завоеваний», не обеспечив прежде этого собственных экономических интересов на Дальнем Востоке и не развив его. Истинная сила России, в трактовке кадетов, – в Европе. Эксплуатация же Дальнего Востока может служить интересам лишь нескольким «дюжинам крупных предпринимателей» [13, c. 2]. Вся внешняя политика России после поражения в Русско-японской войне несла на себе отпечаток катастрофического провала на Дальнем Востоке. России окончательно пришлось делать выбор между Германией и Англией и пойти первой на ряд уступок на Ближнем и Среднем Востоке. Кроме того, положение России на ближневосточном направлении оказалось далеко не столь видным и влиятельным, как до войны с Японией [13, c. 3].

Таким образом, думается, очевидно, что общетеоретические и программные установки партии кадетов демонстрируют явную империалистическую направленность того внешнеполитического курса России, сторонниками которого они являлись; курса, направленного на активное вмешательство крупной российской буржуазии в борьбу за передел мира, территориальные захваты и новые рынки сбыта своей продукции.

Задача возрождения «Великой России», по мнению кадетов, могла быть выполнена лишь при условии утверждения России на Ближнем Востоке, а этому, в свою очередь, должны были способствовать система европейских союзов, славянская политика и неизбежный в ближайшем будущем распад Австро-Венгрии и Турции.

Выбор главного направления внешнеполитического курса страны в трактовке кадетской партии вытекал из убеждения ее лидеров и идеологов в том, что Россия – европейская держава, а, следовательно, в Азии, на Среднем и Дальнем Востоке ей надлежит придерживаться оборонительной тактики и стремиться к поддержанию и сохранению сложившегося там баланса сил. Однако в отдельных случаях, когда ситуация складывается в пользу России, по мысли кадетов, возможно усиление российских позиций в азиатском регионе, но лишь мирными, политико-экономическими средствами.

При этом нельзя однозначно сказать, что кадеты игнорировали дальневосточное и средневосточное направление. Они лишь полагали, что России надлежит основные усилия в продвижении своих национальных интересов направить именно в направлении Ближнего Востока, что установление российского господства в Черноморском бассейне должно явиться необходимым условием для проведения активного внешнеполитического курса в иных регионах мира. В основу же защиты интересов страны на Среднем и Дальнем Востоке кадеты в своем большинстве ставили поддержку прогрессивных демократических сил в Персии и Китае, строгое невмешательство во внутреннюю жизнь, уважение их политического выбора [17, c. 32].

Представляется очевидным, что приоритеты внешней политики страны кадеты определяли, исходя из ее геополитического положения в мире. Они полагали, что образование российской государственной территории достигло таких пределов, когда «нормально соотношение между пространством и внутренними ресурсами ослабляет, а не усиливает страну», все помыслы и заботы российского правительства в этой связи должны направляться не вширь, а вглубь. Это не исключало в известных случаях необходимости исправления границ и приобретения сфер влияния, если это оправдывается серьезными стратегическими и коммерческими интересами [22, c. 307].

А теперь обратимся и проанализируем позицию партии Манифеста 17 октября и ее лидеров в вопросе определения приоритетных направлений во внешнеполитическом курсе России.

Следует отметить, что в отличие от кадетской партии, октябристы не демонстрировали большого интереса к разработке теоретических вопросов политики государства в международной сфере. Их крайне беспокоило падение роли России в мировых делах, которое они видели в частности в потере ею, завоеванных в предшествовавшие годы, позиций на Балканах и в Азии.

Как уже отмечалось выше, налицо определенные расхождения между течениями в русском либерализме в начале ХХ в. относительно выбора основного вектора внешнеполитического курса страны.

Октябристы в своем видении проблемы исходили из того, что Россия, невзирая на поражение в Русско-японской войне, сохранила потенциал для проведения активной внешней политики на всех направлениях, то есть и на Балканах, и на Среднем, и на Дальнем Востоке. Очевидно, что подобного рода позиция была связана с тем, что представители крупной торгово-промышленной буржуазии, интересы которой выражали октябристы, были в высшей степени заинтересованы в захвате новых рынков сбыта продукции.

