Россия
УДК 16 Логика. Теория познания. Методология и логика науки
УДК 10 Философия
ОКСО 47.04.01 Философия
ББК 87 Философия
ТБК 82 Философия
BISAC PHI005000 Ethics & Moral Philosophy
Эта статья посвящена недавно вспыхнувшему вновь интересу к искусственному интеллекту и тому, что он с собой несёт. Основная задача заключается в том, чтобы не критиковать или изучать озвучиваемые позиции, но в том, чтобы привести их к общему знаменателю, в качестве которого выступает антропоморфизм выдвигаемых мнений и гипотез. Главный результат этого рассмотрения состоит в том, что мы излишне очеловечиваем новую технологию, что в принципе свойственно нам как животным, какими разумными мы ни были, и это указывает на то, что рукотворный разум вряд ли осуществим, по крайней мере, в таком виде, в котором его теперь предлагают, что как раз и связано с таким на него взглядом и вытекающим отсюда подходом к его построению. Если эти выводы и применимы на практике, то как наиболее рамочные предложения по улучшению работы в этом направлении. Оригинальность кроется в том, что через данный наш инструмент демонстрируется наша собственная природа, а также подвергаются сомнению применяемые в отношении предмета интереса этого текста допущения и предпосылки.
интеллект, компьютер, чип, человек, искусственный.
В последнее время интенсифицировались разговоры о скором или не очень приходе искусственного интеллекта, т.е. ИИ. Вне зависимости от того, какие сроки его появления называются, смысл этих прогнозов состоит в том, что рано или поздно это случится, и всем нам придётся иметь с ним дело – а то и вовсе заявляется, что он уже с нами, но, конечно, это не так, специалисты подобного не утверждают. Создаются целые группы и институты – и это не упоминая огромной массы отдельных исследователей – с тем, чтобы предсказать, как это произойдёт и что нам от него ждать, и они активно модулируют возможные ситуации и пытаются превентивно их разрешить.
Тут нет никакого прока в том, чтобы опровергать осуществимость рукотворного разума – впрочем, дальнейшее во многом это и делает. Те, кто считает, что он однажды оформится – возникнет, проснётся, осознает себя и т.д. – банально верят в это, и какими бы соображениями они при этом ни руководствовались, это именно желание – или опасение – которое если чем-то и подкреплено, то экстраполяцией, а, кроме того, слабым – если хоть каким-то – пониманием того, что, собственно, мы хотим получить – или предотвратить. Довольно сложно создавать то, у чего нет даже нормального и всеми разделяемого определения, а равно весьма проблематично, чтобы часть объяла целое. До сих пор мыслящий организм проще родить, да и вообще принципы функционирования нашего мозга и компьютерного чипа – это две большие разницы, как бы всё это ни представляли.
При этом особо стоит отметить, что категоричность здесь совершенно ни к чему, а то она и вредна. В конце концов, наше серое вещество тоже преодолело довольно долгий эволюционный путь – который ещё затрагивается – прежде чем превратиться в нечто утилитарное, так что потенциально ничего не мешает каким-то алгоритмам и программам – которые есть и у нас, но они сложнее и базируются на ином фундаменте – однажды преодолеть некоторый порог, за которым, как это обозначается, мы очутимся в сингулярности. Тем не менее, пока во всём этом слишком много чистых фантазий, чем чего-то реального, но, естественно, качественные скачки никто не отменял.
В этой связи гораздо полезнее – и губительнее для них – было бы взглянуть на все эти концепции и воззрения с точки зрения того, что они нам рисуют – и с позиции того, кто их формулирует и как. Какого бы мнения ни придерживались эти по преимуществу футурологи – присутствуют и те, кто искренне считает, что грядущее уже с нами, но это скорее слова или же избыточный оптимизм – их объединяет одно свойство, которое само по себе разрушает их стройные или не совсем построения и ясно высвечивает то, в чём они не торопятся признаться и самим себе. Собственно, оно и вынесено в заголовок, и оно станет предметом изучения данной статьи.
