Russian Federation
The formation of a mass society in the first third of the 20th century was inextricably linked with the formation of a system of mass communications and a sharp increase in the importance of communication in General. With regard to science in Soviet Russia, this set a number of goals: to establish a dialogue with society and new communication within science. In article ethnographic meeting of 1929 is investigated as communicative and propaganda space. Here we have tested different strategies of influence and persuasion – academic (normativists) model (P. F. Preobrazhensky), rectilinear propagation (N.M. Matorin), manipulation (V. B. Aptekar) The specifics of the situation in Ethnography of the late 1920s was such that the academic model has already exhausted itself, rectilinear propaganda of the 1930s has not worked, came to the fore manipulative forms of persuasion that appealed not to logic and racio, but to emotions and prejudices.
Soviet propaganda, ethnographic meeting of 1929, communication, manipulation, cognitive traps.
Этнографическое совещание: голоса и интонации. Формирование массового общества в первой трети XX в. было неразрывно связано с выстраиванием системы массовых коммуникаций и резким ростом значения коммуникации вообще. Применительно к науке в советской России это ставило ряд задач: наладить коммуникацию с обществом и новую коммуникацию внутри науки. Проблема диалога с обществом никогда не стояла в широком масштабе в
имперской России с ее элитарным образованием, геттоизированной профессиональной культурой и социокультурным отчуждением масс от правящего слоя и интеллигенции. Но если диалог науки и общества был, скорее, делом политической инстанции, то ближайшей задачей гуманитарной интеллигенции, в том числе этнологов, было наладить коммуникацию внутри научного сообщества: обеспечить диалог различных возрастных и социальных генераций ученых на новых основаниях, выработать новый научный язык, адаптировать его к политико-идеологической рамке. Тот, кто владел искусством убеждения и коммуникации, получал неоспоримое преимущество в формировании дисциплинарной рамки и контуров «советской этнографии», а также в определении ее роли и места в советском обществе. Рубеж 1920–1930-х гг. стал критическим рубежом развития этнологической науки, ознаменовав завершение генезиса советской этнографии и положив начало советской этнографии как относительно завершенной и целостной системе науки. Качественное отличие советской и досоветской этнографии как социальных институтов (в этом смысле они были разными науками) сочеталось с филиацией идей, теорий и концепций, сохранением некоторых традиций, определенной преемственностью профессиональных кадров и исследовательской проблематики. Однако в рамках утвердившейся новой системы элементы включенной в нее старой приобрели иной смысл и другое функциональное предназначение. Моделью марксистского продвижения в этнографии стало Совещание этнографов Москвы и Ленинграда 5–11 апреля 1929 г., где развернулась дискуссия по широкому спектру профессиональной проблематики, но, прежде всего, о понимании самого предмета этнографической науки. В это же время проходила череда научных совещаний по всем отраслям знания, где дискутировались наиболее острые вопросы каждой из наук. Эти совещания и дискуссии — своеобразный жанр советской науки — в сталинское время «были способом как установления консенсуса внутри дисциплин, так и встраивания их в постоянно меняющийся политико-идеологический ландшафт» [1, с. 22].
1. Alymov S.S., D.V. Arziytov. 2014. Marksistskaia etnografiia za sem’ dnei: soveshchanie etnografov Moskvy i Leningrada i diskussii v sovetskikh sotsial’nykh naukakh v 1920–1930-e gody [Marxist Ethnography in Seven Days: the Meeting of Ethnographers from Moscow and Leningrad and Discussions in Soviet Social Sciences in the 1920–1930-ies]. Ot klassikov k marksizmu: soveshchanie etnografov Moskvy i Leningrada (5–11 aprelia 1929 g.) [From Classics to Marxism: the Meeting of Ethnographers from Moscow and Leningrad (5–11 April 1929)]. St. Petersburg: MAE RAN Publ.
2. Aronson E., Pratkanis A.R. 2003. Epokha propagandy: Mekhanizmy ubezhdeniia, povsednevnoe ispol’zovanie i zloupotreblenie [Era Propaganda. The Mechanisms of Persuasion, Everyday Use and Abuse]. St. Petersburg: Praim-EVROZNAK Publ.
3. Meyergoff A. 1965. The Strategy of Persuasion. The Use of Advertising Skills in Fighting Cold War. New York: Coward. McCann.
4. Solovei T.D. 2004. Vlast’ i nauka v Rossii. Ocherki universitetskoi etnografii v distsiplinarnom kontekste (XIX – nachalo XXI vv.) [Power and Science in Russia. Essays University Ethnography in the Disciplinary Context in the 19th – Early 21st centuries]. Moscow: Prometei Publ.
5. Solovei V.D. 2015. Absoliutnoe oruzhie. Osnovy psikhologicheskoi voiny i mediamanipulirovaniia [The Ultimate Weapon. Foundations of Psychological Warfare and Mediamanipulation]. Moscow: “E” Publ.
6. Stenogramma soveshchaniia etnografov Moskvy i Leningrada (5–11 aprelia 1929 g.) [Stenogram of the Meeting of Ethnographers from Moscow and Leningrad (5–11 April 1929)]. 2014. Ot klassikov k marksizmu: soveshchanie etnografov Moskvy i Leningrada (5–11 aprelia 1929 g.) [From Classics to Marxism: the Meeting of Ethnographers from Moscow and Leningrad (5–11 April 1929)]. St. Petersburg: MAE RAN Publ.