Как писала газета «Голос Москвы», министр иностранных дел не может не видеть, что перед внешней политикой России стоят задачи, как на Западе, так и на Востоке, и трудно сказать, какие из них более существенны для жизненных интересов государства. Очень трудно согласиться с мнением С.Д. Сазонова о второстепенном, подчиненном значении нашей азиатской политики: конечно, государство наше зародилось и сложилось в Европе, но то было давно, а в настоящее время центр тяжести России неуклонно передвигается к Востоку, к центру великой северной равнины, и Азия нам столь же важна и близка, как и Европа» [2].

На ближневосточном направлении, равно как на Среднем и Дальнем Востоке, политика октябристов проистекала из общей заинтересованности крупной русской торгово-промышленной буржуазии в данном регионе, как основе для создания «Великой России».

Октябристов какое-то время устраивала революция младотурков. Однако не оправдавшиеся надежды на получение преференций, – в первую очередь, – разрешение в пользу России вопроса о Черноморских проливах, да и в целом неудовлетворение российских интересов в регионе, заставили октябристов занять воинственную позицию по отношению к турецкой революции. В этой связи они выступили против тактики пассивного нейтралитета России относительно Итало-турецкой войны и стали настаивать на установлении русско-итальянского сотрудничества на Ближнем Востоке, дабы использовать его для реализации своих интересов в регионе.

Исходя из этого, октябристы считали, что программа балканской политики, изложенная министром иностранных дел С.Д. Сазоновым, была недостаточной. Более того, в некоторых аспектах явно устаревшей. В понимании октябристов, традиционная забота о сохранении статус-кво на Балканах, мирном развитии Балканских государств и о поддержании обновленного строя в Турции являлась задачей прошлого, отчасти настоящего, но отнюдь не будущего. Иными словами, октябристы намекали правительству на необходимость более динамичной и активной политики на Ближнем Востоке. Основываясь на этом, октябристы на страницах своей газеты даже опубликовали передовую статью с характерным названием: «Перед лицом войны», в которой содержался призыв: «Будьте же готовы поддержать ваше мнение всею вооруженной мощью России, она-то к этому готова» [2].

Все вышесказанное подтверждает, что ближневосточный вектор в видении октябристской партии был приоритетным. Именно реализация российских интересов на данном направлении должна была способствовать позитивному разрешению в пользу России ее внешнеполитических устремлений в других регионах мира. Очевидно, что октябристы во многом солидаризировались и поддерживали курс самодержавного правительства в этом регионе. Однако октябристы недвусмысленно намекали на необходимость проведения Россией более решительной внешней политики на данном направлении. При этом октябристы исходили из того, что если Россия еще и не совсем готова к ведению большой войны за свои интересы, то она уже вполне окрепла и способна более твердо и последовательно отстаивать свои позиции в мире.

В отношении средневосточного направления, как отмечалось выше, крупная торгово-промышленная буржуазия России с нарастающим беспокойством следила за проникновением в регион ее конкурентов, в первую очередь, Германии и упрочением ее позиций, в частности в Персии. Немалые опасения вызывала и персидская революция, которая также задевала интересы российских промышленных и предпринимательских кругов.

Октябристы указывали на наметившуюся тенденцию снижения конкурентоспособности России на рынке Персии. Причинами этого, в их понимании, были дороговизна оборудования российских предприятий, сырья, кредитов, сухопутных перевозок. Кроме того, торговый флот России уступал мировым пароходным компаниям. Наконец, по мнению октябристов, торговлю в регионе тормозило и слабое развитие самого персидского рынка [18, c. 4–7].

Что же предлагали сделать октябристы, дабы улучшить положение России в средневосточном регионе?

Октябристы критично относились к царскому проекту строительства железнодорожных путей в Персии, полагая, что это будет способствовать открытию персидского рынка для продукции и товаров других держав, соперничавших с Россией в регионе. Как отмечала «Голос Москвы», «мы преподнесли Германии устройство транзита на наш счет в Персию и готовый персидский рынок, отнимая его у своей промышленности» [2]. То есть, по прогнозам октябристов, в будущем в регионе будет наблюдаться не только рост русско-германских, но и русско-английских экономических противоречий.