Сразу нужно предупредить, что ниже не идёт речь о каждом пункте или аргументе – или их совокупности – который только способны выдвинуть – или действительно его предлагали – обсуждаемые профессионалы. Также нет какого-то резона в том, чтобы перечислять их или же обвинять персонально. Тем, кто разбирается в этих вопросах, это ничего не даст, а тем, кто не в курсе дискуссий, это слабо поможет. Куда практичнее охватить их всех разом и, как кажется, антропоморфизм прекрасно соответствует этой задаче – что и будет развернуто далее. Итак, что же это такое и какими качествами он обладает?
Вряд ли для кого-то станет откровением то, что для человека характерно уподоблять себе всё, с чем он или она сталкиваются. Мы наделяем как живое, так и неодушевлённое всеми своими чертами и признаками, а затем взаимодействуем со всем этим так словно оно равно нам. Даже если мы и осознаём, что оно ниже и не всегда в состоянии ответить – а обычно это именно то, что и имеет место быть – это нисколько не препятствует тому, чтобы мы и дальше продолжали в том же духе.
Подобное анимистическое отношение – это норма. Будучи людьми для нас вполне естественно глядеть на всё человеческими глазами и ощущать прочими органами чувств, но прежде всего мозгом, о чём ниже – и обнаруживать то, что они нам предоставляют, но есть два типа такой позиции. Один из них поддаётся нашему контролю, и это активно практикует наука, другой – это нечто неизбежное, что никто из нас изжить в себе не в состоянии. Увы, но последний и выдаёт нас с головой, однако с этим ничего нельзя поделать. В чём они заключаются?
Первый – это наивное отождествление собственных позывов, желаний, соображений, чувств и т.д. с тем, что наблюдается у кого-то – или чего-то, но пока не имеется в виду компьютер, а всего лишь предметы и явления – ещё. Справедливости ради необходимо подчеркнуть, что мы не так некомпетентны в том, чтобы вообразить себе что-то, чего нет в нашем непосредственном опыте. Никто не отрицает того, что мы некоторым образом сложены и что угодно мы представить себе не способны, но, по крайней мере, учесть какие-то детали для нас не проблема, и пусть это не выливается в полноценное понимание чужого состояния – особенно тех, кто сильно от нас отличается – какие-то намёки нам всё-таки доступны, а это больше, чем дано остальным животным. Т.е. наш ментальный багаж позволяет нам хотя бы приблизительно судить о том, что испытывают не люди – впрочем, о самих себе мы тоже только догадываемся, а не знаем наверняка – и он же недвусмысленно говорит о том, что разница между нами и ними есть.
Второй, и он сопряжён с предыдущим, непреодолим никакими средствами. Пусть нам порой и кажется, что мы обладаем универсальными инструментами познания и осознания, а также всеми механизмами для того, чтобы связывать – и разрывать – наши мысли – концепт которых бессодержателен по самому определению, данных дискретных единиц не существует, а есть лишь поток и наше произвольное выделение в нём каких-то элементов, как самостоятельных, так и не очень – в действительности всё, что нам дано – это когнитивный аппарат, который был выкован нашей историей и который был под неё адаптирован. Вне довольно узкого контекста он тривиально не работает, но мы отчего-то решили, что он включает в себя всё множество потенциальных способов рассуждения.
Никто не спорит с тем, что мы куда более разносторонни, чем любой иной разумный организм на этой планете. Наши успехи, которые, однако, оцениваем мы сами по нашим же шаблонам и лекалам – свидетельствуют о том, что мы многого добились, но сами по себе они ничего не демонстрируют. Мы решили, что мы что-то знаем или в чём-то разбираемся, но загвоздка в том, что мы это выявили с помощью всё того же багажа, а тот максимально ситуационен и вне некоторых рамок априори непостижим. Мы не можем вырваться из того интеллектуального периметра, в который мы помещены, но в том и дело, что за ним простирается целая вселенная, какой бы гипотетической – потому что недостижимой для нас – она ни была.