Октябристы были противниками и оказания Персии крупномасштабной финансовой помощи. В их представлении, неминуемый в подобной ситуации контроль над ее использованием оказался бы чреват опасными политическими последствиями [2].

Вместо этого они предлагали провести срочную реконструкцию черноморских портов, соединить индийские и среднеазиатские железные дороги и создать искусственную конкуренцию Багдадской железной дороге [2].

По мере обострения обстановки в Персии, октябристы все активнее и настойчивее требовали от самодержавного правительства решительных и эффективных действий для защиты своих интересов в регионе. «Голос Москвы» писал на этот счет: «Нам нет дела до того, кто правит Персией и как он ею правит, но нам важно, чтобы каждая капля нашего труда, каждая копейка, пущенная в оборот, были сохранены и обеспечены. Возможно, что не далеко то время, когда общественное мнение России поставит правительству строго определенное требование соблюсти русские интересы в полной мере, не задумываясь над путями и способами, какими это может быть достигнуто» [2]. Октябристы подчеркивали, что «сентиментальность в этом деле излишня, и, если для устранения мятежа нужно поставить в Тебризе ряд виселиц – пусть будут виселицы» [2].

Вместе с тем, персидская политика российского правительства получила у октябристов более позитивную оценку в сравнении с ближневосточной. Хотя они достаточно критично воспринимали англо-русское сотрудничество в регионе и полагали, что министр иностранных дел С.Д. Сазонов преувеличивает его благотворное влияние.

Таким образом, представляется очевидным, что октябристы подталкивали российское правительство к интервенции для подавления революции в Персии. При этом они считали, что это должно быть скоординировано с Англией, что не меняло общего курса. При этом октябристы полагали, что англо-русское соглашение 1907 г., бывшее весьма полезным с позиции общей политики, вместе с тем знаменовало собой «конец русских империалистических устремлений» на Среднем Востоке, отрезав навсегда Россию от Персидского залива, передав в сферу влияния Англии Афганистан и др.

На дальневосточном направлении октябристы, поддержав, в общем и целом внешнеполитический курс царского правительства, направленный на соглашение с Японией, вместе с тем полагали, что самодержавная власть не обеспечивает стабильности положения России на Дальнем Востоке.

Требуя от правительства проведения более динамичной политики в регионе, октябристы желали разработки таких предложений, которые могли бы создать благоприятные условия для развития здесь отечественной промышленности и торговли, обеспечили бы защиту российских капиталов от иностранной конкуренции, способствовали бы расширению российской колонизации в Приморье и Приамурье. А, кроме того, привели бы к прочному военно-стратегическому укреплению дальневосточных рубежей страны [4].

Подобная позиция октябристов понятна. Как отмечалось выше, она была обусловлена, в первую очередь, прямыми экономическими интересами ее сторонников, рассматривавших регион как один из наиболее перспективных, с точки зрения добычи сырья и сбыта продукции. В связи с этим октябристы, например, горячо поддерживали правительственный законопроект об отмене порто-франко во Владивостоке, а также законопроект о строительстве Амурской железной дороги, которая, как они полагали, имела не только важное военно-стратегическое, но и экономическое значение [4].

В период революции в Китае межимпериалистические противоречия на Дальнем Востоке еще более обострились. В это время октябристы настойчиво требовали от правительства открыто вмешаться во внутренние дела Китая и поддержать старую маньчжурскую династию, заставив ее пойти на территориальные и экономические уступки, выгодные российской буржуазии. Подобная экспансионистская позиция октябристов сводилась к тому, что, в их видении, Россия в союзе с Францией и Японией должна решительно настаивать на разделе Китая на сферы влияния. Как писала «Голос Москвы», «этот путь, путь своевременного и целесообразного вмешательства и следует усиленно рекомендовать руководителям внешней политики России» [2].

Отстаивая свою позицию на проведение активной аннексионистской политики на Дальнем Востоке, октябристы выступали за принятие такого комплекса мер, который бы оградил интересы крупной российской торгово-промышленной буржуазии в регионе. На страницах «Голоса Москвы» они, в том числе, указывали, что «надо предъявить Японии категорическое требование о Маньчжурии. Японии нет места в Северной Маньчжурии» [2].

Самодержавное правительство России же воздерживалось от активного вмешательства во внутренние дела Китая и требовало лишь от маньчжурской династии признания автономии Внешней Монголии и не проведения там никаких реформ без согласования с Россией. Признание царизмом независимости Монголии было встречено октябристами с большим удовлетворением, что, по их мнению, «открывало для русской промышленности широкие перспективы почти безраздельного господства в этой стране» [2].

Представляется очевидным, что позиция партии Манифеста 17 октября относительно места дальневосточного направления во внешней политике России носила ярко выраженный агрессивный и экспансионистский характер. Пользуясь слабостью маньчжурской династии, они рассчитывали выторговать у нее экономические и территориальные преференции. Не отвечала их интересам и полная победа национальной китайской буржуазии, представлявшей собой, по мнению октябристов, откровенную угрозу в качестве конкурента на Дальнем Востоке.

Как полагали октябристы, у России на Дальнем Востоке уже появилась соседняя великая держава – Япония. В процессе реорганизации находится Китай, и, может быть, допускали они, в недалеком будущем в Азии поднимется еще одна великая держава, с которой Россия имеет огромную общую границу. В связи с этим, октябристы активнее, по сравнению с другими партиями, отстаивали необходимость закрепления за Россией экономического влияния в Монголии, Северной Маньчжурии и других областях застенного Китая. На их взгляд, данная цель была не менее важна, чем все прочие внешнеполитические задачи России, в том числе ближневосточные и балканские.

Наконец, рассмотрим воззрения на приоритетные направления внешней политики России и обоснования этого со стороны партии прогрессистов.

Как известно, прогрессисты по своей политической ориентации примыкали к кадетам справа. Отметим, что в области внешней политики прогрессисты отвергали «безответственную», как они ее называли, критику в адрес правительства. По сути, прогрессистская партия была солидарна с общим империалистическим курсом самодержавия во внешнеполитической сфере. Что требовали прогрессисты, так это проведения более решительной и динамичной внешней политики, способной эффективно отстаивать интересы России в мире, в первую очередь, ее торгово-промышленные интересы.

Лидеры прогрессистов, поддерживая энергичные действия власти в области внешней политики, разработали даже собственную программу, которая предусматривала экспансию на Балканском полуострове и захват проливов, ведущих в Средиземное море [11, c. 124].

Прогрессисты считали, что положение России в мире определялось главным образом ее интересами на Балканах и Ближнем Востоке. Однако они больше акцентировали внимание на том, что Россия не только европейская, но и азиатская держава. В связи с этим будущее величие и могущество Российского государства, его место и роль в мире они связывали с установлением его гегемонии и в азиатском регионе тоже. Однако это, исходя из программы прогрессистов, было весьма далекой перспективой, к осуществлению которой можно будет подойти лишь после реализации первостепенных целей и задач России в Европе и на ближневосточном направлении.

В отношении средневосточного направления прогрессисты считали, что Россия занимала в Персии преобладающее торговое положение. Этому способствовала дешевизна водных путей сообщения по Волге, Каспийскому морю и небольшая протяженность сухопутных границ в Закавказье. С точки зрения прогрессистов, Персия и в будущем должна остаться государством-буфером, в котором нужно поддерживать порядок и безопасность, необходимые для ус­пешной торгово-промышленной деятельности. Для сохранения там за Россией прочных экономических позиций следовало построить железнодорожную и шоссейную сеть в персидском Азербайджане, связав ее с Закаспийской областью, улучшить подготовку коммерческих, консульских агентов, владеющих восточными языками, открыть товарные склады и выставки, усилить штат пограничной таможни [28].