Если выражать это проще, то мы думаем сугубо по-человечески и как-то по-другому мы мыслить не умеем. Если на Земле нас спасает общность происхождения с прочими существами, которая гарантирует нам, по меньшей мере, некоторое сходство в протекании отдельных процессов и в нашем физиологическом устройстве, то всё, что не живое – или не отсюда – заведомо оказывается вне нашего понимания, что, впрочем, не мешает нам приписывать ему всё то, что характерно для нас.
Неудобство в том, что наш разум, как и всё остальное, эволюционировал под конкретные условия, а те ни в каком значении этого слова не были всеохватными. Здесь не хватит места для того, чтобы перечислить все составляющие среды, в которой мы обитаем, но они и создали как наше тело, так и наш разум. Если мы и универсальны в последнем отношении, то локально, т.е. в рамках того, как мы развивались на этой планете. Что бы мы о себе ни воображали, мы скованы своей историей – и анатомией – и оттого априори рассуждаем внутри своей черепной коробки – как метафорически, так и буквально. Но при чём тут искусственный аналог её содержимого?
Хотя на первый взгляд это и не очевидно, но, во-первых, он ограничен куда больше, чем мы готовы это признать. В отличие от него мы думаем нелинейно и параллельно, да и дискретных и не очень единиц в нашем мышлении намного больше. Он же, в свою очередь, чуть ли не стреножен заранее прописанными алгоритмами и программами, а также всего двумя состояниями, и пусть это позволяет ему делать интересные вещи, дальше этого он никуда и никогда не уходит. Если мы не всегда понимаем, как он что-то совершает, это не отменяет того, что он несвободен, ведь, в конечном счёте, это мы производим его, а не он себя сам.
В этом плане было бы резонно заметить, что даже наш вокабуляр, к которому мы обращаемся при его изображении, в действительности ему не соответствует. Если на то пошло, то всё, что он выполняет – это следование коду с опорой на два положения переключателя, и кроме этого ничего в нём нет. Прибегая к лексике, которая характеризует нас, мы сильно усложняем то, что наблюдается в реальности, но именно это и имеет место быть.
Нужно ещё раз это подчеркнуть, он не думает и не ведёт себя так, как это свойственно нам. В этом свете он даже не является полноценным разумом, потому что он покоится на весьма простой схеме. В нём нет ничего, что бы мы туда не внесли, и оттого несколько странно заявлять, что его поведение – если так это стоит называть – напоминает наше и, тем более, что оно независимо. По сути, он рабски соблюдает все инструкции, что ему дают, и это сильно отличает его от того, что представляем собой мы.
Антропоморфизм здесь выражается в том, что наш словарь скрывает или завуалирует то, что есть на самом деле. Скажем, мы не воспринимаем какое-нибудь механическое приспособление как нечто самостоятельное – и абсолютно правильно – но отчего-то меняем свою тактику, когда сталкиваемся с ИИ. Если он что-то решает, отыскивает, говорит и т.д., то всего лишь в нашей фразеологии, тогда как актуально ничего кроме команд, созданных нами, там нет и не было.
Если мы преподносим всё так, словно перед нами какой-то наделённый волей агент, то мы обличаем желательное – или не очень, не в том соль – в действительное без должных на то оснований. Подобным образом мы скорее описываем себя, чем что-то ещё, и если в каких-то случаях это осознаётся, то ситуация с рукотворным интеллектом куда более проблематична, чем нам бы того хотелось. Никто, например, не утверждает, что калькулятор совершает что-то сам, но в том и загвоздка, что он ничем не отличается от компьютеров со всем их обеспечением. Присваивая им неадекватный для них ярлык, мы демонстрируем не их, но себя, что нисколько не удивляет из-за того, как мы озабочены самими собой.
Будь мы более осторожными и аккуратными мы бы перестали использовать тот язык, который применяется к нам в связи с искусственным разумом и перешли бы на тот, что лучше с ним согласуется – т.е. внимательно бы суммировали всё то, в качестве чего он выступает, и отсекли бы всё с ним не сопряжённое. Мы же не разговариваем с детьми, отталкиваясь от предпосылки, что они тоже люди, но учитываем их нежный возраст, и то же самое верно и для многих других сфер нашей жизни.