Исходя из этого, прогрессисты весьма быстро встали на путь удушения революции в Персии, хотя ранее, как и кадеты с октябристами, возлагали на нее определенные надежды. Если еще в первой половине 1909 г. они выступали против открытой интервенции, требуя занять «выжидательную позицию и ограничиться исключительно защитой русской торговли и русских подданных, предоставляя шаху и его народу устанавливать свои порядки [16, c. 30], то, уже начиная с 1911 г., прогрессисты начинают настаивать на необходимости принятия действенных мер «для обеспечения порядка в признанном за нами районе влияния» [20, c. 20]. Выразив одобрение вводу правительственных войск в Иранский Азербайджан, они полагали, что отправка туда карательных отрядов является мерой явно недостаточной, «ибо не даст возможности водворить в Персии тот минимум порядка, без которого немыслимы торговые дела» [20, c. 20].

Исходя из этого, прогрессисты считали необходимым попытаться склонить Британию к пересмотру соглашения 1907 г. При этом России следовало «гарантировать Англии сохранение территориальной неприкосновенности Персии, а та, в свою очередь, должна была предоставить России свободу рук для обеспечения ее интересов в признанном ею регионе» [20, c. 20]. Все это означало санкционирование Англией интервенции российских войск в Персию для подавления революционного движения.

При этом огромное беспокойство у прогрессистов вызывала и проблема Трансперсидской железной дороги. Суть ее заключалась в планах английских финансистов по строительству железной дороги по всей территории Персии с целью соединения железных дорог Индии и России. Московские промышленники, проведя анализ данного предложения, выявили его полное несоответствие национальным интересам России, так как, по их словам, «Персидская дорога должна была облегчить доступ произведениям индийских и английских фабрик в Северную Персию, ибо хлеб-соль вместе, а табачок врозь, … старая глухая борьба с Россией у англичан продолжалась, ибо залезть в чужой огород грехом не считалось» [23, c. 179]. В их представлении даже Потсдамское соглашение 1911 г. не устранило опасности германского экономического проникновения в русскую сферу влияния.

Результатом неприятия русской буржуазией британского плана, противоречащего, по ее мнению, национальным интересам, стало выдвижение альтернативного проекта, направленного на расширение сети российских железных дорог в Северной Персии с постепенным продвижением к югу [1, c. 45–47].

Таким образом, политика прогрессистской партии на средневосточном направлении строилась на необходимости усиления и упрочения позиций России в данном регионе, посредством пересмотра русско-английского соглашения 1907 г., подписания нового документа, в большей степени учитывающего национальные интересы России. А также недопущение предприятия российским правительством такого рода шагов, которые бы несли ущерб интересам крупных торгово-промышленных кругов России.

В отношении дальневосточного направления сразу отметим активные действия прогрессистов, направленные на сохранение сложившегося статус-кво в регионе. Они призывали царское правительство проводить более осторожную и сдержанную политику.

Следуя этой тактике, прогрессисты, например, раскритиковали законопроект правительства о строительстве Амурской железной дороги. Как они полагали, это «неизбежно повлечет за собой продолжение пагубной для России дальневосточной политики. Это втянет нас опять в авантюру, последствия которой могут быть еще более грозны, чем только что пережитые. Такая пагубная политика отвлечет нас не только от внутренних задач, но и от гораздо более исторически важных задач на Ближнем Востоке и в Европе [24].

Исходя из этого, прогрессистская партия настаивала на том, чтобы правительство занялось немедленным укреплением дальневосточных границ государства. Прогрессисты предложили даже конкретные меры в этом направлении, а именно: обеспечение исключительного преобладания России в тех районах, которые имеют стратегическое значение для защиты государственной границы; сохранение тех районов, которые бы могли служить в будущем целям колонизации; обеспечение преобладающего влияния России на тех направлениях, на которых возможна постройка рельсовых путей для связи с железнодорожной сетью Восточной Азии; обеспечение преобладающего влияния в тех районах, которые могут питать эти рельсовые пути; сохранение за Россией Приамурья и обеспечение за ней первенствующего положения в прилегающих пограничных районах Северной Маньчжурии [15, c. 209].