Загвоздка не в том, что мы ставим кого-то на один уровень с собой. Само по себе это даже неплохо, но всё резко ухудшается, когда мы делаем это беспочвенно. Конечно, встречаются те, кто на равных общается с животными и растениями – или с собственными автомобилями – но где-то в глубине мы всё-таки осознаём, что внятно ответить они нам не могут, как не способны на это и те вещи, которые мы создаём. В конце концов, они остаются неодушевлёнными предметами, как бы при этом они себя не вели.
К сожалению, но мы забываем об этом, когда начинается разговор о чипах и их обеспечении. Они стеснены теми пределами, которые мы им предписываем – как и своим аппаратным оснащением – и было бы хорошо, если бы мы не упускали этот момент. Присовокупляя к ним то, чего они на самом деле лишены, мы который раз ошибаемся по поводу того, чего от них ожидать, потому что никаких сюрпризов тут быть не может. Они предсказуемы в полном смысле этого слова, благодаря чему они, собственно, и полезны. Если в них и есть элемент случайности, то он таков только в нашей перцепции, а по факту это такие же механизмы, что и все прочие, менее в наших глазах интеллектуальные. Устройство и его наполнение диктуют то, чем является тот или иной феномен, но в том и фокус, что во всех этих микросхемах нет ничего, что бы посодействовало их переходу на какой-то качественно новый уровень. Банальное же увеличение составляющих ничего не даст, ведь в корне всё будет прежним, как бы мы ни старались.
Во-вторых, и это указывает на самый известный мысленный эксперимент Н. Бострома со скрепками, у машин нет воли или сознания. В этой иллюстрации компьютер послушно изготавливает то, что ему было предписано, и так оно всё и обстоит, но проблема в том, что заодно утверждается, будто он станет бесконечно совершенствовать себя, а это, мягко говоря, под большим вопросом. Если соблюдается программа, то нет никакого прока в том, чтобы что-то в ней менять, так что весьма сомнительно, чтобы это приключилось. Тем не менее, обычно, а то и рутинно заявляется о том, что эти улучшения неизбежны, что и поможет ИИ однажды превзойти нас.
Основной посыл здесь не в том, что постулируется желание как таковое, а сугубо человеческое устремление. Это мы хотим быть эффективнее, богаче, умнее, сильнее и т.д. – да и то это касается далеко не всех, более того, инерционность глубоко укоренена в нас биологически – но подобной мотивации нет у робота. Даже если в его коде и присутствует стимул к тому, чтобы расти над собой, это вовсе не обязательно обернётся против нас, но вообще-то на этом довольно трудно настаивать. До тех пор, пока мы сами не снабдим его инструкциями по превращению всего во что-то одно – что, если на то пошло, и нереализуемо – ему неоткуда будет их взять, а потому после какого-то раунда он закончит свою миссию.
Это касается вообще всех его предписаний и базовых допущений. Какие бы мы в него ни внесли, ничего сверх них там не возникнет, и оттого в нашей власти предугадать, что от него ожидать, а также как, когда и в каком количестве. Нечто выходящее из-под нашего контроля – это скорее наша оплошность, чем дефект самой машины и тем более какой-то возникшей души. Опять же если мы чему-то и удивляемся, то это говорит о нас, но не о том, что произошло нечто мистическое и потустороннее.
Понятно, что нам неизвестно, что бы двигало теми, кто – или что – обладал бы сопоставимым с нашим разумом – как мы не всегда в курсе, а что же влечёт нас самих. Мы забываем о том, что последний – это во многом продукт определённого устройства, и если у кого-то или чего-то оно будет иное, то и результат окажется другим. Однако в силу того, что нам очень хочется, мы наделяем потенциальных собеседников своими чертами, но это в корне неверно, хотя и чрезвычайно просто.
Ещё раз нужно повторить, что мы являемся итогом эволюционных преобразований, которые выплавляли нас под конкретный диктат среды, и если нам что-то и доступно, то чуть ли не исключительно из того репертуара, что был важен для выживания. Всё, что лежит вне его – это фикция и обман, особенно если речь идёт о постижении кого-то – не упоминая чего-то – кто физиологически не такой как мы.
В этом плане весьма показательны золотые пластинки, которые были отправлены в космос и которые вроде бы содержали информацию о нас и о Земле – т.е. она там была, но нанесена она была нами, а потому и для нас. Можно долго перечислять недостатки этого послания, но основное неудобство в том, что его надо расшифровывать, ведь очевидно оно только для нас – да и то в рамках определённой культурной парадигмы – которые скомпонованы так и из того, как и из чего мы актуально и сделаны. Если найдётся какой-то иной интеллект, то он банально не обнаружит в нём – если в принципе с ним столкнётся – ничего интересного, а то и осмысленного.
Даже если у ИИ и обнаружится какое-то осознание, то нет почти никаких сомнений в том, что и функционировать, и наполняться оно станет совсем не так и не тем, как и чем оно загружено у нас. Убить всех человеков – это гнусное намерение их самих, а все остальные – включая и наших соседей по планете – руководствуются вовсе не тем, что направляет нас. Никто не спорит с тем, что вероятны неприятные пересечения наших и их воззрений, а точнее их последствий, но именно наших устремлений у них мы не встретим.
В этой связи как-то глупо предполагать, что какая-то железяка, раболепно выполняя наш же собственный приказ, противопоставит себя нам. И законы А. Азимова тут абсолютно ни при чём. Загвоздка в том, что это наша манихейская логика допускает такие оппозиции, а, кроме того, без нашего участия в её программировании ничего такого ждать не стоит. Если у неё и появится какая-то цель, то согласующаяся с тем, как и из чего она изготовлена, а это по вполне прозрачным причинам не то, что свойственно нам.
В-третьих, как бы это ни прозвучало странно, но ИИ не живой, а в каком-то смысле мёртвый, потому что никаких признаков одушевлённости он не подаёт – и к тому нет никаких предпосылок, как, собственно, и желания превратить его в нечто из этого разряда. Вопрос здесь не в том, что разум подобного рода невозможен – по крайней мере, сугубо гипотетически, это вполне осуществимо – но в том, что мы относимся к нему так, словно он обладает такой же витальностью, как и мы. Пытаясь ли воплотить то, что представлено в нас – но лишь кодовыми средствами, не затрагивая физической основы, а это нереально, а, кроме того, так, как мы это понимаем, что необязательно верно – или, имитируя нашу логику, мы ничего не добьёмся, ведь наш интеллект – это нечто пульсирующее, чего в машине нет.
Нет никакого прока в том, чтобы определять, что характеризует нечто органическое. Слишком бросается в глаза, что компьютеры и чипы и отдалённо не подступают к тому, чтобы считаться таковым, а если они в чём-то начинают на него походить, то косвенно и вовсе не в том, в чём они по идее должны. Программные средства ведут себя как будто что-то настоящее, но это, конечно, иллюзия, которой мы, впрочем, себя и тешим. Если они и напоминают нам поведение чего-то более знакомого, то это видимость, которая чуть ли не намеренно создаётся с тем, чтобы если и не ввести нас в заблуждение, то заставить думать, что мы ближе к цели, чем мы актуально располагаемся.
Неувязка не в том, что живое более эффективно – если это и так, то, как это ни парадоксально, суть в несовершенстве, которое порождает эмерджентные качества – но в том, что машина строго детерминирована – по крайней мере, на порядки сильнее нас – что лишает её спонтанности, импровизации, неудач, ошибок, прозрений и т.д. Все эти феномены на самом деле из одного пула, и мы получаем их вместе, а не по раздельности, и по всей вероятности особняком ни один из них не стоит. Естественно, спотыкаться – это плохо, но нарушение – это обещание, в том числе, и вдохновения, когда очерёдность ломается и возникает нечто неожиданное, чего как раз в роботе и нет.