Очевидно, что с точки зрения прогрессистов, Россия и в начале ХХ в. не должна отказываться от своей политической и культурной роли в Азии и расширять там свои традиционные рынки. Вот почему, когда в 1911 г. в Китае началась революция, прогрессистская партия оказалась в числе тех сил российского политического спектра, которые требовали от самодержавного правительства незамедлительно приступить к решению дальневосточных проблем, пока Китай еще слаб и не успел превратиться в великую державу. В этой связи «Утро России» писала о необходимости раздела Маньчжурии и аннексии ее северной части в период конфликта с Китаем из-за нового торгового договора в 1911 г. [28]

В вопросе о Монголии прогрессисты были сторонниками создания буферной автономной Монголии под российским протекторатом. Они указывали на огромную важность этой территории для российской торговли в качестве рынка сбыта продукции. «Утро России» писала, что «мы вправе ожидать, чтобы от промышленника, ищущего и находящего для России новые рынки, не отставал представитель русского дипломатического ведомства, ибо с точки зрения настоящей, деловой России вопрос о Монголии имеет ту же ценность, что и вопрос о проливах» [28].

Таким образом, позиция прогрессистов относительно дальневосточного направления носила весьма агрессивный, захватнический характер. В его основе лежало понимание России как евроазиатской державы, что требовало от нее господства и в Азии, а также торгово-экономические интересы как страны в целом, так и ее делового сословия, требующего своей реализации на данном направлении.

Во внешнеполитической концепции прогрессистов весьма отчетливо при этом прослеживается сентенция враждебности Европы к России. В связи с чем они полагали, что России надлежит встать спиной «к враждебной ей Европе» и постепенно перенести центр тяжести политических и торгово-экономических интересов в Азию. Россия в видении прогрессистов, в силу естественного тяготения к Азии и после сплочения с нею славянства должна со временем образовать особый культурно-исторический тип государства. Ей следует приблизить к себе монгольские государства, которые образуются после распада Китая, и планомерно осуществлять задачу объединения славянства азиатским Востоком на почве совместной борьбы против общего для всех врага – агрессивного германизма.

Таким образом, приоритетная задача внешнеполитического курса России, в трактовке его прогрессистской партией, должна состоять в объединении под своей эгидой примыкавших к ней славянских, ближневосточных, среднеазиатских и монгольских народов в некую политико-экономическую группировку [28]. В этом должна состоять мировая линия России.

Таким образом, анализ либеральной концепции внешнеполитических приоритетов России позволяет прийти к следующим выводам.

Послереволюционный период представляет собой важный этап в деле становления и развитии новых общественно-политических сил в стране, их деятельного участия в общественно-политической и социально-экономической жизни России. В первую очередь это проявилось в формировании политических партий и движений, отражавших, хотя и не в полной мере, расстановку классов социальных слоев общества. Потребность этих политических сил в собственной идеологии, государственно-политической доктрине привела к появлению теоретических трудов, в которых отражались представления о будущем общественно-политическом устройстве России, путях ее развития, внутренней политике. В соответствии с этими представлениями формировались и внешнеполитические концепции партий и общественно-политических течений, «общенациональные» программы внешней политики России. Разумеется, геополитическое положение России, великодержавность, историческая преемственность внешнеполитических задач и основных направлений, ее возраставшая включенность в соперничество и противоборство складывавшихся двух лагерей великих держав не могли не оказывать влияния на внешнеполитические программы. В ходе их выработки и отстаивания происходит сближение либералов с правительственным курсом внешней политики, отражавшее видение общенациональных задач с позиций правящей элиты. Это служило основой сотрудничества оппозиционных партий с правительством по главным вопросам, что не исключало противоборства по частным. В идеологическом, а затем и в практическо-политическом плане консолидация царизма и центристских политических сил происходила вокруг идеи «Великой России», которая стала своего рода стержнем вырабатываемой национально-государственной внешнеполитической программы [10, c. 371–372].