Неоднократно отмечалось, что все существа – это клуджи, которые не слишком хорошо продуманы с инженерной точки зрения. Тем не менее, они функционируют и относительно неплохо справляются с теми задачами, с которыми сталкиваются, но в том и соль, что нечто идеальное было бы обречено на провал при малейшем изменении обстановки. Наши компьютеры в этом плане чудовищно ригидны и не умеют учиться – если заявляется об обратном, то опять же в рамках прописанных алгоритмов, но их самих это не касается – и оттого не в состоянии приспособиться так, как это характерно для нас. Никто не спорит с тем, что промахи и ложные шаги нередко дорого стоят, но в целом отступление от образца – это по большей части благо, а не проклятие.
Прежде всего, не совсем ясно, что же такое идеал – все наши соображения на сей счёт сами продиктованы нашей не совсем отлаженной физиологией, а потому не столь релевантны, как бы нам того хотелось – но критичнее всего то, что без определённого простора нет гибкости, которая требуется, чтобы отвечать на непредвиденные вызовы. Конечно, этот диапазон не всеохватывающ, но он хотя бы присутствует, чего нет в наших чипах, как бы они ни программировались. Рабское выполнение кода – это, безусловно, хорошо в заданных обстоятельствах, но за ними оно бесполезно, а то и вредно, как бы мы ни пытались предусмотреть все потенциальные ситуации.
Выражаясь более откровенно, несовершенство – это то, что помогает нам быть разумными чуть ли не в том единственном смысле, который имеется в виду под этим явлением – т.е. дано и осознаваемо нами. То, что мы считаем, что наши поделки идентичны нам – или подбираются к нам в этом – само по себе говорит о том, как мы нелепо, а то и глупо сконструированы, и это же указывает на то, что никакого ИИ у нас нет, а то, что мы выдаём за эту аббревиатуру, в действительности не более, чем наше желание всюду обнаруживать подобие себе. Судя по всему, быть живым – это, помимо прочего, и такое отношение к своему окружению, и это не дискредитирует нам, но, наоборот, подтверждает наш ментальный и когнитивный статус – высокий или нет, зависит от системы координат и реперных точек.
Всё это нисколько не противоречит тому, что машины много лучше нас в монотонных и повторяющихся операциях и способны найти то, что нам не под силу или вынуждает нас самих превращаться в роботов. Если бы они были похожи на нас, то это как раз и помешало бы им отвечать на те вопросы, которые мы им предлагаем, но в том и фокус, что самостоятельно они их формулировать не в состоянии именно потому, что они устроены образцово. Любопытство проистекает из неумения концентрироваться на чём-то одном и строго следовать инструкциям, но вряд ли кто-то станет отрицать то, что оно занимает центральное место в нашем интеллекте.
И последнее, но, как обычно, не по значимости. Антропоморфизм проявляется и в том, как мы пытаемся воспроизвести свой разум. Как уже отмечалось, на этом материале он должен трудиться как-то иначе – т.е. вновь надо помнить, что он не живой – и по большому счёту так оно и есть, но в том и загвоздка, что мы искренне полагаем, будто репликация процедур или структур, присущих нам, к чему-то приведёт. С одной стороны, не понимая, как всё организовано у нас, нам будет тяжело это выполнить, с другой, и это более фундаментальное возражение – на этом базисе повторить наш интеллект окажется непосильной задачей.
Это отражается чуть ли не во всём, что мы думаем по поводу ИИ. Например, известный тест Тьюринга постулирует критичность имитации общения, но в том и неудобство, что оно характерно для нас, т.е. для социальных животных, но заявлять, что то же самое вообще есть неотъемлемая черта всякого разума – это в лучшем случае моветон. Разговор – это то, что выделяет наш мозг, который страстно жаждет беседы – какой бы та ни была – но чип – или их совокупность – если он когда-нибудь и превратится в подобие нашего серого вещества, такое устремление вряд ли приобретёт или будет им отмечен.
То же и с остальными его атрибутами. Мыслить абстрактно, забывать, отыскивать какие-то причинно-следственные связи, заблуждаться, путаться, перескакивать и т.д. – всё это наши особенности, но мы получили их из-за нашей конституции, которой нет у наших гипотетических партнёров или антагонистов. В этом свете они и не могут стать ими, ведь они не окажутся комплементарными нам в этой плоскости. Совершенно ни к чему строить какие-либо догадки на эту тему, но слишком очевидно, что ничему подобному не быть оттого, что мы столь разные.