В основе внешнеполитических концепций российских либеральных партий лежали два главных постулата. Во-первых, восстановление и упрочение великодержавного положения России на международной арене, реализация лозунга «Великой России», а, во-вторых, ясное осознание того, что англо-германское соперничество является доминирующим фактором международных отношений того периода.

Несмотря на то что по мере обострения обстановки в мире, расхождения в сфере внешней политики между разными течениями в русском либерализме сглаживались, тем не менее, говорить об идентичности их взглядов не приходится. Эти расхождения затрагивали весьма широкий спектр проблем современных международных отношений, начиная с внешнеполитической ориентации страны и определения приоритетов ее внешней политики, и заканчивая оценками национально-освободительных движений в мировой политике, а также методов решения внешнеполитических вопросов [29, c. 155].

Наиболее влиятельной либеральной партией в России были кадеты. Располагая значительным интеллектуальным потенциалом и широко используя периодическую печать, они раньше многих других партий активизировали свою деятельность в международной сфере, сформировав собственную либеральную концепцию. Видную роль в этом сыграли такие идеологи партии, как П.Н. Милюков и С.Б. Струве. Кадетами было признано, что в области внешней политики и международных отношений надлежит стремиться не к выражению узкопартийной точки зрения, но общенациональной и в этой связи следует подвергать правительственный курс лишь конкретный и конструктивной критике. В частности, кадеты винили власть в потере для Антанты Болгарии, выступали против сближения с Японией на Дальнем Востоке в пользу взаимодействия с США и Китаем.

С либерально-империалистических позиций во внешней политике выступала партия прогрессистов. Лидеры партии связывали надежды на успех экономической экспансии с активной помощью дипломатии и с восстановлением военного могущества страны. Полем экспансии в Европе им представлялись, прежде всего, Балканы и Ближний Восток. Но значительную роль, особенно в перспективе, прогрессисты отводили и Азии, полагая, что правительственная политика недооценивает этого направления. Прогрессисты выступали противниками «агрессивного германизма» и сторонниками ориентации на Францию и Англию. Это не исключало желания пересмотреть русско-английское соглашение 1907 г. в пользу России [9, c. 53].

Октябристы же, претендуя на роль главной опоры правительства в Государственной думе, свое основное внимание сосредотачивали на воссоздании боевой мощи России как основы ее великодержавного могущества. По мнению октябристов, территориальное развитие русского государства еще не было завершено, особенно в Азии. Они поддерживали блоковый курс правительства в Европе и на Дальнем Востоке. В то же время октябристы критиковали власть за излишний европоцентризм и за недостаточно энергичную и твердую политику на Балканах.

Таким образом, прогрессисты и октябристы отстаивали те формы соревнования капиталистических наций и те международные соглашения, которые, в первую очередь, и в наивысшей степени отвечали непосредственным, а порой и сиюминутным интересам крупной российской буржуазии, стремившейся к расширению и укреплению своего положения в тех регионах мира, которые традиционно входили в сферу влияния России, а также к завоеванию новых территорий и рынков для сбыта своей продукции и получения сырья. Представляется очевидным, что на их взглядах наиболее явственно сказывались интересы крупной торгово-промышленной буржуазии России, выразителями чаяний которых эти партии являлись. Что касается кадетов, то они, хотя и выражали интересы буржуазии, как класса в целом, вместе с тем, стремились подвести под внешнюю политику более прочный фундамент, основанный на идеологии, и, учитывая при этом ближайшую историческую перспективу [29, c. 155].

1. Бестужев И.В. Борьба с Россией по вопросу внешней политики накануне первой ми-ровой войны (1910-1914) / [Текст] Исторические записки. Т. 75. М., 1965. С. 45-47.

2. Голос Москвы. / [Текст] 1908 г. 29 октября. 1911 г. 22 апреля. 11 декабря. 1911 г. 23 сентября, 11 ноября; 1913. 13 июля. 14 декабря. 6 февраля. 1912 г. 18 апреля. 26 ок-тября.

3. Государственная дума. Стенографические отчеты. Третий созыв. Сессия II. Часть II. / [Текст] СПб. 1908., Стб. 2701.