Если описывать это более вызывающе, то с огромной долей вероятности такой потенциальный интеллект мы и не распознаем в этом качестве. Т.е. если он как тот и сформируется, то вести себя он станет не так, как мы это предсказываем – потому что база у нас неодинаковая – и это помешает нам узнать в нём то, что есть у нас. Если сегодня мы и слышим от него что-то – и воспринимаем прочими органами чувств – то исключительно из-за того, что так мы это запрограммировали, но в том и дело, что самостоятельный игрок окажется нам – а мы для него – недоступен.
Вопрос даже не в желаниях и мотивации, а в самой природе вещей. Наш разум эволюционировал на этой планете под конкретные нужды и в заданных условиях, но того же нельзя сказать о наших компьютерах. Если однажды им и суждено приобрести что-то напоминающее наш ментальный багаж, то он точно будет иным, так что выяснить, что же перед нами, нам едва ли удастся.
Здесь совершенно ни к чему апеллировать к нашей фантазии, которая сама, кстати, весьма ограничена. Неудобство в том, что мы не в состоянии вообразить себе то, что не поддаётся этой процедуре в принципе. Мы так привыкли гордиться тем, что у нас есть, что забыли – или не поняли – о том, что это одна из реализуемых инкарнаций интеллекта как такового, и она вовсе не универсальна – зато уникальна. Но если бы она и была данного уровня, то ИИ всё равно имел бы другую, что воспрепятствовало бы нашему общению, тем более, если оно регулируется нашими правилами, воззрениями и допущениями, которые, и это снова нужно повторить, идиосинкратические, как и мы сами. Если у нас получится полностью сымитировать то, что имеет место быть в наших головах, то вероятность нашей беседы вырастет, но это весьма проблематично достичь.
Подытоживая, можно сказать, что антропоморфизм, который столь рельефно проявляется по отношению ко всему, с чем мы сталкиваемся, по сути, свидетельствует о том, что рукотворный вариант нашего разума – это по преимуществу выдача желаемого за действительное, а не нечто осязаемое или ожидаемое. До тех пор, пока мы не прекратим думать о нём в данных терминах и в подобном ключе добиться того, чтобы однажды он стал чем-то настоящим, у нас не выйдет. Всё, что мы наблюдаем – это такая же наша продукция, что и любая, т.е. она ничуть не умнее, но и не глупее каких бы то ни было предметов, которые мы производим.
Единственное, что в этой связи стоит добавить – это неистребимость самой этой нашей черты. Практикуется ли этот анимализм обыденно или на более глубоком уровне не так и важно, но критично то, что он не изживается как таковой, что бы мы для этого ни предпринимали – чего на самом деле обычно и нет. По большому счёту ИИ – это мечта, которой вряд ли суждено стать реальностью, но зато так по-человечески фантазировать о чём-то в этом духе. Собственно, этим мы и заняты, а всё прочее – это красивая иллюзия, в которую мы охотно верим.
1. Ford M. Architects of Intelligence: The truth about AI from the people building it. – Packt Publishing, 2018’ – 554 pp.
2. Mitchell K.J. Innate: How the Wiring of Our Brains Shapes Who We Are. – Princeton University Press, 2018. – 304 pp.
3. Баррат Д. Последнее изобретение человечества. Искусственный интеллект и конец эры Homo sapiens. – М.: Альпина нон-фикшн, 2018. – 312 с.
4. Борзых С.В. Живая машина. – М.: ИНФРА-М, 2019. – 158 с.
5. Бостром Н. Искусственный интеллект. Этапы. Угрозы. Стратегии. – М.: МИФ, 2015. – 496 с.
6. Кунин Е.В. Логика случая. О природе и происхождении биологической эволюции. – М.: Центрполиграф, 2017. – 528 с.
7. Маркус Г. Несовершенный человек. Cлучайность эволюции мозга и ее последствия. – М.: Альпина Нон-фикшн, 2011. – 255 с.
8. Шваб К. Четвертая промышленная революция. – М.: Эксмо, 2019. – 208 с.