4. Государственная дума. Стенографические отчеты. Третий созыв. Сессия I. Часть II. / [Текст] Стб. 105; 122-123.

5. Государственная дума. Стенографические отчеты. Третий созыв. Сессия III. Часть II. / [Текст] СПб., 1910. Стб. 2786; Сессия IV. Часть II. СПб., 1911. Стб. 2236.

6. Государственная дума. Стенографические отчеты. Третий созыв. Сессия I. Часть II. / [Текст] СПб., 1908. Стб. 105. Сессия II. Часть I. СПб., 1908. Стб. 1330.

7. Государственная дума. Стенографические отчеты. Четвертый созыв. Сессия I. Часть I. / [Текст] СПб., 1913. – Стб. 328.

8. Ежегодник газеты «Речь» на 1912 год. СПб., 1912. – С. 12-13.

9. Игнатьев А.В. Внешняя политика России. 1907-1914: Тенденции. Люди. События. / [Текст] М., 2000. – С. 53.

10. История внешней политики России. Конец XIX-начало ХХ вв. От русско-французского союза до Октябрьской революции. / [Текст] М., 1997. – С. 371-372.

11. Курылев К.П. Внешнеполитические взгляды и деятельность А.И. Коновалова. / [Текст] Вестник РУДН. Серия «Международные отношения». № 1(4), 2004. – С. 124.

12. Курылев К.П. Русские либералы во главе внешней политики России в феврале-октябре 1917 года / [Текст] Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Международные отношения. 2010. № 1. С. 38-44.

13. Милюков П.Н. Балканский кризис и политика А.П. Извольского. / [Текст] СПб., 1910. – С. 2. С. 3.

14. Милюков П.Н. Воспоминания. / [Текст] М., 1990. Т. 2. – С. 93-96.

15. Модели общественного переустройства России. ХХ век. / [Текст] М., 2004. – С. 341.

16. Московский еженедельник. / [Текст] 1908 г. № 39. – С. 176. 1909 г. № 3. – С. 30.

17. П.Н. Милюков: историк, политик, дипломат. / [Текст] М., 2000. – С. 332.

18. Промышленность и торговля. / [Текст]1911 г. Т. VIII. № 13. – С. 4-7. 1910 г. 26 сен-тября. 29 августа

19. Речь. / [Текст] 1907 г. 23 августа; 1908 г. 8 июня. 1908 г. 1 марта. 1909 г. 25 июля. 1911 г. 4 декабря. 15 декабря. 4 июня.

20. Русская мысль. / [Текст] 1910 г. Т 5. – С. 210-211. 1912 г. Кн. I. – С. 20. 1912. Кн. XII. – С. 156-160.

21. Русские ведомости. / [Текст] 1908 г. 27 января.

22. Русский либерализм: история, судьбы и перспективы. / [Текст] М., 1999. – С. 306. С. 307.

23. Рябушинский В.П. Купечество московское. // День русского ребенка. / [Текст] Сан-Франциско. Апр. 1951. С. 179.

24. Слово. / [Текст] 1908 г. 20 марта. С. 209, 215-216.

25. Струве П.Б. Великая Россия. Из размышлений о проблеме русского могущества. // Русская мысль. 1908., кн. 1. // www.patriotica.ru

26. Третья Государственная дума. Сессия I. Фракция народной свободы в период 15 ок-тября 1910 г. – 15 мая 1911 г. Отчеты и речи депутатов. / [Текст] СПб., 1991. Часть II. – С. 15-16.

27. Третья Государственная дума. Фракция народной свободы. Сессия IV. Ч. 2. Отчеты и речи депутатов. / [Текст] СПб., 1911. – С. 7.

28. Утро России. / [Текст] 1911 г. 23 января; 4, 15, 22 февраля; 17, 19 марта; 23, 24, 26 ап-реля; 9,11 октября. 28 июля; 6, 9 ноября. 9 августа, 27 ноября.

29. Шелохаев В.В. Идеология и политическая организация российской либеральной бур-жуазии. 1907-1914 гг. / [Текст] М., 1991. – 154. С. 176-177. С. 174. С. 155.